ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

На следующее утро с половины девятого я занял наблюдательный пост в вестибюле. Прождав часа два, я заметил Лили Эббот, которая выходила из отеля. Во Флоренции мне не пришлось видеть ее при дневном свете, и она теперь показалась мне еще прелестней. Она была именно той женщиной, в которой воплотилась бы американская мечта о многогрешной неделе в Париже.

Убедившись, что она ушла, не заметив меня, я поднялся к себе в номер. Там я быстро – неизвестно, сколько времени могла отсутствовать Лили Эббот, – уложил в чемодан все вещи Фабиана в том порядке, как они лежали в нем. Потом вызвал посыльного, чтобы отнести чемодан.

В карман я сунул стилет в кожаных ножнах. Нервная дрожь охватила меня, дыхание стало частым и прерывистым. Я смутно представлял себе, как встречусь с Фабианом и как буду говорить с ним.

Посыльный пришел, взял чемодан, и я последовал за ним на шестой этаж. И надо ж так, что опять на шестом этаже, подумал я. Лифт остановился, двери открылись, и я вышел вслед за посыльным в коридор. Звуки наших шагов тонули в пышном ковре. По дороге мы не встретили ни души – видно, богатые постояльцы не терпели суеты. У номера, занимаемого Фабианом, посыльный поставил мои вещи и хотел было постучать, но я остановил его.

– Не нужно, – сказал я. – Я сам. Мистер Фабиан мой друг.

Я протянул посыльному пять франков. Он поблагодарил и ушел.

Затем я негромко постучал в дверь.

Открыл мне сам Фабиан.

– Что вам угодно? – вежливо спросил он.

– Полагаю, это ваш чемодан, – сказал я, протиснувшись мимо него в прихожую и входя затем в большую гостиную, где были разбросаны газеты на нескольких языках. Повсюду в вазах стояли цветы. Страшно было даже подумать, сколько в сутки стоил этот номер. Я услыхал, как Фабиан закрыл за мной дверь, и невольно спросил себя, а не вооружен ли он.

– Послушайте, – сказал он, когда я повернулся к нему, – это явная ошибка.

– Никакой ошибки, – отрезал я.

– А кто вы в таком случае? Мы когда-либо прежде встречались?

– Да, в Сан-Морице.

– А, вспоминаю. Вы тот молодой человек, что в этом году всюду сопровождал миссис Слоун. Боюсь, я не запомнил ваше имя. Гр… Грим… так, что ли?

– Граймс.

– Ах да, Граймс. Простите меня. – Фабиан был совершенно спокоен, говорил ровным приятным голосом. – Я уж собрался уходить, – заметил он, – но на минутку могу задержаться. Присядьте.

– Не беспокойтесь, я постою, – сказал я и указал на чемодан, который поставил посреди гостиной. – Мне бы хотелось, чтобы вы открыли ваш чемодан и проверили, целы ли все ваши вещи.

– Мой чемодан? Дорогой мой, я никогда…

– Извините, что сломан замок, – продолжал я, – но пришлось открыть его, чтоб окончательно убедиться в ошибке.

– Не понимаю, о чем вы говорите. Никогда в своей жизни я не видел этот чемодан. – Если бы он в течение года репетировал эту фразу, то вряд ли смог бы произнести ее с большей уверенностью.

– Когда вы проверите, что все ваши вещи целы, верните, пожалуйста, мой чемодан. Тот, что вы подхватили в Цюрихе. Верните со всем, что в нем было. – Слова «со всем» я особенно подчеркнул.

Фабиан пожал плечами:

– Чрезвычайно странно. Если хотите, можете обыскать комнаты, и сами убедитесь…

Я вынул из кармана письмо Лили Эббот.

– Письмо это я нашел в вашей куртке. И позволил себе прочесть его.

– Все у вас становится более и более таинственным, – сказал Фабиан, бегло взглянув на письмо и сопроводив это очаровательным протестующим жестом джентльмена, не читающего чужих писем. – В нем нет ни имени, ни адреса. – Он ткнул пальцем в письмо. – Его мог написать кто-то кому угодно. Почему же вы решили, что оно имеет какое-то отношение ко мне? – Тон его уже стал несколько раздраженным.

