Глава 5. В трансе

Я нахожусь на севере Англии, стою в маленькой больничной палате. На койке держится за живот молодая мама. Она задыхается, стонет и пребывает в ужасе.

Эмме 21 год, ее сынишка дома. У нее светлые волосы, на шее – серебряный амулет. Рядом сидит ее мать. Гладя дочь по руке, она смотрит на врача огромными голубыми, полными отчаяния глазами. Вид у нее такой, будто она много недель не спит.

Эмма держит под боком пурпурную грелку; рука покраснела от жара, но девушка не отнимает ее. Она стонет и вертится, пытаясь облегчить боль. Пробует сесть на край постели, затем подается вперед и тяжело дышит, прикрывая ладонью лицо.

«Охххх, – мычит она и виновато поднимает глаза. – Простите, ради бога, но это что-то немыслимое. Все хуже и хуже». Страдая от боли, схваток и тревоги, Эмма похожа на роженицу. Вот только ребенка нет. И так каждый день.

Мы находимся в манчестерской больнице Уитеншоу, и это обычное утро в клинике консультанта Питера Уорвелла. После Эммы он навещает Фрэзера, мужчину под пятьдесят с диагнозом «застойная кардиомиопатия» – заболеванием сердца, от которого в возрасте сорока с лишним лет умер его отец, а теперь оно способно в любую секунду убить и Фрэзера.

Но он здесь не поэтому. Он говорит, что в силах справиться с болезнью сердца – в худшем случае его оживит имплантированный дефибриллятор. Его депрессия и отчаяние вызваны другим – стойкой, неуправляемой диареей. Фрэзер показывает Уорвеллу фотографию замаранных джинсов. Он надел их к приходу гостей и весь вечер простоял спиной к стене, пока все не разошлись.

Потом наступает черед 38-летней Джины, она в клинике впервые. «Рассказывайте», – приглашает Уорвелл, и Джина говорит с полчаса. Боль в животе возникла, когда у Джины, в возрасте 18 лет, родилась дочь. Сначала было непонятно, какой природы эта боль – гастроинтестинальной или гинекологической. В 27 лет Джина перенесла гистерэктомию, а следом – несколько операций на кишечнике, но симптоматика неуклонно утяжелялась. Теперь женщина страдает от сильнейших запоров. Она принимает десять разных препаратов, включая слабительные и мощные анальгетики, но они не помогают. Стула так и нет, пока она не прибегает к гелю с лидокаином и клизме.

Еще ее мучают жгучие боли в спине и плече, мигрени и боли в желудке. Из-за этого она не спит и полностью вымотана. Джина работает полный рабочий день, и больше сил ни на что не хватает, но она настроена держаться и не извлекать выгоды из своей беды. «Я хочу показать дочери, что работа прежде всего». Затем хладнокровно просит Уорвелла удалить ей толстую кишку. «Если колостомия поможет, то приступайте», – говорит она.

Все они – Эмма, Фрэзер и Джина – страдают синдромом раздраженного кишечника (СРК), как Линда Буонанно, с которой мы познакомились во 2-й главе. СРК часто пренебрегают, видя в нем лишь помеху, психологическое расстройство, не угрожающее жизни. Но достаточно провести одно утро в клинике Уорвелла, чтобы понять, что это заболевание по-настоящему губит людей.

Примерно 10–15 % мирового населения страдает от боли, вздутия, диареи и запоров, вызванных СРК. Традиционное лечение не особенно эффективно. Доктора предлагают изменить образ жизни (например, прибегнуть к диете или физическим упражнениям) или назначают лекарственные препараты – слабительные, миорелаксанты и антидепрессанты, которые во многих случаях не помогают.

Как и синдром хронической усталости, СРК считается «функциональным» расстройством, а это значит, что при обследовании кишечника врачи не находят никакого соматического субстрата. Как и больные с синдромом хронической усталости, пациенты с СРК часто чувствуют, что их не воспринимают всерьез. «Лучше бы мне сломать ногу! Полежала бы полтора месяца – и делу конец, – говорит Джина. – Тогда все увидят гипс и поймут, что́ со мной стряслось. А СРК им непонятен».

