ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

На другой день с утра все пошло кувырком.

Я не мог заснуть почти до рассвета, а когда в десять часов заказал по телефону завтрак, мне вместе с ним подали письмо от Юнис.

«Милый друг, в девять утра уезжаю из Гштада. Причина отъезда вам, конечно, понятна. Привет».

Как было не понять.

Затем позвонил Фабиан и попросил встретиться с ним в одиннадцать часов у здания местного банка.

Потом меня арестовали. Или одно время казалось, что арестовали.

Едва я начал бриться, с отвращением глядя в зеркало на свое помятое невыспавшееся лицо с покрасневшими глазами, ко мне постучали. С мыльной пеной на щеках я подошел к двери и, открыв ее, увидел перед собой одного из дежурных администраторов отеля, корректного молодого человека в темном костюме и безукоризненно белой рубашке, и рядом с ним седовласого, стриженного ежиком низенького толстяка в шинели, подпоясанной ремнем.

– Разрешите войти? – спросил администратор.

– Как видите, я бреюсь и не одет. – Стоял я босиком в одной лишь пижаме. – Не обождете ли несколько минут?

Администратор по-немецки обратился к толстяку в шинели, и тот коротко ответил: «Nein».

– Офицер полиции Бругельман говорит, что нельзя ждать, – сказал администратор.

Вслед за тем полицейский прошел прямо в комнату.

– После вас, мистер Граймс, – слегка поклонился администратор, пропуская меня вперед.

Я зашел в ванную, стер с лица мыльную пену и надел халат. Полицейский остановился посреди комнаты, подозрительно осматриваясь. Он внимательно оглядел столик, где лежал мой бумажник и кошелек с мелочью, и два чемодана, стоявшие у окна.

«Вот так на, – подумал я. – Это, наверно, связано с Диди. Они ищут ее и полагают, что найдут у меня. Бог его знает, какие у них в Швейцарии законы. Говорят, тут в каждом кантоне свой закон».

– Чем вызвано такое бесцеремонное вторжение ко мне? Прошу немедленно объяснить, – как можно тверже сказал я.

Снова администратор быстро заговорил по-немецки с полицейским. Тот кивал. У него был какой-то тугой механический кивок. Толстая шея складками выпирала из воротника.

– Офицер полиции Бругельман поручил мне все объяснить, – сказал администратор. – Коротко говоря, мистер Граймс, в отеле прошлой ночью совершена кража. На пятом этаже. Исчезло бриллиантовое колье весьма большой ценности.

Юнис жила в номере на пятом этаже, почему-то мелькнуло у меня в голове.

– Какое это имеет отношение ко мне? – с чувством облегчения спросил я. По крайней мере ничто тут не связано с Диди.

Опять начался разговор по-немецки.

– Прошлой ночью заметили, как вы крадучись шли по коридору пятого этажа, – пояснил администратор.

– Я был у своей знакомой и шел вовсе не крадучись.

– Мне приходится просто переводить, – извиняющимся тоном сказал администратор. Он, видимо, был не рад тому, что знание английского языка втянуло его в такую историю.

Полицейский что-то негромко сказал.

– Знакомая, у которой вы были, – перевел администратор, – выписалась из отеля в половине девятого утра. Известно ли вам, куда она отправилась?

– Нет, неизвестно, – искренне ответил я, так как в самом деле не знал адреса Юнис. Ее скомканное письмо лежало в кармане моего халата, но я надеялся, что до него дело не дойдет.

На этот раз полицейский неприятно прохрипел несколько слов.

– Он просит разрешения произвести обыск в комнате, – перевел администратор; слова словно застревали у него в горле.

– У него есть ордер на обыск? – спросил я как истый американец, заботящийся о своих гражданских правах.

Опять они заговорили по-немецки.

– Ордера у него нет, – объявил затем администратор. – Если вы настаиваете на выдаче ордера, то он свяжется с полицейским бюро, чтобы его выписали, а вас задержат здесь до его получения. Он предупреждает, что выдача ордера займет много времени. Может, дня два. И в таком случае, указывает он, не избежать огласки. В городе у нас много иностранных корреспондентов ввиду большого числа и высокого положения наших гостей.