– Эту мысль подсказала мне леди Эббот.

– О, вот как. Должен признаться, что она мой друг. Как она поживает?

– Вполне здорова. Десять минут тому назад я видел ее в вестибюле.

– Боже мой, Граймс, неужели вы хотите уверить меня, что Лили здесь, в отеле?

– Хватит, – оборвал я. – Вы знаете, почему я пришел к вам. Мои семьдесят тысяч долларов. Ясно?

Он рассмеялся почти естественно:

– Вы шутите, не правда ли? Это Лили вас подучила? Она известная шутница.

– Я пришел за своими деньгами, мистер Фабиан, – сказал я угрожающе.

– Вы, должно быть, не в своем уме, сэр, – решительно произнес Фабиан. – А сейчас мне пора идти.

– Вы не уйдете, пока не вернете мне деньги, – воскликнул я, схватив его за руку. Было досадно, что вскричал я тонким голоском. Положение требовало, чтобы слова произносились внушительным басом, а я пел тенором. Высоким тенором.

– Уберите руки, – потребовал Фабиан, вырвался и брезгливо стал очищать свой рукав. – Не прикасайтесь ко мне. Если вы сейчас же не уйдете, я позвоню в дирекцию и попрошу вызвать полицию.

Схватив со стола лампу, я ударил его по голове. От удара лампа разлетелась вдребезги. Фабиан медленно оседал на пол, и лицо у него было удивленное. Тонкая струйка крови побежала у него по лбу. Я вынул стилет и, наклонившись над упавшим, ожидал, когда он придет в себя. Прошло около пятнадцати секунд, прежде чем Фабиан открыл глаза. Они были мутны, без всякого выражения. Я приставил острие стилета к его горлу. Он сразу же пришел в сознание и с ужасом уставился на меня.

– Я не шучу, Фабиан, – проговорил я. И в самом деле, в этот момент я был способен убить его. Так же, как и он, я весь дрожал.

– Ладно, – заплетающимся языком вымолвил он. – Не надо насилия… Я взял ваш чемодан… Помогите мне подняться.

Я помог ему встать на ноги. Он немного шатался и сразу же опустился в кресло. Провел рукой по лбу и увидел, что рука в крови. Вынув платок, он стал прикладывать его к рассеченному месту.

– Боже мой, вы чуть не убили меня, – слабым голосом произнес он.

– Ваше счастье, что этого не случилось, – сказал я.

Фабиан попытался улыбнуться, но, взглянув на стилет, который я все еще держал в руке, поморщился.

– Ножи всегда вызывают у меня отвращение, – пожаловался он. – А вы, должно быть, ужасно любите деньги.

– Не больше, чем вы.

– Из-за них я не стал бы убивать.

– Почем знать? Я тоже никогда не думал, что способен на это. До сегодняшнего дня. Где деньги?

– У меня их нет.

Я угрожающе шагнул к нему.

– Остановитесь. Ради Бога, остановитесь. Ну… хорошо… у меня просто сейчас их нет при себе… Но они в наличии. Не размахивайте, пожалуйста, этим ножом. Я уверен, что мы сможем договориться. – Фабиан снова приложил платок к кровоточащему лбу.

И вдруг я обмяк. Меня начало дико трясти. Я был в ужасе от того, что едва не совершил. Ведь я действительно мог убить человека. Я бросил стилет на стол. Если бы в этот миг Фабиан заявил, что не даст мне ни цента, я бы повернулся и вышел, махнув на все рукой.

– В глубине души, – меж тем спокойно продолжал Фабиан, – я, конечно, сознавал, что однажды кто-нибудь может появиться и потребовать деньги. Меня это очень тревожило. Но боюсь, что вам придется некоторое время обождать возврата денег.

– Как это понимать? Что это за «некоторое время»? – все еще пытаясь говорить грозным тоном, спросил я, сознавая, что вид мой не соответствует тону.