Уорвелл, признанный в мире специалист по синдрому раздраженного кишечника, считает, что неустановленная природа этого недуга может отражать несовершенство диагностических тестов, – в конечном счете его все же признают соматическим. Однако пока, по его словам, больные часто сталкиваются с врачами, которые пользуются термином «функциональный» как завуалированным оскорблением, намекая, что тем надо просто взять себя в руки. «Врачи знай твердят, что вся причина у больных в голове».

Он строен, подтянут, одет в рубашку и брюки, у него темно-каштановые с проседью волосы. Говорит учтиво, но в речь иногда прорываются бранные словечки вроде «сучий», «хренов» и «говно», за которые он однажды получил выговор после жалобы пациента. Однако чаще его непосредственность и чувство юмора нравятся больным.

Пройдя в 1980-х специализацию по гастроэнтерологии, Уорвелл был тронут горестным состоянием пациентов с СРК и счел, что медики занимаются ими спустя рукава. Большинство специалистов просто ставило им диагноз и отпускало на все четыре стороны. Уорвелл решил найти способ помочь. Он читал, что мышцы хорошо расслабляются при гипнозе, – вдруг подействует и на кишечник? Уорвелл пошел на курсы. Вернувшись – загипнотизировал секретаршу. «Она чуть со стула не упала, – делится он. – И я подумал: надо же! Мощная штука».

Состояния гипнотического транса известны с зари человечества и до сих пор практикуются в традиционных мировых культурах. Жители Калахари предаются ритуальным целительным пляскам, во время которых болезненная «бурлящая энергия» восходит от чрева вверх. Балийские крестьяне меняют касту посредством танцев с ножами и горячими углями. Тибетские юноши танцуют под барабаны, пронзая языки, щеки и спины иглами и спицами – без всякой боли и крови. Но современная история гипноза восходит, по общему мнению, к XVIII веку и австрийскому врачу Францу Месмеру; неудачное начало навсегда сделало гипноз врагом рационализма и науки.

Месмер выдвинул идею о таинственном флюиде под названием «животный магнетизм», который пронизывает и соединяет все живое. Он утверждал, что люди заболевают, когда этот флюид блокируется, а он, Месмер, способен излечить все болезни, восстановив его ток. Сначала он воздействовал на флюид магнитами, но в итоге стал обходиться лишь пассами, управляя его течением в телах пациентов – прообраз театральных движений, которые мы видим сегодня в исполнении сценических гипнотизеров. Его пациенты, страдавшие всем подряд, от слепоты до паралича, возбуждались все сильнее, перед тем как впасть в корчи или лишиться чувств. Опамятовавшись, они объявляли себя здоровыми.

В Париже он оброс немалым числом преданных клиентов, и месмеризм стал писком моды. Пациенты (в основном женщины) усаживались в большие деревянные ванны с водой и железной стружкой, а доктор ходил вокруг них, растирая тела и провоцируя истерические припадки.

Парижские традиционные медики ненавидели Месмера за сомнительные в смысле морали методы, не говоря уже о том, что он крал у них клиентуру, и всячески старались его дискредитировать. В 1784 году король Людовик XVI созвал для оценки деятельности Месмера совет ведущих ученых. В него вошли Бенджамин Франклин, специалист по недавно открытому электричеству и американский посол при французском дворе, и Антуан Лавуазье, открывший кислород и часто называемый отцом современной химии.