– Он все это говорил? – недоверчиво спросил я.

– Кое-что я добавил от себя, – признался администратор. – Чтобы вы смогли надлежащим образом уяснить положение.

Я сосредоточенно оглядел полицейского офицера Бругельмана. Встретил его мутный ледяной взгляд. В комнате было очень тепло, но он не расстегнул ни одной пуговицы на своей шинели.

– Ладно, – сказал я, усаживаясь в кресло. – Мне нечего прятать. Пусть ищет, но побыстрей. В одиннадцать у меня деловое свидание.

Мои слова перевели полицейскому, и он с удовлетворением кивнул. Потом сделал мне знак, чтобы я встал.

– Чего он еще хочет? – спросил я.

– Осмотреть кресло, на которое вы сели, – объяснил мне администратор.

Я поднялся, невольно отдавая дань профессиональным навыкам полицейского. Действительно, если бы колье было спрятано в кресле, то я должен был в первую очередь сесть в него. Отойдя в сторону, я наблюдал, как полицейский ощупал обивку, потом немного отодрал ее и пошарил в сиденье и спинке кресла. Приладив все обратно, он указал мне, что я могу снова сесть. Затем он быстро осмотрел все мои вещи. Открыв стенной шкаф, вынул оттуда мои грошовые лыжные штаны и что-то сказал по-немецки администратору.

– Офицер полиции Бругельман желает знать, – перевел администратор, – что у вас – лишь одни эти лыжные штаны?

– Да, одни.

– Где ви биль прешде? – не прибегая к переводу, вдруг нетерпеливо спросил полицейский на ломаном английском языке.

– В Сан-Морице.

– Сан-Мориц? В такой лыжной штаны? – недоверчиво проговорил полицейский. – И теперь в Гштад тоже?

– Они вполне пригодны.

– Сколько время хотите пробыть здесь?

– Три недели. Может, и подольше.

Полицейский, держа кончиками пальцев мои лыжные штаны, торжественно повесил их обратно в шкаф, затем сел за столик и вынул блокнот.

– Должень задать несколько вопрос. Постоянный адрес в Америка.

Я чуть не назвал отель «Святой Августин», но удержался и дал адрес своей прежней квартирки на Восемьдесят первой улице. Она была такой же постоянной, как и все в моей теперешней жизни. Но если Интерпол или еще кто-нибудь займется расследованием, то меня по крайней мере не смогут обвинить во лжи.

– Профессия? – Задавая вопрос, полицейский не поднимал головы, старательно записывая.

– Частный предприниматель.

– Счет в какой банк?

По выражению его лица я понял, что рано или поздно, но придется сказать. Как говорится, вода в реке становилась все глубже.

– «Юнион бэнк» в Цюрихе, – ответил я и мысленно поблагодарил Фабиана за то, что он настоял, чтобы мы открыли и отдельные личные счета.

– А в Америке?

– Я закрыл счета в Америке. Перевожу в Европу. Состояние экономики…

– Находился под арест прешде?

– Послушайте, – обратился я к администратору, – где я живу? Как будто ваш отель считается одним из почтенных в Европе? И я не желаю отвечать на оскорбительные вопросы.

– Это обыкновенная полицейская процедура, – смущенно оправдывался администратор. – Совершенно безличная. Всех то же самое спрашивают.

– Вы, наверно, знаете мистера Майлса Фабиана? – продолжал я.

– Конечно, – с жаром подтвердил администратор. – Мистер Фабиан один из наших давних и уважаемых гостей.

– Он мой близкий друг. Позвоните ему и спросите обо мне.

Администратор о чем-то быстро заговорил по-немецки с полицейским. Тот кивнул, а потом снова повторил:

– Находился под арест прешде?

– Да нет же!

– Дайте ваш паспорт.

– Для чего вам мой паспорт?