– Дело в том, мистер Граймс, что я позволил себе некоторую вольность с вашими деньгами. Пустил их в оборот, – сказал он с извиняющейся улыбкой врача, сообщающего о неизлечимой болезни. – Нельзя было допустить, чтобы деньги бесполезно лежали без движения. Как вы считаете?

– У меня прежде не было денег и нет опыта, как обращаться с ними.

– О, неожиданное богатство. Я тоже подумал об этом. Если вы не возражаете, я пройду в ванную и отмою следы крови. Вот-вот придет Лили, и мне бы не хотелось пугать ее своим видом.

– Идите, – сказал я, усаживаясь, – я подожду вас здесь.

– Не сомневаюсь, – кивнул он, поднявшись с кресла и уходя в ванную. Вскоре послышался звук льющейся воды. Из ванной через спальню был выход в коридор, но я был уверен, что он не сбежит. А если бы он и захотел уйти, я бы не стал его задерживать, ибо находился в каком-то оцепенении. Деньги в обороте. Капиталовложения. Я представлял себе различные варианты встречи с человеком, похитившим у меня деньги, но уж никак не мог вообразить, что она обернется деловым финансовым обсуждением.

Фабиан вышел из ванной умытый, причесанный. Шагал он твердо, и ничто не указывало на то, что несколько минут назад он без чувств и в крови лежал на полу.

– Прежде всего, – сказал он, – не хотите ли выпить?

Я кивнул, и он подошел к серванту, достал бутылку шотландского виски и налил два стаканчика. Я выпил залпом, он пил медленно, сидя в кресле и вертя стаканчик в руке.

– Если бы не Лили, – усмехнулся Фабиан, – вы бы, вероятно, никогда не нашли меня.

– Вполне возможно.

– Женщины, – вздохнул он. – Вы спали с ней?

– Предпочел бы не отвечать на этот вопрос.

– Что ж, вы правы. – Он снова вздохнул. – Ну а теперь… Думается, вы позволите мне рассказать с самого начала. У вас есть время?

– С избытком.

– Прежде чем я начну, разрешите оговорить одно условие?

– А именно?

– Вы ничего не скажете Лили о… обо всем этом. Как вы могли заметить из письма, она весьма высокого мнения обо мне. И мне бы не хотелось…

– Если я получу обратно деньги, я никому не скажу ни слова.

– Вполне справедливо. – Он опять вздохнул. – Если не возражаете, я вначале расскажу немного о себе.

Я не возражал, и он пообещал, что будет очень лаконичен.

Рассказ оказался не таким уж коротким. Начал Фабиан со своих родителей-бедняков. Отец был мелким служащим на небольшой обувной фабрике в Лоуэлле в штате Массачусетс, где Майлс родился. В доме всегда не хватало денег. Ему не пришлось учиться в колледже. Во время Второй мировой войны Майлс служил в авиации под Лондоном. Там он встретил девушку – англичанку с Багамских островов, где у ее родителей были большие поместья. По окончании войны Майлс демобилизовался в Англии и после стремительного ухаживания женился на этой богатой девушке.

– Каким-то образом, – пояснил он мне причину вступления в этот брак, – у меня вдруг возникла склонность к шикарной жизни. Работать не было никакого желания, и в то же время никаких перспектив, чтобы жить той жизнью, которая меня манила.

Приняв британское подданство, Майлс со своей женой отправился на Багамские острова. Родители жены были не скупы, но и не щедры, а потому он начал играть, чтобы пополнить свои средства. Играл главным образом в бридж и триктрак.

– Увы, – заметил он, – обнаружились у меня и другие слабости. Женщины.

И вот однажды собрался семейный совет, после чего последовал быстрый развод с женой. И с тех пор Майлс стал профессиональным картежником. По большей части жил довольно сносно, но в постоянной тревоге. Приходилось много разъезжать. Нью-Йорк, Лондон, Монте-Карло, Париж, Сан-Мориц, Гштад.