Применив электрометр и компас, почтенный королевский совет не обнаружил никаких месмеровских магнитных полей. Не смог он и подвергнуть действию магнетизма ни себя, ни представителей общественности. Тогда Лавуазье поставил ряд хитроумных опытов, стремясь доказать фиктивность эффектов Месмера. В одном из них коллега Месмера намагнитил в саду абрикосовое дерево. Затем призвали юного добровольца, которому завязали глаза и предложили обхватывать деревья по очереди, но не сказали, какое из них намагничено. Тот все сильнее возбуждался на каждом, пока на четвертом не свалился без чувств. А месмерист намагнитил только пятое.

«Не найдено ни следа какого-либо флюида, – написал Франклин в докладе о Месмере. – Практика магнетизации – это искусство ступенчатого усиления воображения».

Остроумное изобретение комиссии задало модель для клинических испытаний, лежащих в основе современной медицинской науки. Из первой главы нам известно, что ученые проверяют эффективность лечения путем сравнения его с фиктивным, или плацебо, когда субъектов «ослепляют» и те не знают, что им дают, – как не знал юноша в абрикосовом саду. Работа Франклина и его коллег признана новаторским триумфом доказательной медицины.

Но исследования с контролем стали причиной того, что врачи не оценили могущество эффекта плацебо, и ту же ошибку, наверное, сделала королевская комиссия. Она справедливо отвергла существование месмеровского магнетического флюида. Метод сбросили со счетов как основанный исключительно на внушении, но как быть с тем фактом, что он способен по-настоящему исцелять?

Первым делом я замечаю открытки. Они повсюду, штук 50–60, с изображением бабочек, цветов, пляжей, собачек в шляпках. Они устилают стол и книжные полки, прикноплены к стене. В них пространно написано от руки: «Спасибо за все… Я хочу, чтобы вы знали, насколько я вам благодарна… В моей жизни произошли огромные перемены».

Еще на стене есть плакаты с изображением строения кишечника, и там же – тяжелая дверь, выкрашенная в больничный зеленый цвет и с табличкой: «НЕ ВХОДИТЬ. ПРОВОДИТСЯ ГИПНОТЕРАПИЯ». Тихо, только тикают часы. С парковки через жалюзи пробивается солнце.

Большую часть кабинета занимают два кожаных кресла, стоящие одно против другого. В меньшем сидит Памела Круикшанкс, гипнотерапевт, уже 20 лет работающая с Уорвеллом в больнице Уитеншоу.

Круикшанкс подается вперед, руки скрещены, записи – на коленях. Глаза закрыты. Она похожа на библиотекаршу или добрую тетушку: волосы темные, кудрявые; зеленые квадратные бусы, очки в полуоправе. Она говорит тихо, с мягким северным акцентом, напоминающим мне карамель.

В нескольких шагах от нее – Николь, полулежащая в большом, не по росту, откидном кресле. Ей 48 лет; стройная, с каштановыми волосами; в ушах у нее серебряные сережки, губы чуть тронуты помадой.

Четырнадцать лет назад Николь работала стюардессой. Работа ей нравилась, она ждала первого ребенка. Но сын родился с «волчьей пастью», а также с нарушениями речи и слуха. Муж сбежал, забрав все сбережения. Николь очутилась на улице, так как не смогла оплачивать жилье.

За считаные недели Николь вдруг превратилась в мать-одиночку без работы, мужа и дома, да еще и с ребенком, требующим особого ухода. Ей удалось поселиться в муниципальном доме и обеспечить сыну несколько операций, одновременно учась на стоматологическую медсестру. Она вставала в пять утра и занималась, пока сын спал, после чего сдавала его в ясли и шла на работу.

Но стресс взял свое. Она занедужила, испытывая постоянную боль, как будто ее режут бритвами изнутри. У нее развился сильнейший метеоризм. Стройная от природы, она стала выглядеть как на последнем месяце беременности.

На постановку диагноза СРК ушло 12 лет. Врач назначал ей все новые и новые препараты, пока она не перестала понимать, что от чего. Но ничто не справлялось ни с болью, ни с рвотой, ни с постоянной диареей. Апофеозом стала госпитализация на фоне сильнейшей одышки и таким высоким давлением, что понадобилась неотложная помощь, а живот раздуло так, что персонал не верил в отсутствие беременности.

