Глава VI
ЗА ПОКУПКАМИ
Тем временем мы неожиданно выехали из лесной местности и очутились на довольно короткой и красивой улице, которую мой спутник назвал Пикадилли. Нижние этажи домов я принял бы за магазины, если бы мог усмотреть какиелибо признаки купли и продажи. Товары в витринах были живописно разложены как бы для приманки прохожих, и действительно люди стояли и любовались ими, входили и выходили со свертками в руках, будто в самом деле тут шла торговля.
По обеим сторонам улицы тянулись изящные аркады для пешеходов, как в старинных итальянских городах. Посреди улицы возвышалось огромное здание, которое я уже ожидал увидеть, так как догадывался, что это место служит какимто центром, а каждый центр имеет особое общественное здание.
Это тоже рынок, сообщил Дик, но он отличается от многих других. Верхние этажи домов отведены для приезжих, которые стекаются сюда со всех концов страны. Здесь очень густое население, вы в этом сейчас убедитесь, так как многие стремятся в людные места, чего, правда, не могу сказать о себе.
Я невольно улыбнулся при мысли, как долго сохраняется традиция. Здесь царил дух Лондона, удержавшего за собой права центра, умственного центра, как мне казалось. Однако я промолчал и только попросил спутника ехать медленнее, чтобы я мог полюбоваться удивительно красивыми вещами в витринах.
Да, сказал он, на этом рынке можно приобрести только самые ценные товары, между тем как рынок в здании Парламента, до которого отсюда рукой подать, поставляет капусту, репу и другие овощи, а также пиво и дешевые сорта вин.
Он посмотрел на меня с любопытством и спросил:
Не хотели бы вы, как говорится, походить по лавкам?
Я взглянул на свою невзрачную одежду из грубой синей материи, которую уже имел достаточно случаев сравнить с яркими нарядами горожан, встречавшихся нам по дороге, и подумал: "Похоже на то, что скоро меня будут показывать праздной публике, как любопытную диковинку". Но я совсем не хотел походить на пароходного кассира в отставке, и, несмотря на то что произошло на лодочной пристани, моя рука потянулась в карман, где, к моему ужасу, не нашлось никакого металла, кроме старых, заржавленных ключей. Тут я вспомнил, что во время нашего разговора в хэммерсмитском Доме для гостей я вынул деньги, чтобы показать монеты хорошенькой Энни, и забыл их на столе. У меня вытянулось лицо, и Дик, заметив это, поспешно спросил:
В чем дело, гость? Вас ужалила оса?
Нет, ответил я, но я забыл коечто взять с собой.
Что бы вы ни забыли, вы все найдете на рынке. Поэтому не расстраивайтесь!
Тем временем я вновь обрел душевное равновесие, вспомнив удивительные обычаи этой страны. Не имея желания услышать новую лекцию по политической экономии и нумизматике, я сказал:
Мой костюм!.. Могу ли я... Как вы полагаете, что можно сделать по этой части?
Дик спокойно ответил:
Знаете что: отложите приобретение нового платья. Мой прадед знаток старины. Он захочет посмотреть на вас в таком виде, в каком вы здесь появились. И затем.. я, конечно, не смею делать вам указания, но, помоему, даже нехорошо с вашей стороны лишать людей удовольствия разглядывать ваш костюм. Вы не согласны со мной? совершенно серьезно добавил он.
Я вовсе не считал себя обязанным оставаться пугалом среди этих людей, влюбленных в красоту, но ясно увидел, что столкнулся с какимито укоренившимися предрассудками и, не желая ссориться с моим новым другом, ответил только:
Ах конечно, конечно!
Ну что ж, любезно сказал он, вы можете, если хотите, заглянуть в магазины. Что вы хотели бы приобрести?
Табак и трубку, если можно, ответил я.
Разумеется, сказал он. Как же я не спросил вас об этом раньше! Боб всегда говорит, что мы, некурящие, большие эгоисты, и, кажется, он прав. Но пойдем, вот как раз нужный нам магазин.
С этими словами он остановил лошадь, выпрыгнул из экипажа, и я последовал за ним. Очень красивая женщина, роскошно одетая в узорчатые шелка, медленно проходила мимо, разглядывая витрины.
Не будете ли вы добры присмотреть за нашей лошадью, обратился к ней Дик, пока мы на минутку зайдем сюда?
Она кивнула нам, приветливо улыбаясь, и стала гладить лошадь своей прелестной ручкой.
Что за очаровательное создание! сказал я Дику, когда мы вошли в магазин.
Кто? Наша Среброкудрая? шутливо спросил он.
Нет, ответил я, та, Златокудрая.