– Я жил сегодняшним днем, из руки в рот, – продолжал он, – не заглядывая в будущее. Мне то и дело подворачивалась возможность разбогатеть, но для этого у меня не было даже небольшого капитала. Не скажу, что это отравляло мне жизнь, но я был недоволен своей судьбой. За несколько дней до полета в Цюрих мне исполнилось пятьдесят лет, и я сознавал, что будущее ничего не сулит мне. А как тошно жить среди богатых, когда у самого почти ни гроша за душой. Делать вид, что проигрыш, скажем, трех тысяч так же мало значит для тебя, как и для них. Переезжать из одного первоклассного отеля в другой, когда ты, так сказать, на игре, а в перерывах прятаться в захудалых гостиницах.

Особенно выгодной была обстановка в лыжных клубах. Из года в год там шла почти постоянная карточная игра. У Майлса был цветущий привлекательный вид, он ходил на лыжах, чтобы узаконить свое членство в клубе, аккуратно платил долги и свою долю расходов в компаниях, никогда не мошенничал, был очень мил с женщинами, знакомился с греческими, южноамериканскими и британскими миллионерами, игроками по натуре, гордившимися своим карточным умением, а на самом деле весьма беспечными в игре.

Была также возможность подцепить какую-нибудь вдовушку или разведенную со средствами.

– К несчастью, – со вздохом прибавил он, – я ужасный романтик, явный недостаток в моем возрасте. То, что навязывалось, я не брал, а то, что привлекало, не предлагалось. Во всяком случае, – несколько рисуясь, заметил он, – я сам понимаю, что выгляжу вовсе не героем.

– Не спорю, – сказал я.

– Я лишь хочу, чтобы вы верили, что я говорю правду и что мне можно доверять.

– Продолжайте. Пока я еще не доверяю вам.

– Итак, теперь вы знаете того, кто пытался открыть чемодан в одном из роскошных номеров отеля «Палас» в Сан-Морице и обнаружил, что секретный замок не открывается.

– И тогда вы вызвали человека, чтобы взломать замок, – сухо заметил я, вспомнив, как это происходило у меня.

– Совершенно верно. Когда открыли чемодан, я тут же обнаружил, что он не мой. Не знаю, почему я вслух не сказал об этом. Возможно, какое-то шестое чувство удержало меня. Или, быть может, потому, что сверху лежал новенький кейс, который обычно носят с собой, а не кладут в чемодан. Так или иначе, я дал человеку на чай и отпустил его… Кстати сказать, мне было жаль выбросить ваш кейс, и я с удовольствием возвращу его вам.

– Благодарю вас.

– Не стоит благодарности, – без всякой иронии поклонился он. – Когда затем я сосчитал деньги, конечно, сразу понял, что они украдены.

– Да, конечно.

– Согласитесь, что это несколько меняет моральную, так сказать, сторону всего этого дела, не правда ли?

– Отчасти.

– Также было ясно, что тот, кто вез через океан эти деньги, не обратится за помощью к полиции. Вы не станете отрицать этого?

– Нет, не стану.

– Осмотрев тщательно содержимое вашего чемодана, я пришел к заключению, что владелец его человек небогатый, если не сказать больше.

Я утвердительно кивнул.

– В чемодане не было ни записных книжек, ни писем – ничего, что могло бы указать имя владельца. Не было даже ни одного лекарства с рецептом, на котором стояло его имя.

Я невольно рассмеялся.

– Вы, должно быть, необычайно здоровый человек, – одобрительно заметил Фабиан.

– Так же, как и вы, – усмехнулся я.

– А, вы, значит, тоже искали у меня рецепты?

– Разумеется.

– Далее я стал припоминать, осталось ли что-нибудь в моем чемодане, что указывало на меня. И решил, что ничего там нет. Совершенно упустил из виду письмо Лили. Мне казалось, что я его выбросил. Но даже если бы письмо и нашли, то, зная присущую ей осторожность, можно было быть уверенным, что в нем нет ни имени, ни адреса. Ну и, следовательно, мое решение было вполне очевидным.

– Вы попросту присвоили деньги.

– Позвольте сказать, что я пустил их в оборот. В хороший оборот.

– А именно?

– Разрешите объяснить все по порядку. Так вот, у меня никогда не было достаточно денег, чтобы основательно рискнуть, когда везет. Если я выигрывал, что бывало чаще, то не пожинал полностью плоды своего счастья в игре. Я, например, не отважился играть в бридж более пяти центов за очко.

