Книга: Фамильная честь Вустеров
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

Я надел рубашку и трусы до колен.
– Ну как, Дживс, – спросил я, – что посоветуете?
Пока мы шли к дому, я посвятил его в перипетии последних событий, потом оставил  его  размышлять над ними в  поисках  выхода и быстро принял  ванну. Теперь я с надеждой  глядел на Дживса, как тюлень, ожидающий, что  ему кинут кусок рыбы.
– Придумали что-нибудь?
– Увы, сэр, пока нет.
– Вообще ничего?
– Боюсь, что так, сэр.
Я  издал  жалобный стон  и  стал натягивать  брюки.  Этот блестящий  ум мгновенно  находит  идеальное решение для сложнейших головоломок,  я  так  к этому привык, что и представить  себе  не мог возможной неудачи, особенно  в нынешних обстоятельствах.  Удар  оказался  слишком  болезненным,  и, когда я надевал носки, у  меня  дрожали руки. Было странное  ощущение,  будто я весь окоченел,  и  ход  мыслей,  и  движения  тела замедлились; казалось,  кто-то положил мои  мозги,  а заодно с мозгами и меня, в холодильник и забыл там на несколько дней.
– Может быть, Дживс, вы недостаточно ясно представляете себе картину в целом? – предположил я. – Я слишком коротко пересказал вам, что произошло, –  торопился  погрузиться  в  ванну.  Мне  кажется,  стоит  сделать  как  в детективах. Вы читаете детективы?
– Не слишком часто, сэр.
– Во  всех  детективах сыщик в какой-то  момент  обязательно  начинает систематизировать  данные  и  для  этого  составляет  список  подозреваемых, записывает мотивы преступления,  где,  кто, когда  был,  у кого есть  алиби, улики, и прочее. Давайте попробуем и мы. Возьмите бумагу и  карандаш, Дживс, будем  сводить  все  воедино.  Назовем документ "Вустер Б.  Положение  дел". Написали?
– Да, сэр.
– Хорошо. Едем дальше. Пункт первый: тетя Далия грозит, что, если я не украду  корову  и  не передам ей, она отлучит меня от своего стола – прощай кулинарные шедевры Анатоля.
– Да, сэр.
– Пункт второй: если я украду корову и передам ей, Спод превратит меня в отбивную.
– Да, сэр.
– Самое  ужасное –  это пункт третий: если я  украду корову и передам тетке  или  не украду  ее  и  не  передам  Гарольду  Пинкеру,  я  не  только подвергнусь вышеупомянутой процедуре превращения в  отбивную,  но  Стиффи  к тому  же  отдаст  блокнот Финк-Ноттла сэру  Уоткину  Бассету.  И  вам, и мне известно, чем это кончится. Так что вот. Таковы мои дела. Вникли?
– Да,  сэр.   Без   сомнения,  обстоятельства  сложились  не   слишком благоприятно.
Я выразительно посмотрел на него.
– Дживс, не надо испытывать мое терпение, особенно  сейчас. Не слишком благоприятно – это же  надо такое придумать! Кого это вы на  днях поминали, на чью голову обрушились все невзгоды мира?
– Мону Лизу.
– Знаете,  если бы я сейчас встретил эту вашу Мону Лизу, я пожал бы ей руку и сказал,  что  очень  хорошо ее понимаю. Дживс,  перед  вами  лягушка, раздавленная бороной.
– Да,  сэр. Пожалуйста, чуть   выше  брюки,  сэр, на четверть дюйма.  В просвете между ботинком и манжетой должен с небрежной элегантностью мелькать носок. Эта тонкость чрезвычайно важна.
– Так?
– Безупречно, сэр.
Я вздохнул.
– Бывают  минуты в жизни, Дживс, когда человек  задает себе вопрос: "А стоят ли брюки такого внимания?"
– Это настроение пройдет, сэр.
– Не  с чего  ему проходить. Если вы не  распутаете этот клубок, всему конец.  Конечно,  у вас  просто  не  было  времени  как  следует пораскинуть мозгами, – сказал я с некоторой надеждой. – Пока я ужинаю, проанализируйте все  еще  раз  со  всех  возможных  точек  зрения.  Вдруг на  вас  снизойдет вдохновение. Такое ведь случается, правда? Вроде как озарит, да?
– Да, сэр. Считается,  что  древнегреческий ученый Архимед открыл свой знаменитый  закон  о  поддерживающей  силе  жидкостей   и  газов  совершенно неожиданно для самого себя, когда садился утром в ванну.
– Ну  вот  видите!  И ведь не такой уж был гений. По сравнению с вами, Дживс.
