Эпилог: Жизнь, вселенная и все такое прочее
И наконец они снова отправились странствовать.
Был период, когда Артур Дент наотрез отказывался двинуться с места. По его словам, бистроматическая тяга открыла ему, что время и расстояние – одно и то же, сознание и Вселенная – одно и то же, чувственное восприятие и действительность – также одно и то же, и чем больше путешествуешь, тем больше торчишь на одном месте, а раз так, то лучше он пока посидит тихо да покопается в своем сознании, что много времени не займет, так как это самое сознание теперь составляет единое целое со Вселенной. Так что разобравшись с сознанием, можно будет как следует отдохнуть, потренироваться в летании и, кстати, научиться наконец готовить, а то все недосуг. Банка греческого оливкового масла была теперь его ценнейшим сокровищем, и он заявил, что нежданное возвращение этой банки в его жизнь вновь всколыхнуло в нем некое ощущение неразрывного единства всего сущего, которое наводит на чувство, что…
Тут он зевнул и, откинувшись на спинку дивана, крепко заснул.
Наутро, в то время как команда «Золотого сердца» подбирала для Артура какую-нибудь идиллически-мирную планету, где его рассуждения никого не оскорбят, поступил сигнал «SOS» от бортового компьютера какого-то корабля. «Золотое сердце» поспешило на выручку.
Маленький, но с виду невредимый звездокатер класса «Мерида» отплясывал в пустоте нечто вроде джиги. Краткий компьютерный осмотр показал, что корабль в норме, его компьютер в норме, но вот пилот сошел с ума.
– Я еще не сумасшедший, я полоумный, полоумный, – бормотал пилот в бреду, пока его переносили на «Золотое сердце».
Он оказался журналистом «Ежедневного сидерического сплетня». Журналисту дали успокоительное и выделили в качестве сиделки Марвина, пока он не согласится взяться за ум и объяснить все толком.
– Я освещал один судебный процесс, – заговорил он наконец, – на Аргабутоне.
И приподнялся на своих худеньких, изможденных локтях, дико озираясь по сторонам. Его седые волосы, казалось, махали каким-то своим знакомым в соседней комнате.
– Спокойствие, только спокойствие, – проговорил Форд.
Триллиан ласково положила руку на плечо журналиста.
Безумец вновь уронил голову на подушку и уставился на потолок лазарета «Золотого сердца».
– Само дело, – выдохнул он, – теперь не имеет значения, но там был свидетель… свидетель… его звали… звали… Прак. Странный, трудный человек. В конце концов они были вынуждены ввести ему наркотик, чтобы добиться правды. Эликсир истины.
Глаза журналиста беспомощно вращались.
– Они дали ему слишком большую дозу, – прошелестел его тихий-тихий шепот. – Слишком чрезмерную. – И заплакал. – Мне кажется, это роботы толкнули врача под руку.
– Роботы? – резко спросил Зафод. – Какие еще роботы?
– Такие… белые, – хрипло прошептал журналист. – Они ворвались в зал суда и похитили у судьи скипетр, Аргабутонский Скипетр Правосудия, такая жуткая плексигласовая штука.
Не знаю, зачем уж он им понадобился. – Журналист вновь расплакался: – И по-моему, они толкнули врача под руку…
Его голова бессильно, скорбно моталась из стороны в сторону, глаза мученически пылали.
– А когда заседание возобновилось, – прошептал он сквозь рыдания, – они, к несчастью, отдали Праку ужасный приказ. Ему приказали, – умолкнув на миг, он весь содрогнулся, – чтобы он говорил Правду, Всю Правду и Ничего, Кроме Правды. Вот только, разве не понимаете? – Внезапно приподнявшись на локтях, он вскричал что есть мочи: – Ему дали слишком чрезмерную дозу!
И вновь упал на подушки с тихим воем: «Слишком чрезмерную, слишком чересчурную большую, чересчурно-чрезмерную…»
Присутствующие переглянулись. По спине у них пробежали мурашки.