– Да, жена Слоуна говорила мне, что вы играли с ним по этой ставке.

– Только в первый вечер. Затем мы перешли на десять центов. Потом на пятнадцать. Понятно, что Слоун, много проигравший мне, лгал своей жене.

– Сколько же он проиграл?

– Буду откровенен с вами. Когда я уезжал из Сан-Морица, в моем бумажнике лежал чек Слоуна на двадцать семь тысяч долларов.

Присвистнув от удивления, я с невольным уважением поглядел на Фабиана. Моя игра в покер в Вашингтоне выглядела жалким упражнением. А вот он действительно был игрок, который знал, как надо положиться на удачу. Однако меня тут же озлобила мысль, что рисковал-то он моими деньгами.

– Какого черта вы мне все это рассказываете? – сердито спросил я.

Фабиан умиротворяюще поднял руку:

– Все в свое время, дорогой мой. Хочу добавить, что я был так же счастлив и в триктраке. Может, вы помните того страстного молодого грека с красавицей женой?

– Очень смутно.

– Поверьте, он был восхищен, когда я предложил увеличить ставки. В итоге – чистоганом девять тысяч с лишним.

– Значит, – хрипло проговорил я, – вы сорвали еще тридцать шесть тысяч. Рад за вас, Фабиан. Стало быть, вы при деньгах. Верните мне мои семьдесят тысяч, мы пожмем друг другу руки, выпьем и разойдемся в разные стороны.

Он грустно покачал головой:

– Все это не так просто.

– Не испытывайте моего терпения. Либо у вас есть деньги, либо их нет. И для вас же лучше, чтобы они были в наличии.

– Надо бы нам выпить еще по рюмке, – сказал Фабиан, поднимаясь и идя к серванту.

Я проводил его сердитым взглядом. После того, что уже произошло, когда я чуть не убил его, всякие словесные угрозы теряли свое значение. Мне пришло в голову, что, может, он просто заговаривает мне зубы, ожидая, чтобы кто-нибудь – горничная, Лили или один из его знакомых – вошел в комнату. И тогда он мог бы, имея свидетеля, обвинить меня в том, что я приставал к нему, требуя уплаты несуществующего долга, или пытался продать ему грязные порнографические открытки, или еще что-нибудь в этом роде, дабы иметь предлог выгнать меня из отеля. Когда он поднес мне рюмку, я сказал:

– Имейте в виду, Фабиан, если вы мне лжете, в следующий раз я приду к вам с пистолетом.

– Доверьтесь мне, – ответил он, усаживаясь с рюмкой в руке. – У меня есть планы, касающиеся нас обоих, и они требуют взаимного доверия.

– Какие планы? – спросил я, чувствуя, что этот многоопытный человек, несколько минут назад бывший на волосок от смерти и все же спокойный и твердый, ловко играет со мной, как с ребенком. – Вы за это время взяли еще тридцать шесть тысяч, а говорите, что вам не так просто вернуть мне мои деньги. Почему?

– По той причине, что я пустил их в оборот.

– Какой оборот?

– Позвольте мне сначала обрисовать в основном тот план, который я наметил для нас. – Он глотнул виски. – Возможно, вам не понравится то, что я уже сделал, но в дальнейшем, я уверен, вы будете мне глубоко благодарны.

Я собрался было перебить его, но он сделал знак, прося, чтобы я выслушал его.

– Семьдесят тысяч, понятно, большой кусок. Особенно для такого молодого человека, как вы, который, как видно, никогда еще не ворочал деньгами.

– Куда это вы гнете, Фабиан? – не удержался я, так как видел, что шаг за шагом все идет к тому, что я уже буду не способен ни возразить, ни предпринять что-либо.

Он продолжал спокойно, уверенно и убедительно:

– На сколько вам хватит этих денег? На год, на два? Самое большее на три года. И как только вы всплывете наверх, за вами начнут охотиться потакающие вашим слабостям подхалимы и алчные женщины. У вас мало опыта, если он вообще есть, в обращении с большими деньгами. Это видно хотя бы по тому, как вы пытались вывезти их в Европу.