Николь препоручили Питеру Уорвеллу, и, когда он предположил, что ей поможет гипнотерапия, она отреагировала скептически – мягко говоря. Но отчаяние было столь велико, что она была готова на что угодно. Сегодня у нее шестая сессия под руководством Круикшанкс. Морщины разгладились. Лицо безмятежно.

Круикшанкс заканчивает, и Николь глубоко вздыхает. Она почесывается, тянется и открывает глаза.

После убийственного вердикта королевской комиссии месмеризм не исчез. Его изобрели заново – и нарекли новым именем.

Несмотря на уничтожающий доклад Франклина, месмеристы продолжили практиковать в Европе и США. Наступил XIX век. Вместо того чтобы закатывать истерические припадки, пациенты начали впадать в сноподобный транс. Это было продемонстрировано на захватывающих представлениях, в ходе которых исполнители нередко заявляли, что транс вызывает к жизни паранормальные способности – телепатию и ясновидение. Неудивительно, что медицинское сообщество осталось уверенным в мошеннической подоплеке происходящего.

В 1841 году такое представление посетил шотландский врач Джеймс Брейд, который собирался разоблачить жульничество, но после того, как обследовал месмеризованных субъектов, сделал вывод, что за постановкой скрывается нечто еще, достойное изучения. Он заключил, что пассы не нужны; он смог погружать людей в транс, лишь предлагая им сосредоточиться на предмете – бутылочной пробке или пламени свечи. В этом не было ничего паранормального – только физическое явление, доступное научному анализу. Он назвал его «нейрогипнозом» в честь Гипноса, греческого бога сна.

В дальнейшем гипнозом занялись психотерапевты – в частности, Зигмунд Фрейд, который использовал его на заре карьеры с целью вскрывать и разрешать психические проблемы, и Милтон Эриксон, отбросивший былой авторитарный подход к гипнозу. Он разработал методы непрямой суггестии, призванные преодолеть сопротивление пациентов гипнозу, и в ходе индукции повторял правдивые высказывания, например: «Вам удобно сидеть», тем самым завоевывая их доверие. Оба были убеждены, что бессознательное играет важную роль в физическом благополучии.

Однако бо́льшая часть медицинских кругов осталась не впечатленной. Связь с эксцентричными методами регрессии к прошлой жизни; случаи, когда терапевты непредумышленно внушали пациентам ложные воспоминания о насилии; прежняя популярность соответствующих массовых шоу – все это укрепило репутацию гипноза как метода негодного и ненаучного.

Другая проблема заключается в том, что ученые не понимают механизма воздействия гипноза на мозг. Оказывается, состояние гипноза довольно легко описать, но гораздо труднее объяснить. «Словно входишь в воображаемый мир, – признается Дэвид Шпигель, психолог Стэнфордского университета и один из ведущих мировых изыскателей в области гипнотерапии. – Меньше оценок, меньше противопоставлений и сравнений – просто плывешь в потоке переживаний. Все, что испытываешь, кажется очень живым и реальным. И это не в тягость, ты не считаешь секунды. Это ментальный аттракцион вроде горок, где зависаешь и наблюдаешь за происходящим».

Психологи склонны давать банальные определения, например: «состояние крайне сфокусированного внимания в сочетании с приостановкой периферийного осознавания». В состоянии гипноза люди предстают более внушаемыми, чем обычно, и более подверженными таким искажениям реальности, как ложные воспоминания, амнезия и галлюцинации. Так, если гипнотизер внушает, что у них поднимется рука, им кажется, что она взмывает сама собой».

Расхожее объяснение этих странных эффектов гласит, что по ходу гипноза разобщаются ментальные структуры. Это означает, что та часть мозга, которая ведает бессознательным, способна согласиться с суггестиями без ведома сознательного «я». Гипнотизер просит поднять руку, и мы поднимаем, но нам чудится, будто за нас это делает кто-то другой. Когда мы испытываем амнезию, бессознательное фиксирует происходящее, но эти впечатления не доходят до сознания.