Да, правда, сказал Дик, очень хорошо, что их много, на каждого Джека по Джилли. Иначе нам, пожалуй, пришлось бы драться за них. Я не говорю, продолжал он серьезно, что этого не случается даже теперь. Любовь не оченьто рассуждает, а нравственные извращения и своеволие встречаются чаще, чем думают наши моралисты. Всего лишь месяц назад, добавил он уже мрачным тоном, у нас произошло печальное событие, которое стоило жизни двум мужчинам и одной женщине. Оно произвело на нас очень тяжелое впечатление. Не спрашивайте меня об этом теперь, я расскажу когданибудь позже.
Между тем мы вошли в магазин, где я увидел прилавок и изящные, но без особых претензий полки по стенам, в сущности мало отличающиеся от тех, которые я привык видеть раньше. В магазине было двое детей: смуглый мальчик лет двенадцати, который сидел за книгой, и прехорошенькая девчурка, повидимому годом старше его, которая, сидя за прилавком, тоже читала. Они, несомненно, были брат и сестра.
Здравствуйте, маленькие соседи! Вот мой друг, ему нужны табак и трубка. Можете ли вы услужить ему?
Конечно, ответила девочка.
Застенчивая, но проворная, она была очень забавна. Мальчик поднял голову и уставился на мой диковинный костюм, но вдруг покраснел и отвернулся, сообразив, что ведет себя не совсем вежливо.
Дорогой сосед, спросила девочка, с серьезным видом ребенка, играющего в продавца и покупателя, какого табаку вы желаете?
"Латакию", сказал я, чувствуя себя как бы участником детской игры, и мне не верилось, что я в действительности получу то, что мне требуется.
Тем временем девочка взяла с полки небольшую корзиночку и насыпала в нее табаку из банки. Наполнив корзиночку, она поставила ее на прилавок передо мной, и я по аромату и виду табака мог убедиться, что это действительно отличная "Латакия".
Но вы не взвесили табак, сказал я, сколько же можно взять?
Как сколько? переспросила она. Советую вам наполнить кисет, вы ведь можете поехать куданибудь, где не достанете "Латакии". Дайте ваш кисет.
Я пошарил в кармане и наконец вытащил тряпочку, которая служила мне табачным кисетом.
Девочка посмотрела на нее с оттенком презрения и сказала:
Дорогой сосед, я дам вам коечто получше этого лоскута.
Она мелкими шажками направилась в глубину лавки и вскоре вернулась. Проходя мимо мальчика, она шепнула ему чтото на ухо, и он, кивнув, вышел из лавки. Девочка же показала мне ярко расшитый мешочек из красного сафьяна и сказала:
Вот я выбрала этот для вас, он и поместительный и красивый.
С этими словами она стала набивать кисет табаком и затем, протянув его мне, сказала:
Теперь займемся трубкой. Позвольте мне выбрать для вас! Мы только что получили три превосходные трубки.
Девочка принесла большую трубку, вырезанную из какогото твердого дерева, оправленную в золото, с украшениями из мелких драгоценных камней. Это была прелестная блестящая игрушка, напоминавшая японскую работу, но выполненная еще лучше.
Бог мой! воскликнул я. Такая трубка для меня слишком роскошна и годится разве что для китайского императора. Да я и потерять ее могу, я всегда теряю свои трубки.
Девочка растерянно посмотрела на меня.
Неужели трубка вам не нравится, сосед?
Нет, нет! воскликнул я. Конечно, она мне нравится!
Ну так возьмите ее и не беспокойтесь, что можете потерять. Что за беда, ктонибудь другой найдет ее и будет ею пользоваться, а вы получите другую.
Я взял трубку из ее рук, чтобы получше рассмотреть, и, забыв всякую осторожность, спросил:
Сколько же я должен заплатить за эту вещь?
Дик положил руку мне на плечо, и, обернувшись, я встретил его взгляд, в котором прочел шутливое предостережение против нового проявления с моей стороны давно отмершей морали куплипродажи. Я покраснел и прикусил язык. А девочка с глубочайшей серьезностью смотрела на меня как на иностранца, путающегося в словах, из которых ей решительно ничего не понять.
Очень вам признателен, горячо произнес я, кладя трубку в карман, не без опасения, что мне придется в самом недолгом времени предстать перед судьей.
Ах, мы вам очень рады, сказала девочка, очаровательно разыгрывая взрослую. Большое удовольствие услужить такому милому старому джентльмену, как вы. Ведь сразу видно, что вы приехали из далеких заморских краев.
Да, моя дорогая, сказал я, мне довелось много путешествовать.
Когда я произносил из вежливости эту ложь, вернулся мальчуган с подносом, на котором я увидел высокую бутылку и два замечательно красивых стакана.
Соседи, сказала девочка (весь разговор вела она, так как младший брат был, очевидно, очень робок), прежде чем уйти, прошу вас выпить по стаканчику за наше здоровье, потому что у нас не каждый день бывают такие гости!