Я молчал, не зная, что возразить.

– С другой стороны, – проговорил он, глядя мне прямо в глаза, – я почти тридцать лет ворочал крупными деньгами. Вы года, скажем, через три сядете на мель, без гроша в кармане, в каком-нибудь захолустье в Европе, ибо я сомневаюсь, что вам удобно вернуться в Америку, а я… – Он остановился, загадочно поглядев на меня.

– Продолжайте, – сказал я.

– А я, имея эти деньги для начала, не буду удивлен, если сделаю больше миллиона.

– Долларов?

– Нет, фунтов стерлингов.

– Должен признаться, ваша хватка пленяет. Но что мне за польза от этого?

– Мы станем компаньонами, – невозмутимо заявил Фабиан. – Прибыль будем делить пополам. Что может быть лучше?

– Значит, к моим деньгам прибавятся и ваши тридцать шесть тысяч? – спросил я.

– За вычетом некоторых расходов.

– Каких именно?

– Ну, оплата отелей, дороги, развлечений.

Я оглядел комнату, в которой было полно дорогих цветов.

– Что-нибудь осталось?

– Довольно много. Послушайте, – с жаром проговорил он, – чтоб успокоить вас, сделаем так: через год вам разрешается забрать свои семьдесят тысяч, если вы того пожелаете, и выйти из компании.

– А если за этот год мы все потеряем?

– Так то риск, на который мы оба идем. И я верю, что он оправдает себя. Кроме того, укажу вам еще на некоторые преимущества. Как американец вы обязаны платить подоходный налог, верно?

– Да, но я…

– Вы хотите сказать, что вовсе не собираетесь платить его. Действительно, если вы просто профукаете ваши семьдесят тысяч, у вас не будет никаких затруднений и забот. Но если вы станете увеличивать свой капитал законными или даже полузаконными путями, то вам придется остерегаться целого легиона американских агентов по всей Европе, их осведомителей в банках и деловых конторах… Вы будете в постоянном страхе, что у вас отберут заграничный паспорт, оштрафуют, возбудят уголовное преследование…

– Ну а вы-то сами?

– Я британский подданный, постоянно живущий на Багамских островах. И даже не заполняю анкету для обложения налогом. И вот еще наглядный пример. Вам, как американцу, запрещено покупать и продавать золото, хотя ваше правительство время от времени шумит, что оно отменит этот запрет. У меня же нет таких ограничений. А ведь в наши дни золотой рынок наиболее соблазнительный. Забавляясь игрой со Слоуном и молодым греком, я заодно купил изрядное количество золота. Вы следите за его курсом?

– Нет.

– Так вот я… простите, мы уже имеем на нем десять тысяч.

– За три недели? – удивился я.

– За десять дней, если быть точным, – поправил меня Фабиан.

– Что же еще вы сделали с моими деньгами? – спросил я, все еще цепляясь за то, что они мои, но уже с меньшей силой.

– Ну… – Он несколько замялся. – От компаньона ничего не следует скрывать. Я купил коня.

– Коня? – почти простонал я. – Какого коня?

– Породистого скакуна. Из-за него-то я и не приехал, как было условлено, во Флоренцию, к большой досаде Лили. Отправился в Париж, чтоб завершить сделку. Еще прошлым летом в Довилле я обратил внимание на этого скакуна, но, увы, был не в состоянии купить его. Да он тогда и не продавался. У меня есть друг в Кентукки, у которого скаковая конюшня и ферма, где он выращивает породистых лошадей. Его интересуют жеребцы-производители, и я убежден, что он будет весьма благодарен, если я дам ему знать об этом коне. Из чувства дружбы, так и быть, продам его.

– А если он откажется? – К этому времени я почти незаметно оказался втянутым в обсуждение того, что четверть часа назад показалось бы мне бредовыми фантазиями игрока. – Что тогда?

Фабиан пожал плечами и любовно подкрутил кончики своих усов – водилась за ним такая привычка, когда у него не было готового ответа.