– И что же случилось? – спросил наконец Зафод.
– О, не извольте сомневаться: он благополучно сказал правду, – сообщил журналист зловещим тоном, – насколько мне известно, он все еще говорит. Странные, ужасные вещи… ужасные, ужасные! – сорвался он на визг.
Его попытались успокоить, но журналист опять привстал на локтях.
– Ужасные вещи, непостижимые вещи, – вопил он, – вещи, от которых можно с ума сойти!
Окинул собравшихся диким взглядом.
– Или, как в моем случае, ополоуметь. Я все-таки журналист.
– Вы имеете в виду, – тихо спросил Артур, – что говорить правду – ваша профессиональная обязанность?
– Нет, – озадаченно ответил тот. – Я имею в виду, что я соврал, что мне нужно сдавать статью, и сбежал пораньше… – После чего окончательно впал в беспамятство.
В сознание он пришел лишь один раз – и то ненадолго.
Однако от него удалось выведать следующее.
Когда стала ясна суть происходящего и стало ясно, что Праку не удастся заткнуть рот, пока он не скажет всю правду в ее абсолютной и окончательной форме, заседание было закрыто.
И не просто закрыто, но загерметизировано, причем Прак так и остался в зале суда. Здание обнесли стальными стенами, а также – береженого Бог бережет! – колючей проволокой под электротоком, крокодильими болотами и тремя крупными армиями, чтобы преградить словам Прака путь к людским ушам.
– Жалко, – заметил Артур. – Хотел бы я его послушать. Он наверняка знает Ответ на Вопрос Жизни. Мне до сих пор не по себе, что мы его так и не выяснили.
– Задумайте число, – вмешался компьютер, – любое число.
Артур назвал компьютеру телефон справочного бюро вокзала Кингс-Кросс, рассудив, что должна же быть у этого телефонного номера хоть какая-то полезная функция.
Компьютер ввел номер в отремонтированный двигатель невероятностной тяги.
Согласно теории относительности, Материя велит Пространству, как именно ему искривляться, а Пространство велит Материи, как именно ей двигаться.
«Золотое сердце» повелело пространству завязаться морским узлом – и совершило мягкую посадку внутри стальной ограды комплекса Аргабутонского верховного суда.
Зал суда производил крайне мрачное впечатление. То было обширное и темное помещение, явно задуманное как святилище Правосудия – а не Радости, например. Вы не стали бы устраивать там банкет – по крайней мере удачный. Ибо местный интерьер был способен вогнать в меланхолию самого беззаботного гостя.
Высокие, сводчатые черные потолки, под которыми с угрюмой решимостью реяли зловещие тени. Скамьи, стенные панели, грузные колонны – все это было изготовлено из древесины самых темных и суровых оттенков, какую только могла породить ужасная Агресбардийская Чаща. Массивная черная Трибуна Правосудия, которая царила в центре зала, казалась воплощением монструозной тяжести. И если бы вдруг какому-нибудь солнечному лучику удалось проскользнуть в эту святая святых Аргабутонского Дворца Правосудия, он мигом повернулся бы на пятках и стремглав выскользнул обратно.
Артур и Триллиан вошли в зал первыми. Форд с Зафодом мужественно прикрывали их с тыла.
Вначале помещение показалось им совершенно темным и пустынным. Эхо их шагов гулко прокатилось под сводами. Странно. Как они уже удостоверились, все заграждения и охрана находились на своих местах и выполняли свои обязанности, из чего следовало, что сеанс правдивых речей продолжается.
Неужели ошибка?
И тут, когда их глаза попривыкли к тьме, они заметили в углу тусклый красный огонек, а под ним – живую, трепещущую тень. Они посветили в угол фонариком.
То был Прак. Он развалился на скамье, покуривая апатично тлеющую сигарету.
– Здорово, – сказал он, вяло отсалютовав рукой, и из-под сводов ему отозвалось эхо.