Тем временем мальчик поставил поднос на прилавок и торжественно налил в оба бокала золотистого вина. Я с удовольствием выпил, потому что день стоял жаркий. "Я еще живу на свете, подумал я, и рейнский виноград еще не потерял своего аромата". Если когдалибо я пил хороший штейнбергер, так это именно в то утро. И я решил спросить потом у Дика, откуда у них такое вкусное вино, если больше нет рабочих, которые изготовляют прекрасные вина, а сами вынуждены довольствоваться кислятиной.
А вы разве не выпьете по стаканчику, дорогие маленькие друзья? спросил я.
Я не пью вина, сказала девочка, я предпочитаю лимонад, но всетаки желаю вам доброго здоровья!
А я больше люблю имбирное пиво, сказал мальчик.
"Однако, подумал я, детские вкусы не очень переменились". И, распрощавшись, мы вышли из магазина.
К моему великому разочарованию, произошла перемена, как бывает только во сне, и нашу лошадь вместо прекрасной молодой женщины держал высокого роста старик. Он объяснил, что женщина больше не могла ждать и он заменил ее. Увидев, как вытянулись наши лица, он подмигнул нам и рассмеялся. Нам ничего не оставалось, как тоже рассмеяться.
Куда вы направляетесь? спросил старик у Дика.
В Блумсбери, сказал Дик.
Если я вам не помешаю, я поеду с вами.
Отлично, ответил Дик старику, скажите, когда вам нужно будет сойти, и я остановлю лошадь. Ну, поехали!
Итак, мы снова пустились в путь. Я спросил, часто ли дети обслуживают покупателей на рынках.
Довольно часто, если им не приходится иметь дело с тяжестями, но не всегда, ответил Дик. Детей это занятие развлекает, и, кроме того, оно им очень полезно. Они учатся обращаться с разного рода товарами и узнают, как сделана та или иная вещь, откуда она получается, и тому подобное. Кстати, это довольно легкая работа, которая всем доступна. Говорят, в начале нашей эпохи многие страдали наследственной болезнью, называемой "ленью". Ей подвержены были прямые потомки тех людей, которые в плохие времена заставляли других работать на себя. В исторических книгах этих людей называют рабовладельцами и работодателями. Зараженные ленью, их потомки обычно прислуживали в лавках, так как они только к этому и были способны. Я думаю, в то время их просто заставляли работать, так как, если эту болезнь не лечить энергично, больные, особенно женщины, становятся такими безобразными и рождают таких безобразных детей, что люди просто не могут выносить их вида. С радостью могу сказать, что теперь все это позади! Болезнь совершенно исчезла или проявляется в таких легких формах, что небольшая доза слабительного обычно избавляет от нее. Ее иногда именуют теперь сплином или хандрой. Не правда ли, странные названия?
Да, сказал я в глубоком раздумье. Но тут вмешался в разговор старик:
Все это правда, сосед. Я сам видел таких женщин, однако уже состарившихся. А мой отец знавал их в молодости, и он говорит, что они мало походили на молодых женщин. Пальцы у них напоминали спицы, руки болтались как плети, талия тонкая вотвот переломится. Губы узкие, нос острый, щеки бледные. Что им ни скажешь, они принимали обиженный вид. Нет ничего удивительного, что они производили на свет безобразных детей. Никто, разве только мужчины вроде них самих, не мог любить этих несчастных.
Старик замолчал и, казалось, погрузился в свое прошлое.
И тогда, соседи, продолжал он снова, все были крайне озабочены этой болезнью и потратили много усилий на всевозможные попытки ее излечения. Вы не читали медицинских книг по этому вопросу?
Нет, ответил я, так как он обращался ко мне.
Видите ли, одно время считали, что эта болезнь ослабленная форма средневековой проказы. Зараженных ею людей изолировали, и обслуживал их специальный персонал тоже из их числа, отличавшийся от остальных больных своей одеждой. Они носили, например, штаны из ворсистой ткани, которую прежде называли бархатом.
Все это казалось мне очень интересным, и я с удовольствием послушал бы старика дольше, однако Дику явно надоел такой поток древней истории. Кроме того, ему, вероятно, не хотелось, чтобы я слишком утомился перед свиданием с прадедом. В конце концов он рассмеялся и сказал:
Извините меня, соседи, но я, право, не выдержу: подумать только, что были люди, не любившие работы! Это слишком смешно. Даже и ты любишь иной раз поработать, старушка! сказал он и ласково дотронулся до лошади хлыстом. Какая странная болезнь! Действительно удачное название хандра.
И он опять расхохотался, пожалуй, слишком громко при его хороших манерах. Рассмеялся и я за компанию, но не вполне искренне, потому что как вы понимаете вовсе не находил таким уж странным, что люди не любили работать.