– Необычайно одаренный человек, сэр. Его убил рядовой солдат, и мир до сих пор скорбит о потере.
– Надо же, какая незадача.  Но  что поделаешь, всякая плоть –  трава, так, кажется?
– Истинно так, сэр.
Я в задумчивости  закурил  сигарету и,  выкинув  из головы Архимеда  – сейчас не до него, снова стал размышлять о жуткой передряге, в которую попал по милости вероломной Стиффи.
– Знаете, Дживс,  –  сказал я,  –  если основательно задуматься,  то невольно  поразишься,  как сильно старается прекрасный пол напакостить  мне. Помните мисс Уикем и историю с грелкой?
– Помню, сэр.
– А Гледис  –  забыл  фамилию, – которая уложила  в  постель  своего приятеля со сломанной ногой в моей квартире?
– Да, сэр.
– А  Полину Стоукер, которая  ворвалась посреди ночи в мой деревенский домик в купальном костюме?
– Помню, сэр.
– Что  за  странные  существа  эти  женщины,  Дживс,  что  за странные создания! Насколько  коварнее и злее  мужчин, насколько более жестоки. Но по части жестокости Стиффи  их  всех  переплюнет. Чье это имя  ангел  вписал  в золотые скрижали первым?
– Праведника Абу Бен-Адема, сэр.
– Вот-вот, в  точности  как Стиффи.  Ее  никто  не перещеголяет.  Что, Дживс?
– Я просто  хотел  спросить,  сэр, когда  мисс  Бинг грозила  передать блокнот мистера Финк-Ноттла сэру Уоткину, ее глаза не поблескивали, – может быть, вы случайно заметили?
– Вы  имеете  в виду  лукавый  блеск,  то  есть  думаете, она попросту дурачила меня? Нет, Дживс, ни  намека  на блеск. Поверьте, видел я  холодные глаза, много раз видел, но чтобы  вместо глаз кусочки льда – не доводилось. Она  не  шутила, она диктовала условия  сделки  на полном серьезе. И  притом вполне отдавала себе отчет  в том, что совершает низкий поступок –  даже по меркам  женщин, но  ей было  на  это чихать.  А корень  зла –  эмансипация, современные  женщины  возомнили себя  пупом  земли  и  считают,  что  им все позволено.   Разве   во  времена  королевы  Виктории  такое  было   мыслимо? Принц-консорт сурово  осудил бы девушку,  которая ведет себя как Стиффи, что скажете, Дживс?
– Вполне  допускаю, что его  королевское высочество  мог  не  одобрить поведение мисс Бинг.
– Она  бы  и пикнуть не успела, как он согнул ее пополам и отшлепал по попке лакированной штиблетой.  А  я бы  посоветовал  ему подвергнуть той  же процедуре и тетю Далию.  Кстати, уж раз я ее вспомнил, надо,  пожалуй, пойти засвидетельствовать почтение престарелой родственнице.
– Она с большим нетерпением ожидает вас, сэр, хочет побеседовать.
– Признаюсь  вам как на  духу, Дживс:  я отнюдь не  разделяю этого  ее желания и без всякого удовольствия думаю о seance.
– В самом деле, сэр?
– Скорей наоборот.  Видите  ли, я перед чаем  послал  ей телеграмму, в которой сообщил, что  отказываюсь красть серебряную корову, а она телеграмму не получила, потому  что  еще раньше уехала из  Лондона.  Иными словами, она уверена, что племянник  чуть  ли  не рвется с поводка,  желая  выполнить  ее команду, а  племянник будет вынужден признаться, что план  лопнул. Ей это ох как  не  понравится,  и я не стыжусь вам признаться, Дживс, что чем больше я думаю о предстоящей беседе с ней, тем ощутимее у меня холодеют ноги.
– Позвольте вам предложить, сэр, – конечно, это  всего лишь полумера, но замечено, что  в  минуты растерянности  и  уныния полный вечерний  костюм часто помогает обрести душевное равновесие.
– Думаете, мне следует надеть  фрак  и белую бабочку? Спод говорил  – черную и смокинг.
– Считаю,  что  чрезвычайные  обстоятельства оправдывают это небольшое отклонение от этикета.
– Может быть, вы правы.
И, конечно, он оказался прав. По  части  психологических  тонкостей  он настоящий дока. Я облачился в полный парадный костюм и сразу же почувствовал себя увереннее. Ноги  потеплели, в глазах появился блеск, душа расправилась, будто  кто-то  накачивал  ее  велосипедным  насосом,  Я обозревал в  зеркале произведенный эффект,  легчайшими  движениями  пальцев  поправляя  бабочку и мысленно повторяя  в уме слова, которые  готовился сказать тете  Далии, если она вспылит, и тут открылась дверь и вошел Гасси.