То был щуплый, малорослый человечек с жидкими волосами. Он сел на скамью с ногами, ссутулив плечи. Его голова и колени беспрестанно дергались. Прак затянулся сигаретой.
Новоприбывшие жадно уставились на него.
– Что тут происходит? – спросила Триллиан.
– Ничего, – ответил Прак, дернув плечом.
Артур направил луч фонарика на лицо Прака.
– Мы думали, – пояснил он, – что вы говорите Правду, Всю Правду и Ничего, Кроме Правды.
– А, это, – протянул Прак. – Было дело. Только я уже пошабашил. Не так-то ее много, как люди себе воображают. Правда, местами забавные штучки попадаются.
Внезапно он разразился истерическим хохотом. Приступ продолжался каких-то три секунды, после чего Прак умолк и, подергивая головой и коленями, вновь затянулся дымом. На его лице играла странная полуулыбка.
Из сумрака выступили Форд и Зафод.
– Расскажите нам еще раз, – попросил Форд.
– Да я и не помню уже ничего, – отвечал Прак. – Была у меня мысль кой-чего записать для памяти, но сперва я карандаша не нашел, а потом лень одолела.
Установилась долгая – настолько долгая, что наши герои явственно почувствовали, как старится Вселенная, – пауза. Прак уставился в луч фонарика.
– Совсем ничего? – вымолвил наконец Артур. – Вы ничего-ничего не помните?
– Ничего. Разве что кой-какие классные фишки про лягушек… Этих-то я никогда не забуду!
Внезапно он вновь взвыл от хохота и даже забил по полу ногами.
– Лягушки! – хрипел он. – Такие дела – ну просто не поверите! Вот пойдемте-ка, ребята, отловим лягушку. Жду не дождусь, когда погляжу на них новыми глазами!
Вскочив на ноги, он исполнил краткую пляску. Потом замер и вновь сделал долгую затяжку.
– Стоит только поймать лягушку – ух, как я посмеюсь! – сказал он тихо. – Ладно, ребята, а вы-то кто?
– Мы прилетели для встречи с вами, – сказала Триллиан, сознательно не скрывая разочарования в своем голосе. – Меня зовут Триллиан.
Прак дернул головой.
– Форд Префект, – представился Форд, пожав плечами.
Прак дернул головой.
– А я, – объявил Зафод, когда счел тишину достаточно глубокой для того, чтобы небрежно обронить столь важную весть, – Зафод Библброкс.
Прак дернул головой.
– А этот парень кто? – спросил он затем, дернув плечом в направлении Артура, который промолчал, отвлекшись на мысли о своих разбитых надеждах.
– Вы мне? – воскликнул Артур. – Ах да, меня зовут Артур Дент.
Прак так и выпучил глаза.
– Серьезно? – возопил он. – Ты и есть Артур Дент? ТОТ САМЫЙ АРТУР ДЕНТ?!
Он попятился, держась за живот, рыдая от нового приступа смеха.
– Ну класс! Ну надо же, нарочно не придумаешь – тебя живьем посмотреть! – захрипел он. – Парень, – заорал он изо всей мочи, – ты же самый-самый… сто очков вперед лягушкам!
И тут Прак буквально завыл от смеха, срываясь на визг. Затем повалился на скамью и забился в истерике. Он рыдал от смеха, сучил ногами в воздухе, бил себя в грудь. Постепенно пароксизмы стихали. Пыхтя, Прак приподнялся со скамьи и обвел всех взглядом. Посмотрел на Артура. Вновь повалился на скамью, беснуясь от смеха. И наконец задремал.
Артур застыл как вкопанный. Его губы кривились. Так он и стоял, пока друзья транспортировали бесчувственного Прака на корабль.
– До того как мы подобрали Прака, – сказал Артур, – я собирался вас покинуть. Я по-прежнему хочу это сделать, причем чем скорее, тем лучше.
Другие молча кивнули. Тишину нарушал лишь приглушенный многими переборками, далекий звук истерического смеха, который доносился с того конца корабля – из каюты Прака.