– Надо быть уверен, что вы остался Швейцарии, герр Краймс.

– А если я не дам паспорт?

– Тогда другой мера. Задержание. Наш швейцарский тюрьма имейт хороший репутаций. Но она все-таки тюрьма.

– Мистер Граймс, прошу вас, – взмолился администратор.

Вынув из бумажника паспорт, я отдал его.

– Я немедленно обращусь к адвокату, – сказал я, обиженно вскинув голову.

– Поступайт, как вам угодно, – ответил полицейский, засовывая мой паспорт во внутренний карман шинели. Кивнув мне, с трудом ворочая своей заплывшей шеей, он вышел из комнаты.

– Приношу вам искренние извинения от дирекции отеля, – всплеснув руками, сказал администратор. – Поверьте, это тяготит всех нас.

– Вас? – удивился я.

– Ах, эти беззаботные богатые дамы, – продолжал администратор. – Они не сознают, что такое деньги. Забывают в поезде драгоценности тысяч на восемьдесят долларов, а потом устраивают истерики, чтобы мы искали их в гостинице. К счастью, мы в Швейцарии, мистер Граймс. Все, чем дирекция может помочь вам…

– Дирекция может получить обратно мой паспорт. Этим она действительно поможет. Я хочу уехать, и побыстрее.

– Понимаю, – поклонился администратор. – С Альп уже подул фён, как мы его называем, теплый ветер. Начнет таять. Позвольте заметить, что я лично ни в чем не подозреваю вас, – еще раз поклонился он.

– И на том спасибо, – буркнул я.

– Удачно покататься вам сегодня, – по привычке пожелал он.

– Постараюсь, – хмыкнул я.

Он попятился и вышел из номера, неловко теребя пуговицу.

Фабиан в щегольском тирольском костюме поджидал меня у входа в банк. Он хорошо выглядел, и никто бы не сказал, что этот человек целую ночь провел за картами, проиграв кучу денег. Завидев меня, он приветливо заулыбался, но, заметив мой удрученный вид, с беспокойством спросил:

– С вами что-то случилось?

Не зная, с чего начать, я сказал:

– Вы, как всегда, франтом.

– Слышал об отъезде Юнис. Понимаю, это удар для вас.

– Давайте сначала сделаем то, для чего мы пришли сюда, – сухо заметил я. Поговорить с ним о Юнис лучше в другой раз, когда я буду спокойней и у меня пройдет желание съездить ему по физиономии.

– Извините, что я так опростоволосился, – сказал Фабиан, беря меня под руку. – Первый раз в жизни. Слоуну исключительно везло. Я выдал ему расписку. Но он хочет наличными, и я обещал, что сегодня к четырем часам будет уплачено. Позвонил в Цюрих, чтоб перевели в местный банк. Но нам надо вместе выполнить еще кое-какие формальности. Ох уж эти швейцарские банкиры!

В задней комнате банка нас тщательно опросил молодой клерк. Потом он позвонил по телефону в наш банк в Цюрихе и долго говорил по-немецки, то и дело поглядывая на нас и, как я понял, подробно описывая обоих. Он спросил номер моего паспорта, и, к счастью, я помнил его. Окончив переговоры, он объявил:

– Все в порядке, джентльмены. К четырем часам будут приготовлены деньги.

Когда мы вышли и прошли к машине, которую Фабиан поставил на стоянке у банка, он пригляделся ко мне и сказал:

– Вы меня беспокоите, Дуглас. У вас такой подавленный вид. В конце концов, это лишь деньги. Не больше. У нас еще все впереди.

– Деньги тут ни при чем, – ответил я и рассказал о приходе полицейского, не упомянув о событиях этой ночи, связанных с Диди и Юнис.

– Так вы, значит, взяли это колье? – посмеиваясь, спросил Фабиан.

– Идите к черту, Майлс. За кого вы меня принимаете?

– Я только начинаю как следует узнавать вас, друг мой. Во всяком случае, вы несколько лет провели в отелях.