При виде  его очкастой физиономии  у меня сердце сжалось от сочувствия, потому что  с первого взгляда было ясно:  он не  в курсе последних  событий. Человек, которого Стиффи посвятила в свои  планы, вел бы себя совсем не так. Гасси же просто лучился благодушием. Мы  с  Дживсом  обменялись  понимающими взглядами. "Если  бы он только знал!" – сказал мой взгляд, и в его глазах я прочел те же слова.
– Здорово!  – воскликнул Гасси. – Ну ты  и  вырядился! Здравствуйте, Дживс.
– Добрый вечер, сэр.
– Ну  что, Берти, есть  новости?  Видел  ее?
Теперь мое сердце  просто разрывалось от сострадания. Я подавил горестный вздох. Какой тяжкий долг мне предстоит выполнить!  Я должен нанести  старому другу удар прямо в солнечное сплетение. Ну почему, почему я? Однако долг есть долг. Буду  действовать как хирург – скальпелем.
– Да, – ответил я, – видел. Я ее видел. Дживс, у нас есть бренди?
– Нет, сэр.
– А вы можете принести рюмку?
– Разумеется, сэр.
– Тогда принесите лучше бутылку.
– Хорошо, сэр.
Он исчез, как дух, а Гасси с наивным изумлением уставился на меня.
– Что все  это  значит?  Зачем ты хочешь нахлестаться  бренди  еще  до ужина?
– И  в мыслях  такого нет. Я попросил принести  его для тебя, дружище, несчастный ты страдалец, распятый на кресте мученик.
– Я не пью бренди.
– На сей раз выпьешь, клянусь, и потребуешь  еще. Располагайся, Гасси, поболтаем.
Усадил его в кресло и принялся  молоть какую-то чушь о погоде и о видах на  урожай.  Мне не хотелось обрушивать  на  него жуткое известие, пока  под рукой нет воскрешающего напитка. Я что-то плел с похоронным видом  в надежде подготовить его  к худшему,  и вдруг заметил, что он  смотрит на меня как-то подозрительно.
– Берти, по-моему, ты пьян.
– Ни в одном глазу.
– Тогда почему ты несешь весь этот бред?
– Заполняю паузу в ожидании Дживса с бренди. Ну вот, Дживс, спасибо.
Я принял  из его рук  полную до  краев рюмку и  осторожно зажал  пальцы Гасси вокруг ножки.
– Дживс, сходили  бы  вы  к  тете  Далии  и  сказали,  что  я  не могу встретиться с ней сейчас. Мне понадобится сколько-то времени.
– Хорошо, сэр.
Гасси вдруг стал похож на озадаченного палтуса.
– Гасси,  – сказал  я, – выпей бренди и  приготовься слушать. У меня дурные новости. По поводу блокнота.
– По поводу блокнота?
– Да.
– Ты хочешь сказать, он не у нее?
– Вот в том-то и загвоздка. Блокнот у нее, и она собирается отдать его папаше Бассету.
Я ожидал взрыва  чувств,  и взрыв  последовал.  Глаза Гасси вылезли  из орбит и показались над оправой стекол, он вскочил с кресла, содержимое рюмки выплеснулось, и в комнате запахло как субботним вечером в баре.
– Что???
– Увы, именно так обстоят дела.
– Вот это фокус!
– Да.
– Надеюсь, ты шутишь?
– К сожалению, нет.
– Но почему?!
– У нее есть на то свои причины.
– Она просто не понимает, что за этим последует.
– Все она понимает.
– Но это конец!
– Это уж точно.
– О ужас, ужас!
Многие говорят, что в минуты трагических потрясений проявляется лучшее, что есть в  характере  Вустеров. На  меня  снизошло странное спокойствие.  Я похлопал его по плечу.
– Мужайся, Гасси! Вспомни Архимеда.
– На кой черт?
– Его убил рядовой солдат.
– Ну и что?
– Конечно, приятного мало, но я не сомневаюсь, что умер он с улыбкой.
Моя бестрепетность произвела должное воздействие. Он  слегка притих. Не стану утверждать, что нас можно  было  принять  за французских аристократов, которых везут  в телеге под нож гильотины, но  некое отдаленное сходство все же наблюдалось.
– Когда она тебе сказала?
– Не так давно, на террасе.
– Она не разыгрывала тебя?
– Какое там.
– А не было...
– Озорного  блеска  в  ее глазах? Не было. Никакого блеска не было и в помине.
– Слушай,  может  быть, есть  способ  ее  остановить? 