– Мы его допросили, – продолжал Артур, – точнее, вы его допросили – я, как вы знаете, не в силах к нему приближаться – и, похоже, ему нечего сказать. Разве что всякие случайные мелочи и неинтересные мне сведения о лягушках.
Тут его слушатели едва удержались от ухмылок.
– Нет, когда речь идет о юморе, я всегда первый готов посмеяться, – сказал Артур – и вынужден был переждать, пока другие нахохочутся вдоволь. – Когда речь идет о юмо… – опять начал Артур и вновь умолк. На этот раз – чтобы вслушаться в тишину. Поскольку в этот момент действительно – крайне неожиданно – воцарилась абсолютная тишина.
Прак утихомирился. Много дней они прожили под неумолчный аккомпанемент истерического смеха, сотрясавшего переборки корабля. Лишь изредка выпадали передышки тихого хихиканья и сна. Самая душа Артура сжалась в комочек от паранойи.
А сейчас установилась какая-то новая тишина – во сне Прак молчал не так. Зазвенел звонок. Взглянув на пульт, они удостоверились, что звонил Прак.
– Он совсем плох, – сказала Триллиан шепотом. – Беспрестанный хохот разрушает его организм.
Губы Артура искривились, но он промолчал.
– Надо пойти к нему, – рассудила Триллиан.
Триллиан вышла из каюты Прака с серьезным лицом.
– Он тебя зовет, – сказала она Артуру, угрюмо поджавшему губы.
Тот глубоко засунул руки в карманы халата и попытался придумать отговорку, которая не казалась бы мелочно-злобной. К его ужасу, ничего не придумывалось. Несправедливость.
– Пожалуйста, – произнесла Триллиан.
Передернув плечами, Артур вошел в каюту – все с теми же угрюмо поджатыми губами, хотя при виде таковой мины Прак всегда реагировал крайне бурно.
Артур поглядел на своего мучителя, который тихо лежал в постели, пепельно-серый и измученный. С первого взгляда казалось, что он уже не дышит. Форд и Зафод растерянно мялись у кровати.
– Вы хотели меня о чем-то спросить, – сказал Прак слабым голосом и слегка закашлялся.
Артур сжался в комочек от одного звука этого кашля, но приступ длился недолго.
– Откуда вы знаете? – спросил он.
Прак еле-еле пожал плечами.
– Потому что это правда, – сказал он просто.
Артур принял этот аргумент.
– Да, – проговорил он наконец с какой-то мучительной медлительностью, – да, у меня действительно был вопрос. Точнее, что у меня вправду есть, так это Ответ. Я хотел узнать, в чем состоит Вопрос.
Прак сочувственно кивнул, и Артур несколько воспрянул духом.
– Это… ну, долго рассказывать, но Вопрос, который я хотел бы узнать, – это Великий Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Остального. Мы только знаем, что Ответ – это сорок два, а это как-то не по-хорошему загадочно.
Прак опять кивнул.
– Сорок два, – повторил он. – Да, это верно.
Он помолчал. Тени размышлений и воспоминаний скользнули по его лицу, как тени облаков – по лугу.
– Боюсь, – проговорил он наконец, – что Вопрос и Ответ – вещи взаимоисключающие. Знание одного в силу самой логики исключает знание другого. В рамках одной Вселенной невозможно знание Вопроса и Ответа сразу.
Он вновь умолк. Разочарование изобразилось на лице Артура и собралось в узелок на своем излюбленном месте – на переносице.
– А если бы это произошло, – продолжал Прак, распутывая нить мысли, – то, по-видимому, Вопрос и Ответ просто аннигилируют друг друга и исчезнут, прихватив с собой Вселенную, а на ее месте возникнет что-то еще более непостижимо необъяснимое. Возможно, так уже и произошло, – добавил он, слабо улыбнувшись, – но это еще под Вопросом.
Тело Прака встряхнул легкий смешок.
Артур присел на стул.
– Ну ладно, – сказал он смиренно, – я просто надеялся уяснить какую-то причину всего, что происходит, основание, так сказать.