Возможно, мы постоянно впадаем и выходим из гипнотического состояния. Случалось ли вам переезжать из одного места в другое, а по прибытии не вспомнить ничего о поездке? Или настолько увлечься фильмом или книгой, что не услышать, как вас зовут?

Это может означать, что не происходит вообще ничего особенного. Так, ряд ученых утверждает, что гипноза вообще нет и то, чем занимаются люди в состоянии явно гипнотическом, имеет другие объяснения – от притворства под нажимом среды до живого воображения. Или же это лишь способ подстегнуть ожидание чего-то конкретного, сродни подогретому эффекту плацебо. Этим отлично объясняется многоликость гипноза: от истерических припадков до сонного ступора или кипучей активности калахарцев. Гипноз – просто самосбывающееся пророчество, когда происходит именно то, чего ждешь.

Однако недавние исследования с применением сканирования мозга показывают, что при гипнозе в мозгу все-таки происходит нечто серьезное. Одним из примеров является опыт Шпигеля, который тот называет «уверуй и узри». По ходу сканирования мозга волонтеров он показывал им разнообразные решетки: одни цветные, другие серые. Потом (пока они еще рассматривали решетки) он говорил, что цветные на самом деле – черно-белые и наоборот.

У тех, кто пребывал под гипнозом, происходили изменения в той части мозга, что отвечает за восприятие цвета. Когда он говорил, что цветная решетка – черно-белая, ее активность снижалась, а когда называл цветной черно-белую – повышалась. Это был важный результат, показавший, что субъекты не просто притворялись, будто цветная решетка поблекла (или наоборот), – они действительно это видели. Этого не было при работе с негипнабельными людьми и волонтерами, которым велели подделывать реакции.

Загипнотизированные и ведут себя иначе. Те, кому предложили не видеть стоящий перед ними стул, будут настаивать, что он исчез. Но если попросить их пройтись по комнате, они будут его обходить (это подтверждает предположение, что их бессознательное продолжает помнить о наличии стула). И наоборот: если предложить субъектам лишь сымитировать транс, то они почти обязательно в него врежутся.

Благодаря таким исследованиям врачи в общем и целом признают, что гипноз способен проникнуть за пределы бодрствующего сознания и добраться до глубинных убеждений и мысленных паттернов. Британская и Американская медицинские ассоциации признали гипноз законным методом лечения – по крайней мере, для таких психологических нарушений, как аддикции, фобии и расстройства питания. Но мне интересно выяснить, способно ли гипнотическое внушение напрямую повлиять на организм – особенно с пользой в ее медицинском понимании.

Помните педиатра Карен Олнесс, которая лечила Маретту от волчанки жиром тресковой печени и розовыми духами? Сейчас она заслуженный специалист по гипнозу и, среди прочего, состояла в совете Национальных институтов здравоохранения США (NIH) по вспомогательной и альтернативной медицине. Она утверждает, что гипноз помогает добраться до тех же подсознательных мозговых структур, что и условные реакции, заставляя вегетативную нервную систему влиять на системы соматические, которые обычно не подпадают под волевой контроль.

Работая с детьми, Олнесс показала, что они могут произвольно воздействовать на кровоток, изменяя температуру в кончиках пальцев. Хотя при расслаблении она и так повышается, «эти дети повышали ее намного значительнее, чем удалось бы одной релаксацией, – сообщает Олнесс. – Они создают разные образы. Один сказал, что представлял, будто касается солнца». Она считает, что эти умозрительные образы, столь живые в состоянии гипноза, весьма важны для воздействия на организм. Возможно, они активируют не те части мозга, что ведают абстрактным и рациональным мышлением. «Но мы еще далеки от знания таких деталей», – признается педиатр.