     Я  знал, что он заведет об этом разговор,  но уж лучше бы не заводил. Нам  предстояли долгие бессмысленные препирательства.
– Способ  есть, –  сказал я. – Она обещала,  что откажется от своего кошмарного намерения, если я украду у папаши Бассета серебряную корову.
– Это тот сливочник, который он показывал нам вчера за ужином?
– Тот самый.
– Но зачем его красть?
Я объяснил  ему положение дел. Он выслушал меня  с большим вниманием, и его лицо посветлело.
– Ах вот оно что! Теперь я  все понял.  А раньше  в толк не мог взять, почему  она так себя  ведет.  Казалось  –  полная бессмыслица.  Ну  что  ж, отлично. Выход найден.
До чего же тяжко убивать воскресшую надежду! Но что делать, придется.
–  Не  сказал  бы,  потому  что я к этой проклятой корове и близко  не подойду.
– Как? Почему?
– Потому  что  тогда Родерик Спод  превратит  меня в отбивную, он  мне поклялся.
– Господи, при чем тут Родерик Спод?
– В деле серебряной коровы он выступает ее  защитником. Несомненно, из уважения к старикашке Бассету.
– Хм! Не боишься же ты Родерика Спода?
– Представь себе, боюсь.
– Чушь собачья! Не может этого быть, уж я-то тебя знаю.
– Ничего ты не знаешь. Он заходил по комнате туда-сюда.
– Берти,  ну  почему  надо бояться Спода?  Здоровенная  туша, пока  он повернется, тебя и след простыл.
– Не имею ни малейшего желания состязаться с ним в беге.
– И главное  –  тебе  вовсе не  обязательно  потом здесь  оставаться. Сделал дело – и тут же смывайся. Пошли священнику записку после ужина, вели в  полночь  быть  в  условленном  месте, и  с  Богом.  Рассчитаем  время. От двенадцати пятнадцати до двенадцати тридцати ты крадешь корову. Нет, накинем еще десять минут – мало ли что, – это будет без двадцати час. Без четверти ты уже в конюшне и заводишь автомобиль. Без десяти –  мчишься  как ветер по дороге в Лондон,  все прошло  без сучка  и  задоринки. Не  понимаю, чего  ты боишься? Мне кажется, все так просто, маленький ребенок справится.
– И все равно...
– Ты отказываешься?
– Отказываюсь.
Он подошел к  каминной  полке и принялся вертеть  в  руках статуэтку – кажется, это была пастушка.
– И это говорит Берти Вустер? Да.
– Тот  самый Берти Вустер, которым я так  восхищался в школе, которого все звали Сорвиголова Берти?
– Да, тот самый.
– В таком случае говорить нам больше не о чем.
– Ты прав, не о чем.
– Единственное,  что нам  остается, это изъять  блокнот  у  интриганки Бинг.
– Как ты предполагаешь это осуществить?
Он нахмурился и стал думать. Клетки серого вещества пришли в движение.
– Придумал! Слушай. Этот блокнот для нее сейчас  большая ценность, так ведь?
– Так.
– А раз так, она будет носить его с собой, как я носил.
– Скорее всего.
– Возможно, в чулке. Вот и великолепно.
– Что же тут великолепного?
– А ты не догадываешься, куда клонится ход моих мыслей?
– Нет.
– Тогда  слушай. Ты затеешь с ней шутливую  возню, вы станете носиться друг за другом, увертываться, и ты сможешь очень естественно... ну, как бы в шутку схватить за ногу...
Я резко оборвал  его. Есть границы,  которые нельзя переходить,  и  мы, Вустеры, свято их чтим.
– Гасси, ты предлагаешь мне схватить Стиффи за ногу?!
– Ну да.
– Ни за что.
– Но почему?
– Не будем  углубляться  в  причины, – ледяным тоном  отрезал  я.  – Несомненно, ты принял меня за кого-то другого.
Он с  укором посмотрел на меня  своими выпученными глазами  – наверно, так глядел на  него  умирающий тритон,  которому  он забыл вовремя  поменять воду. Потом вроде как шмыгнул носом.
– До чего же ты  изменился, –  сказал он, – совсем не тот, что был в школе. Вконец деградировал.  Ни прежнего задора,  ни лихости, ни  страсти  к авантюрам. Спился, надо полагать.
Он вздохнул  и шваркнул  пастушку об пол. Мы подошли  к двери, я открыл ее, и тут он снова оглядел меня.
– Ты это что, к ужину так разоделся? Галстук-то белый зачем нацепил?
– Дживс посоветовал, для бодрости духа.
– Будешь  чувствовать  себя  идиотом.  Старый  хрыч Бассет  ужинает  в вельветовой  домашней  куртке, весь перед в  пятнах  от супа. Так что  лучше переоденься.
