После спектакля «Царь Эдип»

На днях я издали видел вас, querida, в «Комеди Франсез». Ваше одеяние — белое плиссированное платье, перехваченное золотым пояском, — делало вас похожей на злосчастного царя Фив. В Доме Софокла играли «Царя Эдипа». Я с волнением вспомнил, что впервые увидел вас именно здесь — в зале Ришелье. Вы были так хороши!

Спектакль не нарушил вашей обычной безмятежности. Так оно и должно быть. Возвышенная драма не будоражит зрителя. Страсти в ней упорядочены поэзией и умерены всемогуществом рока. Заранее известные нам события не могут нас волновать. Придя в театр, вы уже знали, что Эдип выколет себе глаза золотой застежкой, а Иокаста повесится. Вот почему вы спокойно поправляли прическу и улыбались своему соседу.

Вокруг меня раздавались поразительные речи:

— Какая прекрасная мелодрама!

— Какой великолепный детектив!

— Совсем как у Сименона! Помните «Грязь на снегу»?

Какая-то уже немолодая дама («И зачем только существуют перезрелые женщины?» — удивлялся Байрон) спрашивала:

— И чего этот болван добивается? В первые же десять минут все уже поняли то, что ему предстоит обнаружить… Иокаста, она-то отлично видит, что не следовало бы все это ворошить. У женщин есть чутье: они умеют не замечать того, что неприятно… Но этому занятому лишь самим собой мужлану непременно нужно дойти до конца. Тем хуже для него!

Истина состоит в том, сударыня, что Эдип, такой, каким его создал Софокл, не может поступать по-иному; Судьба предопределила все его слова и поступки. «Это Рок!» — поет хор в «Прекрасной Елене». Именно в этом и кроется громадная разница между древними греками и нами. Я полагаю, что человек может сам определять свою судьбу вопреки воле богов. Софокл так не считал. Отсюда — величайшие драматические красоты его пьес и трагические судьбы его героев. Ибо Эдип, всего лишь покорно выполняющий предсказание оракула, чувствует себя виновным и достойным самой жестокой кары. «Мне было предначертано убить своего отца и стать любовником собственной матери, и тем не менее я должен понести наказание…» Та же суровая мораль характерна для учений янсенистов и кальвинистов.

Но в одном отношении мы с вами все же походим на древних греков: кровосмесительство по-прежнему кажется нам чудовищным. Из всех строжайших запретов, возникших еще на заре человеческой истории, этот запрет — самый непреложный, по крайней мере когда речь идет о родстве по прямой линии. Другое дело — родство по боковой линии: египетские фараоны даже поощряли брак между братом и сестрой. Байрон находил в таких отношениях непонятное, мрачное удовольствие, видя в них вызов общественной морали. Когда я писал книгу о его жизни, мне пришлось заниматься довольно щекотливыми разысканиями по этому поводу. Многие английские ученые отрицали, что Байрон и Августа Лей вступили в преступную связь. В конце концов его родственница (в то время ей было восемьдесят пять лет) допустила меня к тайным семейным архивам. Я провел волнующую ночь, расшифровывая при свете двух канделябров интимные дневники и письма. К утру я уже все знал и с некоторым смущением отправился к достопочтенной хозяйке дома.

— Увы, леди Ловлас, — сказал я ей, — отпали все сомнения… Я обнаружил доказательства кровосмешения. Как добросовестный историк, я буду вынужден рассказать обо всем этом в полном согласии с документами… Заранее прошу меня извинить.

Она с изумлением воззрилась на меня.

— А собственно, в чем вы извиняетесь?.. — спросила она. — Байрон и Августа? Ну конечно! Неужели вы в самом деле сомневались?.. Как же иначе? Два юных существа разного пола оказались вдвоем в занесенном снегом мрачном замке и провели взаперти много времени… Как же, по-вашему, они должны были вести себя?

Из этого разговора я понял, что пресловутый запрет соблюдался в Англии XIX века не столь неукоснительно, как в Древней Греции. И все же я считаю, что он необходим для поддержания спокойствия и в семьях, и в душах. Убедитесь в том сами, посмотрев «Иокасту», «Федру», «Землю в огне». Ищите любовь за пределами своего рода. Прощайте.