– Всего в одном. А у тех, кто в нем жил, можно было взять лишь грошовые запонки.

– Могу ли я напомнить, что вы взяли и нечто более ценное? – холодно заметил он. В первый раз я почувствовал, что он может поверить тому, что я украл это колье.

– Ладно, заткнитесь, – сказал я. – Пошли лучше на лыжах.

Мы молча ехали в машине. Впервые между нами возникла неприязненная отчужденность.

Фабиан хорошо ходил на лыжах, движения его были уверенны и четки, как видно, в свое время он прошел неплохую школу. Однако он был осторожен, поэтому я все время шел далеко впереди него и Лили, и мы не могли разговаривать. Лишь перед спуском Лили спросила меня:

– Что вы сделали с моей сестрой? Почему она чуть ли не крадучись сбежала от нас?

– Спросите у нее самой, – досадливо буркнул я.

– А, понятно. Подул фён. А этот теплый, с истомой, ветер раздражает нас, лыжников.

Когда мы затем обедали в клубе, появился Слоун и тут же направился к нашему столу. В лыжных ботинках он ступал тяжелее и громче обычного. Лицо у него было багровое, вид победоносный, наверное, он уже подзаправился виски. Его появление сразу же отбило у меня охоту есть, и я отложил нож и вилку.

– Привет, друзья, – обратился к нам Слоун. – Замечательный денек, не правда ли?

– Угу, – промычал Фабиан, потягивая вино.

– Не пригласите ли меня к вашему столу? – спросил Слоун.

– Нет, – ответил Фабиан.

Слоун криво ухмыльнулся, в глазах у него загорелся злой огонек.

– Обожаю игроков, которых расстраивает проигрыш, – с издевкой сказал он. Потом порылся в карманах и вытащил листок бумаги. – Фабиан, вы не забыли о расписке?

– Не хамите, – холодно предупредил Фабиан. – С нами женщина.

– Добрый день, мадам, – поздоровался Слоун, как будто только что заметил Лили. – Мы, помнится, уже встречались в прошлом году в Сан-Морице.

– Да, помню, сэр, – небрежно проговорила Лили в дворцовой манере восемнадцатого века.

Слоун аккуратно сложил расписку, спрятал ее в карман и повернулся ко мне, тяжело похлопав меня по плечу.

– Какого черта вы здесь, Граймс? Вы же сломали свою драгоценную ногу.

– То был ошибочный диагноз, – сказал я.

– Ну как, шустрый мальчик, вломились еще в какой-нибудь номер в отеле?

Я смущенно огляделся вокруг. Хотя Слоун говорил громко, никто, казалось, не услышал его слов.

– Не далее как этой ночью, – в тон ему ответил я.

– Все шутите, юноша. Ишь, обожатель чужих ботинок. – Слоун хрипло рассмеялся, глаза его налились кровью. Он был из тех людей, что за полчаса могут поссорить целые нации. Мысль о том, что этому хаму придется сегодня в четыре часа отдать тридцать тысяч, раздражала и угнетала меня.

– Новые часики, случайно, не заработали? – нарочито громко спросил Слоун. – Или здесь вам труднее развернуться?

– Убирайся вон, свинья, – прошипел я, чувствуя, что кровь закипает в жилах.

Слоун натянуто рассмеялся, словно счел мою резкость за шутку.

– Будьте поосторожней с этим приятелем, – обратился он к Фабиану. – Он ушлый малый… – Он расхохотался: – Ну, раз меня не приглашают, пойду прокачусь на лыжах. Тем более поздно сегодня встал, надо размяться. Встретимся в четыре в отеле, Фабиан, – подчеркнуто серьезным тоном напомнил он и, тяжело и неуклюже ступая, вышел из ресторана.

– И вот с такими людьми приходится иметь дело, – вздохнул Фабиан.

– Что ж – американцы! – воскликнула Лили и, пожав мне руку, добавила: – Простите, милый, вас я не имела в виду.

– Прощаю всех, – сказал я. – А как насчет еще одной бутылочки вина?