Пожалуй, он прав. Зачем выделяться, это  дурной  тон.  Рискуя  потерять твердость духа, я принялся стаскивать фрак. И тут внизу в гостиной раздалось пение, звонкий молодой голос исполнял под аккомпанемент фортепьяно старинную английскую народную песню.  Так мне показалось, и показалось правильно, если судить  по  внешним симптомам.  Певица  то и  дело  выкрикивала "Эх,  нанни, нанни!" и прочие "тра-ля-ля!".
У Гасси от  этих оглушительных звуков  глаза за стеклами  очков  начали дымиться.  Чувствовалось,  что эта  последняя  капля  переполнила  чашу  его терпения.
– Стефани Бинг! – с горечью произнес он. – И она еще поет!
Он фыркнул и убежал. Я завязал черный галстук, и тут появился Дживс.
– Миссис Траверс, – официально доложил он.
– О, черт! – невольно вырвалось у меня.
Я и раньше  знал,  что  она  придет,  еще  до  того,  как  Дживс  о ней возвестил, но ведь и несчастный прохожий, попавший под  бомбежку, знает, что его убьют, однако, когда бомба на него падает, ему от этого ничуть не легче.
Тетка была чрезвычайно возбуждена – вернее сказать, просто  не в себе, и я поспешил со всей любезностью усадить ее в кресло и начал извиняться.
– Простите меня,  дражайшая старушенция, ради Бога, простите: я просто не мог прийти к вам. Мы  с Гасси Финк-Ноттлом обсуждали дела, которые кровно затрагивают и его, и мои интересы. С тех пор,  как  мы  с  вами  расстались, произошло  немало  событий,  и  положение  мое  еще  больше  осложнилось  – печально,  но  должен   в  этом  признаться.  Образно  говоря,  передо  мной разверзлась адская бездна. И это не преувеличение, вы согласны, Дживс?
– О да, сэр.
Она лишь отмахнулась от моих излияний.
– Стало быть, у  тебя тоже неприятности? Не знаю, что стряслось  у вас здесь, но на меня обрушилась трагедия,  иначе не назовешь. Потому я сразу же примчалась сюда. Нужно действовать немедленно, мой дом в опасности.
Наверное, даже на Мону Лизу не сваливалось столько  несчастий разом. Да уж, поистине пришла беда – отворяй ворота.
– Почему? Что случилось?
У   нее   перехватило  горло.   Наконец   она   с   трудом   выговорила одно-единственное слово:
– Анатоль!
– Анатоль? –  Я сжал  ее руку,  стараясь  успокоить. –  Не надо  так волноваться,  вы  не  в   себе,   дорогая  тетушка,  по-моему,  бредите,  но рассказывайте, рассказывайте, я совсем сбит с толку. При чем тут Анатоль?
– Надо срочно принимать меры, иначе я его потеряю.
Словно чья-то ледяная рука сдавила мне сердце.
– Потеряете?!
– Да.
– Ведь вы же удвоили ему жалованье?
– Удвоила,  и тем  не менее. Выслушай меня, Берти.  Перед тем, как мне уехать сегодня днем из  дому, Том получил письмо от сэра Уоткина  Бассета. Я сказала "перед  тем, как мне уехать из дому", но на самом деле я и уехала-то из-за этого письма. Знаешь, что в нем было написано?
– Что?
– В нем содержалось предложение обменять серебряную корову на Анатоля, и Том сейчас серьезно обдумывает это предложение!
– Что?! Помышлить невозможно!
– Помыслить, сэр.
– Благодарю вас, Дживс. Помыслить невозможно. Не верю.  Чтобы дядя Том хоть на миг всерьез отнесся к такой несусветной наглости? Никогда.
– Говоришь, никогда?  Плохо ты его знаешь. Помнишь дворецкого, который служил у нас до Сеппингса? Помроя?
– Еще бы мне его не помнить. Настоящий аристократ.
– Сокровище.
– Ему цены нет. До сих пор не понимаю, зачем вы его отпустили.
– Том уступил его Бессингтон-Копам в обмен на шоколадницу в форме яйца на трех изогнутых ножках.
Я пытался справиться с захлестнувшим меня отчаянием.
– Неужели  этот старый маразматик, этот осел –  простите, дядя Том – пожертвует Анатолем ради такой мерзости?
– Нет ни малейших сомнений: пожертвует.
Она поднялась и нервно подошла к каминной полке. Я видел, она ищет, что бы такое  разбить: надо дать выход накопившимся чувствам  – Дживс назвал бы такое  действие  суррогатным, –  и  я галантно  указал  ей на  терракотовую статуэтку  молящегося  отрока  Самуила.  Она деловито поблагодарила  меня  и запустила пророком в противоположную стену.