– Тогда это прекрасное начало для нашей скаковой конюшни. Я еще не выбрал цвета для жокеев. Какие вы предпочитаете?

– Те, что в синяках. Черный и синий.

Он раскатисто рассмеялся:

– Весьма рад, что вы наделены чувством юмора. Скучно иметь дело с мрачными людьми.

– Можно мне узнать, во сколько же обошлось это животное?

– О, безусловно. Шесть тысяч долларов. Прошлой осенью на пробежке эта лошадка немного повредила себе ногу, поэтому продавалась по дешевке. Но ее наездник, старый мой друг, – похоже, у Фабиана друзья по всему свету и во всех профессиях, – заверил меня, что сейчас она в полном порядке.

– В полном порядке, – машинально повторил я. – А куда еще вы вложили мои деньги?

Фабиан снова подкрутил свои усы.

– Случился и такой грех, – кивнул он. – Надеюсь, вы не чересчур стыдливы.

– В меру, – ответил я, вспомнив отца и его чтение Библии. – А в чем дело?

– Есть у меня одна знакомая, восхитительная француженка. Я обязательно навещаю ее всякий раз, когда бываю в Париже. – Он мечтательно улыбнулся, видимо, представив себе эту очаровательную француженку. – Она интересуется кино. Говорит, что в свое время была актрисой. Теперь она продюсер, занимается производством фильмов. Старый поклонник ссужает ее деньгами для этого. Но он жмот, как я понял. Сейчас у нее в разгаре производство одного фильма. Очень неприличного. Я бы даже сказал, исключительно непристойного. Мне показали отдельные кадры. Гм… чрезвычайно забавно. Вы знаете, какую прибыль дают эти фильмы? Скажем, такой порнофильм, как «Глубокое горло», сделанный в Америке?

– Понятия не имею.

– Миллионы, браток, миллионы! – мечтательно вздохнул он. – Моя француженка дала мне прочитать сценарий. Весьма грамотно состряпано. В выдумке им не откажешь. И очень возбуждает. Хотя в целом достаточно невинно. Обстановка изысканная, декорации – просто шик, словом, всего понемногу на любой вкус. Сочетание Генри Миллера и «Тысячи и одной ночи». Моя подруга – кстати, она же и режиссер фильма – приобрела сценарий за бесценок у одного молодого иранца, которого не пускают обратно на родину. Расходы она уменьшила до предела, но все же постановка может влететь в копеечку. Хотя некоторые фильмы подобного рода обходятся менее чем в сорок тысяч долларов. А такая классика, как «Глубокое горло», стоила порядка шестидесяти тысяч. Одним словом, моей француженке не хватало пятнадцати тысяч долларов.

– И вы, конечно, пообещали дать их ей.

– Совершенно верно, – лучезарно улыбнулся Фабиан. – В благодарность она предложила мне двадцать процентов прибыли.

– И вы согласились?

– Нет. Я выговорил двадцать пять процентов, – сказал он с той же лучезарной улыбкой. – Я могу быть другом, однако прежде всего я деловой человек.

– Фабиан, – пожал я плечами, – просто не знаю, смеяться мне или плакать.

– Со временем начнете улыбаться. Это по меньшей мере. Так вот, сегодня у них просмотр отснятых кадров. Мы приглашены, и я уверен, что это произведет на вас большое впечатление.

– Никогда еще в своей жизни не видел порнографического фильма, – развел я руками.

– Никогда не поздно посмотреть, – заверил меня Фабиан. – А теперь, – с живостью предложил он, – давайте пойдем в бар и подождем там Лили. Она должна вскоре прийти. Скрепим нашу сделку шампанским. Я угощу вас таким завтраком, какого вы еще никогда не ели. А после завтрака отправимся в Лувр. Вы когда-нибудь были в Лувре?

– Я лишь вчера впервые приехал в Париж.

– Завидую: у вас все впереди.

Только мы распили бутылку шампанского, как в бар вошла Лили Эббот. Фабиан представил меня как старого знакомого из Сан-Морица. Она и виду не подала, что мы когда-либо встречались.

Фабиан заказал вторую бутылку.

И что они все находят в этом шампанском?