– Знаете историю об Основаниях? – спросил Прак.
Артур сознался, что не знает, а Прак сказал, что и так знает, что Артур не знает.
И рассказал историю об Основаниях.
Однажды ночью, поведал он, звездолет появился в небе над планетой, где до сей поры никогда звездолетов не видывали. То была планета Дальфорсас, а звездолет – вот этот самый, «Золотое сердце». Снизу он казался сияющей новой звездой, беззвучно летящей по небосводу.
Дикие племена, что ежились на склонах Холодных Гор, подняли глаза от своих дымящихся чаш с традиционными напитками и указали на небо дрожащими перстами, клятвенно уверяя, что видели знамение, знамение, посланное их богами и означающее, что пришла пора подняться с колен, выйти в поход и перебить злых Князей Равнин.
Стоя на высоких башнях своих дворцов, Князья Равнин подняли глаза и узрели сияющую звезду и безошибочно восприняли ее как знамение своих богов, гласящее, что пора расправиться с несносными Племенами Холодных Гор.
А посередке между землями тех и других Люди Леса подняли глаза в небосвод и увидели знамение в обличье новой звезды и уставились на нее со страхом и дурными предчувствиями, ибо хотя раньше они не видывали ничего подобного, но тоже отлично знали, что именно оно предвещает, а потому в отчаянии поникли головами.
Они знали, что, когда начинаются дожди, – это знамение.
Когда дожди перестают – это знамение.
Поднимается ветер – знамение.
Ветер стихает – знамение.
Когда в полночь при полной луне рождается козленок о трех головах – это знамение.
Когда днем рождается абсолютно нормальный котенок, или поросенок безо всяких наследственных дефектов, или вовсе обыкновенный младенец с курносым носиком – это также часто расценивалось как знамение.
Так что не было никакого сомнения, что новая звезда в небе – это тоже знамение, только повышенной зрелищности.
И всякое новое знамение означало все то же самое – что Князья Равнин и Племена Холодных Гор опять собираются переломать друг другу все кости.
Это было бы еще ничего, но все дело в том, что Князья Равнин и Племена Холодных Гор всегда избирали для взаимопереламывания костей одно и то же место, а именно Лес. И хуже всего от этих битв было именно Людям Леса, хотя, насколько им казалось, они тут были совсем ни при чем.
И иногда, после особенно бурных битв, Люди Леса посылали гонца либо к предводителю Князей Равнин, либо к предводителю Племен Холодных Гор, требуя сообщить, на каких Основаниях они позволяют себе такие ужасные действия.
И предводитель, не важно, который из двух, отводил гонца в сторонку и растолковывал ему Основания, медленно и старательно, подробно останавливаясь на всех важных деталях.
И что ужасно, объяснение было безупречное. Чрезвычайно четкое, логичное, жесткое. Гонец, уронив голову на грудь, сокрушался, что он, дурак, и не подозревал, как сурова и сложна реальная жизнь и с какими трудностями и парадоксами приходится мириться, если уж решил в этом мире жить.
– Теперь ты постиг? – спрашивал предводитель.
Гонец тупо кивал головой.
– И понимаешь, что этих битв нельзя избежать?
Еще один тупой кивок.
– И почему они должны происходить в Лесу, и почему выбор этого места для битв служит всеобщему благу, в том числе благу Людей Леса?
– Э…
– Если смотреть в глобальном масштабе.
– Э… да.
И гонец, постигнувший Основания, возвращался в Лес к своему народу. Но, уже приближаясь к дому, пробираясь по Лесу между деревьями, он вдруг обнаруживал, что напрочь позабыл все, что услышал об Основаниях, кроме того факта, что они показались ему ужасно убедительными. Но вот суть Оснований улетучилась из его головы с концами.
И это, конечно, служило великим утешением для лесных жителей, когда Князья Равнин и Племена Холодных Гор вновь принимались прокладывать себе дорогу через Лес огнем и мечом, убивая всех Людей Леса на своем пути.