– Поверь мне, Берти, настоящий коллекционер – одержимый, он пойдет на все, лишь  бы заполучить вожделенный  экземпляр. Знаешь, что сказал мне Том, когда попросил  прочесть письмо сэра  Уоткина? Он сказал, что с наслаждением содрал бы со старого хрена Бассета шкуру живьем и собственноручно сварил его в кипящем котле, однако альтернативы не видит, придется уступить. Он  бы тут же и написал ему, что согласен на сделку, да я  помешала:  заверила его, что ты поехал в "Тотли-Тауэрс" специально для того, чтобы украсть корову,  и что с минуты на минуту она будет  в его руках. Расскажи, Берти, как твои успехи? Ты  разработал  план?  Продумал  каждую деталь? Нам нельзя  терять  времени. Дорога каждая минута.
Ноги у меня стали ватные. Но надо открыть ей все, а там будь что будет. Моя тетка грозная старуха,  не  дай  Бог  вывести  ее  из  себя, вон как она расправилась с отроком Самуилом.
– Я  как  раз  собирался  поговорить с  вами об этом, – сказал я.  – Дживс, у вас документ, который мы составили?
– Вот он, сэр.
– Благодарю  вас,  Дживс.  По-моему,  будет  очень  кстати,   если  вы принесете еще одну рюмку бренди.
– Слушаю, сэр.
Он исчез, а я подал ей лист бумаги и попросил внимательно прочесть. Она быстро пробежала глазами написанное.
– Что за чепуха?
– Сейчас поймете. Обратите внимание на заголовок: "Вустер Б. Положение дел".  В  этих словах заключена вся  суть.  Здесь объясняется, – сказал  я, отступая назад, чтобы в случае необходимости легче было дать деру, – почему я решительно отказываюсь красть корову.
– Отказываешься?!
– Сегодня днем я послал вам телеграмму и сообщил  об  этом,  но  вы  и телеграмма, конечно, разминулись.
Она глядела на меня с  мольбой,  как трепетно обожающая мать глядит  на своего  слабоумного  сына,  который  отмочил  нечто  выдающееся  по  степени идиотизма.
– Берти,  голубчик,  ты что же,  пропустил  мой рассказ мимо ушей?  Не понял, что речь идет об Анатоле?
– Все я понял, не сомневайтесь.
– Берти, у тебя помрачение рассудка?  Я  говорю  "помрачение",  потому что...
Я поднял руку, прося внимания.
– Позвольте мне  объяснить вам, дражайшая тетушка. Как вы, несомненно, помните, я  говорил вам, что за  последние несколько часов  произошло немало важных событий и расстановка сил изменилась. Первое: сэр Уоткин Бассет знает о вашем  замысле украсть корову и следит  за каждым  моим шагом. Второе:  он поделился  своими  подозрениями с приятелем – этого  приятеля  зовут  Спод. Может быть, вас с ним познакомили, когда вы приехали?
– Это такая квадратная туша?
– Верно, туша, хотя  гора было бы точнее. Так вот, сэр  Уоткин Бассет, как я уже сказал, поделился своими подозрениями со Сподом, и  Спод пригрозил мне лично, что, если корова исчезнет, он собственными руками сделает из меня отбивную. Вот почему нам не на что надеяться.
Наступило  довольно   продолжительное   молчание.   Я  видел,  что  она обдумывает  услышанное   и   неохотно   соглашается,   что   Бертрам  Вустер отказывается помочь ей в трудную минуту не из пустого каприза. Она поняла, в какую опасную  ловушку я угодил, и содрогнулась  от ужаса,  – а может,  мне только так  показалось. В  детстве я частенько получал от  этой дамы по шее, если  она  считала,  что  я  провинился, и  в  последнее  время  я постоянно чувствовал, что ее подмывает обойтись со мной как в старину.  Но  хоть она и не скупилась на подзатыльники,  в груди ее, я знаю, бьется доброе  сердце, а своего  племянника  Бертрама  она  любит глубоко  и нежно  и  ни  за  что не пожелает, чтобы ему подбили глаз и расквасили его красивый породистый нос.
– Понятно, –  наконец  произнесла она.  –  Да, это, конечно,  сильно осложняет дело.
– Безумно осложняет. Если вы назовете положение impasse, я тотчас соглашусь с вами.
– Говоришь, грозился сделать из тебя отбивную?
– Именно так и сказал. Да еще повторил – чтобы я лучше усвоил.