Открытие того, что гипнотические суггестии способны влиять на температуру тела и кровоток, повторили другие ученые, в том числе Эдоардо Касилья, кардиолог из Падуанского университета, Италия. В процессе исследования он говорил загипнотизированным волонтерам, что откачает у них полпинты крови. Они реагировали снижением кровяного давления и сужением сосудов, как и вторая группа, которая сдавала кровь по-настоящему. В другом эксперименте он сказал волонтерам, что они погружены в теплую ванну. Все сосуды расширились, будто это действительно было так; когда волонтерам говорили, что в теплой воде находится предплечье, сосуды расширялись только в нем.

В третьем исследовании Касилья просил волонтеров опустить правую руку в ведро с ледяной водой. Это очень больно и обычно вызывает активную реакцию «бей или беги», сопровождаясь сужением сосудов, повышением давления и учащением сердцебиения. Реакция инстинктивная; традиционная медицина считает, что мы не в силах подавить ее произвольно. Однако те загипнотизированные субъекты, которым сказали, что рука нечувствительна к боли, выполняли задание без всяких физиологических последствий.

Касилья считает, что, если должным образом разобраться в таких эффектах, они найдут широкое применение в медицине. Можно использовать гипноз для улучшения мозгового кровообращения (в структуре профилактики возрастных когнитивных нарушений), кровотока в конечностях (при нарушении кровообращения в кистях и ступнях) или даже с целью направить токсичный препарат в конкретный отдел организма. Касилья признает, что на сегодняшний день последнее – «научная фантастика», но не настолько уж это и немыслимо. Он говорит, что обнаружил недавно у загипнотизированных волонтеров способность произвольно увеличивать приток крови к внутренним органам.

По данным лабораторных обследований, осуществленных другими командами, релаксирующие суггестии во время гипноза влияют на множество стрессовых иммунных реакций, – например, они уменьшали воспалительные явления у студентов-медиков накануне экзаменов. Тем временем результаты ряда малых испытаний намекнули, что гипнотерапия полезна при таких аутоиммунных заболеваниях, как экзема и псориаз; она сокращает продолжительность инфекционных заболеваний верхних дыхательных путей и даже сводит бородавки. Однако данные разнородны. В разных исследованиях оцениваются разные аспекты деятельности иммунной системы, и стройной картины не получилось. Как изучение гипноза вообще, метаанализ в целом показывает, что высококачественных исследований еще слишком мало, чтобы убедительно судить о полезности этого метода и выбрать лучшие техники. Мне, человеку постороннему, тяжело знакомиться с этими данными: бывает, что лучик надежды сверкнет, но большей частью область остается темной.

И есть еще гипнотерапевтическое лечение СРК.

Многие гипнотерапевты копаются в детстве и психологических травмах таких больных, но Уорвелла не заинтересовали личные проблемы. Он нацелился на то, что счел главной причиной бед, – желудочно-кишечный тракт.

Он говорит мне, что мозг и пищеварительная система тесно взаимосвязаны. Между ними налажено постоянное двустороннее общение, которое осуществляется через проводные пути вегетативной нервной системы и циркулирующие в крови гормоны. Сигналы о том, что происходит в кишечнике, поступают в мозг, который в ответ корректирует его деятельность – обычно вне нашего сознания.

Так, сигналы из желудка сообщают нам, что мы голодны и должны поесть; докладывают о сытости и необходимости вырабатывать желудочный сок или перераспределить кровоток в помощь пищеварению; они же оповещают о поступлении яда и предлагают вызвать рвоту. С другого конца цепочки приходят сигналы от толстой и прямой кишок, побуждающие к дефекации. Мы же либо даем процессу зеленый свет, либо подавляем позыв до более удобного случая.