Прак прервал рассказ и душераздирающе закашлялся.
– Я был гонцом, – продолжал он, – после битв, вызванных появлением вашего корабля. Они отличались особенной жестокостью. Многие из моих соотечественников погибли. Я думал, что сумею донести суть Оснований до моего народа.
Предводитель Князей поведал мне ее, но на обратном пути она растаяла и испарилась из моей головы, как снег на солнце. То было много лет назад, и много с тех пор воды утекло.
Подняв глаза на Артура, он вновь хихикнул, очень добродушно.
– И последнее, что осталось у меня в голове от эликсира правды. Не считая лягушек. Это финальное послание Бога сотворенному им миру. Хотите его выслушать?
Все остолбенели, подозревая, что Прак шутит.
– Серьезно, – сказал он. – Без дураков. Я не вру.
Его грудь слабо вспучилась, он с усилием перевел дух. Его голова чуть поникла.
– Не очень-то оно меня впечатлило, когда я узнал его в первый раз, – сказал он, – но теперь я вспоминаю, как сильно на меня подействовал рассказ Князя об Основаниях и как скоро он улетучился из моей головы. Думаю, от этого послания толку будет куда больше. Хотите его услышать? Хотите?
Слушатели тупо закивали.
– Еще бы не хотите. Если уж вам так интересно, можете слетать и поискать его сами. Оно начертано тридцатифутовыми огненными буквами на вершине Квентульско-Кважарных Гор в стране Севорбэупстрии на планете Прелюмтарн, что третья от солнца Зарсс в галактическом секторе Кью-Кью-Семь-Дробь-Джи-Гамма. Его охраняет Ладжестический Вантрамоллюс Лобба.
После этого заявления надолго воцарилось молчание, пока Артур не решился вмешаться.
– Извините, где оно? – переспросил он.
– Оно начертано, – повторил Прак, – тридцатифутовыми огненными буквами на вершине Квентульско-Кважарных Гор в стране Севорбэупстрии на планете Прелюмтарн, что третья от солнца…
– Извините, – вновь переспросил Артур, – каких гор?
– Квентульско-Кважарных Гор в стране Севорбэупстрии на планете…
– Какой стране? Я не совсем уловил.
– Севорбэупстрии на планете…
– Севор, а дальше?
– О Господи, – сказал Прак и, в раздражении своем, умер.
После этого Артур немного поразмыслил о божественном послании, но в итоге решил соблазну этому не поддаваться, а осуществить свое первоначальное намерение – то есть осесть на какой-нибудь тихой и живописной планете и сделаться мирным обывателем. Человек, который дважды за один день спас Вселенную, имеет право немного расслабиться.
«Золотое сердце» высадило его на планету Криккит, которая вновь стала идиллически-пасторальным раем, хотя песни порой действовали ему на нервы.
Артур посвящал много времени полетам.
Он научился общаться с птицами и обнаружил, что беседовать с ними фантастически скучно. Пернатые только и щебетали, что о скорости ветра, размахе крыльев, соотношениях энергии и массы. В крайнем случае – о ягодах. К сожалению, как узнал Артур на собственном опыте, стоит постигнуть птичье наречие, как осознаешь, что воздух просто постоянно полон этой нелепой трескотней. И деваться от нее некуда.
В связи с этим Артур в итоге забросил спорт и вновь приучил себя к жизни на поверхности, где чувствовал себя вполне неплохо, хотя нелепой болтовни и тут хватало.
Однажды, когда он брел по полю, мурлыча недавно услышанную мелодичную песенку, с небес спустился серебристый звездолет и совершил посадку прямо перед его носом.
Распахнулся люк, откинулся трап, высокий серо-зеленый инопланетянин величаво приблизился к Артуру.
– Артур Фили… – начал инопланетянин, затем внимательно посмотрел сначала на Артура, потом в свою папку. Нахмурился. Вновь смерил Артура взглядом.
– Я тебя вроде бы уже обработал… – проговорил он.