– Нет,  я ни за что на свете не допущу, чтобы этот хулиган тебя избил. Тебе с таким  громилой не тягаться. Ты и охнуть не успеешь – он из тебя дух вышибет. Разорвет на части, потом их не собрать.
Мне стало слегка не по себе.
– Зачем же в таких красочных подробностях?
– Он серьезно говорил, ты уверен?
– Еще бы.
– Может  быть, он из тех, кто просто  любит хорохориться...
Я печально улыбнулся.
– Вижу, вижу, тетя  Далия, куда вы клоните. Сейчас еще спросите,  а не заметил ли я в его глазах  лукавого блеска. Нет, никакого блеска не заметил. Поверьте, Родерик Спод будет неукоснительно  следовать  тактике,  о  которой информировал  меня  во время  нашей  последней встречи,  и  все свои  угрозы выполнит.
– Тогда плохи наши дела. Если только Дживс нас не  спасет.  – Это она адресовала моему дворецкому, который как раз появился с рюмкой бренди, – не очень-то он спешил. Я уже начал удивляться, что это его так долго нет?
– Дживс, мы говорим о мистере Споде.
– Да, мадам?
– Мы  с Дживсом уже обсудили, какой  сильный и  опасный враг Спод,  – горестно вздохнул я, – и он признался, что не находит решения. Впервые этот выдающийся ум спасовал. Дживс обдумал  положение  всесторонне,  но выхода не видит.
Тетя Далия с благодарностью выпила бренди, и ее лицо слегка оживилось.
– А знаешь, что мне сейчас пришло в голову? – спросила она.
– Поделитесь  со мной, кровная моя родственница, –  ответил я все так же безнадежно. – Уверен, ваша идея гроша ломаного не стоит.
– А вот  и  ошибаешься,  племянничек.  Может  быть, я  нашла  ключ.  Я подумала, а  вдруг у этого негодяя  Спода есть какая-нибудь  позорная тайна? Дживс, вы о нем что-нибудь знаете?
– Нет, мадам.
– При чем тут тайны?
– Найти бы его  уязвимое  место  и  нацелить  в  него  удар, он тут же присмиреет. Помню, когда я была девочкой, я нечаянно увидела, как  твой дядя Джордж целует мою  гувернантку,  и ты не представляешь,  какая  у меня после этого  началась  райская  жизнь:  только ей вздумается оставить  меня  после уроков выписывать основные статьи  импорта  и экспорта Великобритании, как я тут  же...  Словом, вы  меня  понимаете. Предположим,  мы  узнали, что  Спод застрелил лису из  ружья, вместо того  чтобы забить хлыстом.  По-твоему,  на этом  нельзя  сыграть?  – спросила она,  потому  что  я  в сомнении скривил физиономию.
– Умозрительно я это приветствую.  Но  существует  одно  непреодолимое препятствие: нам ничего не известно.
– Да,  ты прав. – Она поднялась.  – Впрочем,  я просто так  сказала. Чего только не придет в  голову.  Пойду-ка  я  к себе в комнату, смочу виски одеколоном. Голова раскалывается – боюсь, разлетится на тысячу осколков.
Дверь закрылась. Я опустился в  кресло,  в котором она сидела, и  вытер лоб.
– Уф, пронесло,  –  сказал  я с облегчением. –  Она  перенесла  удар лучше, чем я думал. "Куорн" отлично дрессирует своих  дочерей. Держалась она великолепно, но все равно чувствовалось,  что  она ранена в самое сердце,  и бренди  пришелся очень  кстати.  Между прочим, где  это  вы столько  времени пропадали? Собака-поводырь принесла бы в десять раз быстрее.
– Вы правы, сэр. Прошу прощения. Я задержался, потому что  беседовал с мистером Финк-Ноттлом.
Я посидел, подумал.
– А знаете, Дживс, тетя Далия высказала неплохую мысль: узнать о Споде что-то компрометирующее. По-моему, мысль на  редкость  здравая.  Если  Споду есть что скрывать и мы  его уличим,  враг будет в тот же миг устранен. Но вы говорите, что ничего о нем не знаете.
– Нет, сэр, не знаю.
–  Да я  и  сомневаюсь,  что  он что-то  скрывает. Есть  типы  до того правильные, что просто тошнит, сроду ни на шаг от дозволенного, их с первого взгляда узнаёшь, так вот, подозреваю, даже среди них Родерик Спод  – пример для подражания и восхищения. Боюсь, самые  скрупулезные расследования всего, что касается этой персоны, не выявят ничего более криминального, чем эти его усики,  а  он, естественно, не против,  чтобы  весь мир сосредоточил на  них внимание, иначе не вырастил бы на лице такую мерзость.