Я был взвинчен, надо было успокоиться. Сидя за столом с Фабианом и Лили, спокойно и мерно жующими, я чувствовал, как во мне нарастает острая неприязнь к ним обоим. Меня так и подмывало высказать им в лицо все: и то, что было во Флоренции, и то, что вчера ночью поведала мне Юнис. Однако моя жизнь крепко переплелась с этими людьми и зависела от них. Потому я молча занялся едой и поданной бутылкой вина, едва прислушиваясь к тому, о чем они болтали за столом.

– Мистер Фабиан, мистер Фабиан! – высоким тревожным голосом крикнул молодой лыжный инструктор, вбежавший в ресторан.

– Да, я здесь, – отозвался Фабиан, попросив инструктора не кричать так громко. – В чем дело?

– Ваш друг мистер Слоун, – торопливо заговорил инструктор. – Вам лучше самому выйти к нему. Он наклонился надеть лыжи…

– Успокойтесь, Ганс, и не кричите, – остановил его Фабиан, знавший всех служащих на лыжных курортах по имени, что было основой его популярности среди них. – В чем же дело?

– Едва он прошел несколько шагов, – начал объяснять инструктор, – как вдруг упал, потеряв сознание. Мне кажется, что он уже мертв.

Фабиан бросил на меня странный, загадочный взгляд. Готов поклясться, что в нем сквозила радость.

– Ерунда, Ганс, – резко возразил он. – Очевидно, мне нужно выйти и посмотреть, что случилось. Лили, останься здесь, а вас, Дуглас, попрошу пойти со мной.

Фабиан поднялся из-за стола и с мрачным видом торопливо направился к выходу, все сидевшие в ресторане с любопытством провожали его взглядами. Я последовал за ним. Наши лыжные ботинки так гулко стучали по полу, словно шел взвод солдат.

Небольшая толпа людей собралась у подъемника, где лежал на спине Слоун, недвижным взглядом уставившись в небо. Другой лыжный инструктор растирал снегом его лицо, которое было каким-то багрово-зеленым. Фабиан опустился на одно колено рядом с телом, расстегнул молнию на куртке с капюшоном, задрал свитер и рубашку и приложил ухо к белой волосатой груди Слоуна.

– Надо отправить его в больницу, – бросил он обоим инструкторам. – И как можно быстрее. – Поднявшись на ноги, он провел по лицу руками, как будто его охватила нестерпимая скорбь. – Бедняга много пил, – вздохнул Фабиан. – А тут сразу высота, резкое изменение температуры… Я спущусь с ним, а вы, – обратился он к инструкторам, – вызовите машину «скорой помощи», чтобы она ожидала внизу.

Затем он подозвал меня, обнял за плечи и отвел в сторону. Как будто два опечаленных друга скорбят о трагической утрате.

– Дуглас, мой мальчик, – шептал он мне, поглаживая по плечу и словно утешая меня. – Я сейчас спущусь с ним и заберу у него из кармана мою расписку. Вы не помните, в какой карман он ее положил, в правый или левый?

– Вот это я бы назвал истинно благопристойным знаком уважения к умершему, – сказал я. – По-моему, в левый.

– Я просто восхищен вами, милый друг. – Фабиан обнял меня крепким мужским объятием. – Вы человек, на которого можно рассчитывать. – Отпустив меня, он громко произнес, чтобы слышали окружающие: – Ступайте к Лили. Она не снесет такого удара. Дайте ей крепкого бренди.

Фабиан поспешил к подъемнику, где оба инструктора уложили труп на двухместном сиденье, пристегнув его ремнями. Фабиан сел рядом на второе сиденье и, заботливо поддерживая мертвеца, дал сигнал, чтобы их спустили вниз.

Инструкторы заняли следующую кабину. Почетные могильщики в неподобающе ярких парках, им выпала честь сопроводить мертвое тело вниз для погребения.

Я вернулся в клуб. Лили допивала кофе. Я заказал две рюмки бренди.