Большинство из нас по себе знает, как состояние сознания влияет на функцию желудочно-кишечного тракта. В неудобных условиях мы можем терпеть днями, а если нервничаем – опорожняем кишечник. «Эволюционный смысл этого заключается в том, что, если вы находитесь в саванне и вас хотят съесть, вам нужно поскорее оправиться, чтобы уменьшить приток крови к кишечнику, – объясняет Уорвелл. – Тогда она прильет к мышцам и поспособствует бегству».

Однако при СРК сообщение между мозгом и пищеварительным трактом нарушается. Так, хронический стресс чреват упорной диареей, рвотой или болезненными кишечными спазмами. Это создает порочный круг, и люди только усугубляют проблему своей тревогой. «Сперва возникает боль, потом – тревога, – говорит 21-летняя Эмма, пришедшая с матерью в клинику Уорвелла. – Я понимаю механизм, но не могу разорвать круг».

Освоив гипнотерапию, Уорвелл счел, что эта техника уменьшит стресс и тревогу, помогая пациентам избегать чрезмерной реакции на поступающие из кишечника сигналы. Но он надеялся и напрямую воздействовать на функцию желудочно-кишечного тракта. Для этого он раздал пациентам брошюры об устройстве пищеварительной системы, а после, в ходе гипноза, предлагал зрительно представить пищеварение ровное, беспрепятственное, поддающееся сознательному контролю. Популярным образом был желудочно-кишечный тракт – в виде реки. При запоре можно было вообразить водопад, а при диарее – лодки, несомые слабым течением.

Обзаводясь первым опытом в гипнотерапии, Уорвелл не захотел, чтобы пострадала его репутация, и отразил свои результаты в робастных научных испытаниях. Он опубликовал первые в 1984 году. Это было рандомизированное испытание с участием 30 человек, получавших 12-недельные сессии либо гипно-, либо психотерапии с акцентом на желудочно-кишечный тракт (в ходе психотерапии обсуждались стресс и эмоциональные нарушения, чреватые утяжелением симптоматики). Это были отчаявшиеся люди, годами страдавшие СРК в его тяжелейшей форме и не получавшие облегчения от традиционного лечения. Уорвелл предложил им оценить работу кишечника по 21-балльной шкале: чем выше балл, тем сильнее выражены симптомы. Психотерапевтическая группа начала с 13 баллов, и тремя месяцами позже состояние ее членов не улучшилось. Гипнотерапевтическая – с 17, а закончила с одним.

Именно после этого предварительные, осторожные пробы переросли в дело всей жизни Уорвелла. Исполненный решимости пинками загнать гипноз в область науки, он создал в больнице Уитеншоу гипнотерапевтическое отделение, в котором сейчас трудятся шесть терапевтов, и собрал внушительное количество данных в поддержку своего метода.

Гипнотерапия, сфокусированная на пищеварительном тракте, помогает не всем. Так, Эмма прошла целый курс и продолжает страдать. Однако Уорвелл выполнил много испытаний и ревизий, продемонстрировав, что гипнотерапия помогает 70–80 % больных, которым больше не помогло ничто. Смягчаются и другие, не только кишечные симптомы – например, головная боль и усталость, а после гипнотерапии пациенты реже посещают врачей и психологов не только в связи с СРК, но и вообще. По данным малых испытаний, этот метод полезен и при других функциональных гастроинтестинальных расстройствах, включая функциональную диспепсию и не кардиогенную боль в грудной клетке, а также может помочь даже при более тяжелых аутоиммунных заболеваниях – например, болезни Крона и язвенном колите, когда иммунная система атакует слизистую кишечника.

Улучшение выглядит стойким, по крайней мере при СРК. Имея более 200 пациентов, отреагировавших на гипнотерапию, Уорвелл наблюдал за ними пять лет, и 81 % из них чувствовали себя хорошо, а состояние большинства продолжало улучшаться. Этот устойчивый эффект и тот факт, что тем участникам испытаний, кто получал гипнотерапию, стало значительно лучше, чем членам контрольных групп, свидетельствует о том, что гипноз действует не просто как плацебо.