– Вы совершенно правы, сэр. Однако дознание все же провести стоит.
– Да, но где?
– Я подумал  о  "Юном  Ганимеде", сэр. Это клуб  для  камердинеров  на Керзон-стрит, я уже довольно давно  в  нем состою. Не сомневаюсь, что  слуга джентльмена, занимающего столь заметное положение  в  обществе,  как  мистер Спод, тоже в него входит и,  уж конечно, сообщил секретарю немало сведений о своем хозяине, которые и занесены в клубную книгу.
– Как вы сказали?
– Согласно параграфу одиннадцатому устава заведения, каждый вступающий в  клуб  обязан  открыть  клубу  все, что он знает о своем хозяине. Из  этих сведений составляется увлекательное чтение,  к  тому же книга наталкивает на размышления тех членов клуба, кто задумал перейти на  службу к джентльменам, чью репутацию не назовешь безупречной.
Меня пронзила некая мысль, и я вздрогнул. Чуть ли не подпрыгнул.
– А что было, когда вы вступали?
– Простите, сэр?
– Вы рассказали им все об мне?
– Да, конечно, сэр.
– Как, все?! Даже тот случай, когда я удирал  с  яхты  Стокера  и  мне пришлось для маскировки намазать физиономию гуталином?
– Да, сэр.
– И  о том вечере,  когда я  вернулся домой после  дня рождения  Понго Твистлтона и принял торшер за грабителя?
– Да,  сэр. Дождливыми  вечерами члены клуба  с  удовольствием  читают подобные истории.
– Ах вот  как,  с удовольствием? А если  однажды  дождливым вечером их прочтет тетушка Агата? Вам это не приходило в голову?
– Вероятность  того,  что  миссис  Спенсер  Грегсон  получит доступ  к клубной книге, чрезвычайно мала.
– Надеюсь. Однако события, произошедшие под крышей этого дома не далее как  вчера,  несомненно,  продемонстрировали  вам,  каким  способом  женщины получают доступ к книгам.
Я  погрузился  в   молчание,   дивясь  открывшейся  мне  картине  жизни заведений, подобных  "Юному Ганимеду",  о которых я до сих  пор и понятия не имел. Конечно, я знал, что после скромного ужина Дживс надевает  свой добрый старый  котелок  и  исчезает  за  углом,  но  мне  почему-то  казалось,  что направляется  он  в  бар  какого-нибудь   ресторанчика   по   соседству.   О существовании клубов на Керзон-стрит я и не предполагал.
Еще  меньше я  мог  предположить, что в  клубной  книге записаны  самые скандальные из  всех  курьезных  проделок  Бертрама  Вустера. Вспомнился Абу Бен-Адем и ангелы со скрижалями, на душе было погано, я даже нахмурился.
Но изменить что-либо было не в моей власти, и потому я вернулся к тому, что относится к делу, как определил бы полицейский Оутс.
– Что вы задумали? Обратиться к секретарю за сведениями о Споде?
– Да, сэр.
– Вы думаете, он раскроет их вам?
– Конечно, сэр.
– То есть как, он готов раздавать эти сведения, чрезвычайно интимные и важные,  сведения,  которые  могут  погубить человека, если попадут  в  руки врага, – он готов раздавать их направо и налево?!
– Только членам клуба, сэр.
– Когда вы можете с ним связаться?
– Могу позвонить ему прямо сейчас, сэр.
– Так  звоните, Дживс, и постарайтесь  записать разговор на  счет сэра Уоткина Бассета. Пусть телефонистка предупреждает вас: "Три минуты истекли", –  не  обращайте внимания,  говорите  хоть  час,  плевать  на  расходы. Ваш секретарь  должен  понять –  обязательно  должен, –  что  сейчас все,  кто способен испытывать сострадание, просто обязаны кинуться нам на помощь.
– Надеюсь, я сумею убедить его, что это  случай чрезвычайной важности, сэр.
– Если вам не удастся, свяжите с ним меня.
– Хорошо, сэр.
И он пошел выполнять благородную миссию спасения.
– Кстати, Дживс,  – сказал  я,  когда  он  уже открыл  дверь, –  вы, кажется, сказали, что говорили с Гасси?
– Да, сэр.
– У него есть какие-нибудь новости?
– Да, сэр.  Судя  по  всему,  мисс  Бассет порвала  с  ним  отношения. Помолвка расторгнута.
Он выплыл  из комнаты, а я чуть  не к  потолку подскочил. Это  довольно трудно из положения "сидя", но я умудрился.
– Дживс!!! – завопил я.
Но его уже и след простыл.
Внизу неожиданно раздался звук гонга, сзывавшего к ужину.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6