Завещание
Замок маркизов де Шардейль был приобретен крупным промышленником, которого болезни и возраст вынудили уйти на покой и поселиться в деревне. Вскоре весь Перигор только и говорил о том, с какой роскошью и вкусом восстановлен этот уголок, покинутый прежними владельцами более сотни лет назад. В особенности восхищались парком. Выписанный из Парижа архитектор и планировщик, построив запруду на реке Лу, создал искусственное озеро и превратил Шардейль в новый Версаль.
В Перигоре, бедной сельской провинции, где большинство владельцев поместий по примеру Савиньяков используют свою землю под огороды, очень мало красивых садов. Цветники Шардейля вызвали оживленные толки в Бриве, Перигё и даже в самом Бордо. Однако когда работы, продолжавшиеся целый год, пришли к концу и новые хозяева въехали в свое поместье, гостей, поспешивших нанести им визит, оказалось гораздо меньше, чем можно было ожидать. В Перигоре к чужакам относятся недоверчиво, а ведь никто толком не знал, что за особа эта госпожа Бернен.
На вид ей было никак не больше тридцати пяти лет, а мужу самое малое шестьдесят пять. Она была довольно привлекательна и даже в деревенском уединении меняла туалеты по три раза в день. Это насторожило соседей, и они решили, что она не жена, а любовница Бернена. Правда, госпожа де ла Гишарди, первая дама Перигора, которая, хотя и обосновалась с начала войны в провинции, по-прежнему знала парижский свет как свои пять пальцев, подтвердила, что госпожа Бернен – законная жена Бернена и происходит из скромной, но добропорядочной буржуазной семьи; злым языкам пришлось умолкнуть, ибо в подобном вопросе никто не осмеливался перечить могущественной и осведомленной госпоже де ла Гишарди. Однако кое-кто все же тайком продолжал еретически утверждать, будто госпожа Бернен, даже если она и носит имя Бернена, – всего-навсего бывшая его любовница, на которой он женился в преклонном возрасте.
Гастон и Валентина Ромильи, владельцы поместья Прейсак, с холмов которого видны башни Шардейля, решили, что уж кому-кому, а им, ближайшим соседям Берненов, нет никакого резона чваниться перед приезжими, вдобавок чета Бернен оставила свои визитные карточки в Прейсаке, да и госпожа де ла Гишарди подала пример милостивого отношения к новым хозяевам усадьбы. Короче, Ромильи явились в Шардейль с ответным визитом.
Их приняли с тем большим радушием, что они были одни из первых гостей. Хозяева уговорили супругов Ромильи остаться к чаю и любезно предложили им осмотреть дом, парк и службы. Гастон и Валентина почувствовали, что Бернены уже начинают тяготиться тем, что, владея всем этим великолепием, лишены возможности похвалиться им перед соседями.
Бернен, привыкший полновластно распоряжаться на своем заводе, и поныне сохранил повелительный голос и манеру не допускающим возражения тоном высказываться о предметах, о которых не имел ни малейшего понятия, и все же он производил впечатление добряка. Валентину растрогала любовь, которую он выказывал жене, маленькой пухленькой блондинке, нежной и веселой. Однако гостью покоробили слова, услышанные от госпожи Бернен, когда, осматривая второй этаж и восторгаясь тем, как неузнаваемо преобразился замок в такой короткий срок, она похвалила ванные комнаты, размещенные в толще старых стен, в нишах, и лифты, устроенные в башнях.
– Да, – сказала госпожа Бернен, – Адольф хотел, чтобы в Шардейле все было образцовым… Правда, пока здешний замок для нас всего лишь загородный дом, но Адольф знает, что, когда он умрет – надеюсь, конечно, что это случится не скоро, – я поселюсь именно здесь, и хочет, чтобы в деревне меня окружал такой же комфорт, как в городе… Может быть, вы слышали, у Адольфа от первого брака много детей… Вот он и принял меры предосторожности: Шардейль куплен на мое имя и полностью принадлежит мне.
На лугу неподалеку от замка строения бывшей фермы были переоборудованы под конюшни. Гастон восхитился красотой лошадей, великолепием упряжи, выправкой конюхов.
– Лошади – мое любимое развлечение, – оживленно сказала госпожа Бернен. – Мой отец служил в кирасирах и с колыбели приучал нас к седлу.
Она потрепала по холке великолепного коня и со вздохом добавила:
– Правда, содержание конюшни обходится очень дорого… Но Адольф и об этом позаботился. В завещании предусмотрены специальные средства для конного завода на территории парка Шардейль… И все это помимо моей доли наследства, не правда ли, Адольф? Таким образом, понимаете, мне не придется платить лишних налогов.
Разбивка парка еще не была завершена, но уже можно было угадать общий рисунок цветника. В местах, к которым архитектор желал привлечь взгляды гуляющих, стояли прекрасные статуи. Посредине продолговатого бассейна на искусственном островке из железобетона рабочие возводили романтическую колоннаду. Хозяева и гости вступили в длинную каштановую аллею. Она обрывалась у группы маленьких строений в стиле перигорских ферм, крытых старой черепицей.
– А я и не знала, что здесь деревня, – заметила Валентина.
– Это вовсе не деревня, – смеясь, пояснила госпожа Бернен, – здесь живут слуги. Адольф надумал поселить их в отдельных домиках. Правда, мило? Это сыграет мне на руку… в будущем, конечно… Среди нашей прислуги есть несколько супружеских пар – люди очень преданные, и я хотела бы удержать их у себя, даже когда овдовею… Ну так вот, Адольф откажет каждой семье домик, в котором она живет, оговорив в особом пункте, что право на владение аннулируется в случае, если слуга от меня уходит… Таким образом, мои люди не только будут связаны со мной, но и частично вознаграждены за свой труд, причем мне это не будет стоить ни гроша. Так что я могу ни о чем не беспокоиться. Все это, конечно, тоже не считая доли в наследстве… И дети Адольфа ни к чему не смогут придраться.
– Вы уверены, мадам? Разве это по закону? – спросил Гастон Ромильи.
– Ах, господин Ромильи, вы не знаете Адольфа… Он несколько часов кряду просидел со своим адвокатом, изыскивая наилучшую форму для завещания. Вы и представить себе не можете, как он внимателен ко мне, несмотря на свои медвежьи манеры. Правда, Адольф?
Она взяла старика под руку, и тот что-то нежно проворчал. Прогулка затянулась, потому что гостей заставили осмотреть и образцовую молочную ферму, и птичий двор, где кудахтали сотни белоснежных кур какой-то особенно редкой породы. Когда супруги Ромильи наконец очутились одни в своей машине, Валентина спросила:
– Как тебе понравилась эта пара, Гастон?
– Бернен мне понравился, – ответил муж. – Он грубоват, самодоволен, но, думаю, в глубине души он добрый малый… А она какая-то чудачка…
– Чудачка? – переспросила Валентина. – По-моему, она просто дрянь… На каждом слове – завещание да завещание… «Когда я овдовею… надеюсь, конечно, не скоро…» Обсуждать в присутствии этого бедняги все, что случится после его смерти! Я просто места себе не находила, не знала, что сказать…
Они долго молчали, а машина мчалась через окутанные мглой луга и заросшие тополями долины. Гастон, сидевший за рулем, не спускал глаз с дороги, на которую то и дело выбегали дети, возвращавшиеся из школы. Наконец он сказал:
– А знаешь… Вообще-то говоря, он поступил разумно, приняв меры предосторожности. После его смерти жена будет застрахована от всех превратностей… Я его слушал, а сам думал о нас… Напрасно я не составил завещания. Надо будет этим заняться.
– Господь с тобой, милый… Не пугай меня… Во-первых, я умру раньше…
– Почему? Кто может знать наперед… Ты моложе меня. Ты здорова. А я…
– Молчи… Ты просто мнителен, ты совершенно здоров… К тому же, если ты умрешь, я тебя не переживу… Разве я смогу жить без тебя… Я покончу с собой…
– Как тебе не стыдно, Валентина! Что за вздор? Ты прекрасно знаешь, никто еще не умирал от вдовства, как бы оно ни было горько… И потом, кроме меня, у тебя есть Колетт, ее муж… внуки.
– У Колетт своя жизнь… Мы ей больше не нужны.
– Что правда, то правда… Тем более я должен принять меры, чтобы тебя обеспечить…
Они снова замолчали, потому что машина въехала в полосу более густого тумана, но вот Валентина заговорила еле слышно:
– Конечно, если моя злая судьба захочет, чтобы я пережила тебя на несколько месяцев, я буду спокойней, если у меня… О нет, только не завещание… Мне бы чудилось в нем дурное предзнаменование… Ни в коем случае… Просто бумага, где было бы оговорено, что Прейсак со всеми его угодьями остается в моем полном пожизненном владении. Наш зять очень мил, но он из рода Савиньяков… Он пошел в отца… Любит землю… Он, пожалуй, способен округлить свои земли за счет моих, а меня отправит доживать век в каком-нибудь жалком домишке подальше от этих мест… Мне было бы очень больно…
– Это надо предотвратить… – сказал Гастон, слегка помрачнев. – Я готов подписать любую бумагу и, если хочешь, даже завещать тебе Прейсак… Но только законно ли это? Не превышает ли стоимость Прейсака размера твоей доли наследства?
– Немного превышает, но все легко уладить, – сказала Валентина. – Если только ты пожелаешь.
– Как? – спросил он. – Разве ты уже советовалась с нотариусом?
– О нет, что ты! Как-то случайно, – ответила Валентина.