Из 2-й главы нам известно, что пациенты с СРК переживают выраженные эффекты плацебо, но последние часто имеют временный характер. Уорвелл отмечает, например, что после операций его пациентам сначала становится лучше, но потом наступает рецидив. Гипнотерапия же, по его мнению, наоборот, помогает изменить привычные мысли о кишечнике и навсегда облегчить симптоматику. Он вручает пациентам CD с записью сессий, чтобы они сколько угодно упражнялись дома.

Работы Уорвелла также показывают, что терапия не только снимает стресс. При СРК слизистая кишечника сверхвосприимчива к боли, степень которой можно измерить при помощи специального баллончика – его вводят в кишечник и раздувают, пока пациент не скажет, что становится больно. Здоровые люди испытывают боль при давлении около 40 мм рт. ст.; при СРК не выдерживают и вдвое меньшего. Похоже, что гипнотерапия устраняет эту повышенную чувствительность. При проверке после лечения пациенты Уорвелла вернулись к нормальному болевому диапазону.

Крайне важно то, что в состоянии гипноза больные могут влиять на скорость, с которой желудок опорожняется в тонкую кишку (это оценивается в режиме реального времени при помощи ультразвуковой визуализации), а также на частоту сокращений толстой. Считается, что мы не в силах на это влиять, как и на кровообращение, – что опровергли в своих опытах Олнесс и Касилья.

«Нельзя просто сидеть и твердить пациенту, что у него расслабятся мышцы, – говорит Уорвелл. – Находясь в состоянии повышенной внушаемости, люди делают с собой вещи, на которые не способны в сознательном».

В украшенном открытками кабинете Круикшанкс я спрашиваю бывшую стюардессу Николь о ее самочувствии во время гипноза. Она отвечает, что словно плыла. «Слушая Пэм, я представляю теплую воду бирюзового цвета. Приятную, залитую солнцем гладь. И как бы улыбаюсь внутри».

И гипнотерапия помогает? Николь говорит, что сначала не очень. Но последнюю неделю… Она умолкает и смотрит на нас, сияя, как будто намерена поделиться животрепещущей тайной.

«Случилось чудо, – сообщает она. – Живот уже разнесло до грудей. Боль не утихала. А сейчас – никакого вздутия. И я не принимаю обезболивающие». Она обращается к Пэм, готовая разрыдаться: «Дайте я вас расцелую! Я так настрадалась! Неделя без боли для меня уже чудеса!»

Николь собирается уйти, и Круикшанкс спрашивает, что еще произошло за неделю. «Рак вернулся», – невозмутимо отвечает та. Речь идет об опухоли на спине. Она в свое время исчезла, но появилась снова. «Соболезную», – говорю я, но Николь мотает головой. «Его вовремя обнаружили, – объясняет она. – Все в порядке». И указывает на живот: «Вот главная беда. Нет ничего больнее и разрушительнее».

Перед уходом она сжимает Круикшанкс в объятиях. Скоро на стене появится еще одна благодарственная открытка.

Когда я возвращаюсь из отделения гипнотерапии в кабинет Питера Уорвелла, тот начинает объяснять, что СРК вызывается не только тревогой и стрессом. Участвуют и другие факторы: гены, питание, кишечная флора, восприятие мозгом боли и, разумеется, состояние самого кишечника.

Он подчеркивает, что у каждого пациента эти факторы сочетаются по-разному. В одних случаях, как боли Эммы или метеоризм Николь, большую роль играет психологическая составляющая. В других – запор у Джины – она может вообще не иметь значения.

Уорвелл считает, что проблемы Джины больше связаны с неоднократными операциями, в ходе которых были повреждены нервы, необходимые для нормальной работы желудочно-кишечного тракта. Она подверглась не только гистерэктомии, ей удалили и желчный пузырь. «Искромсали все днище, – говорит он. – Неудивительно, что там начались неполадки».

Вот почему он настаивает на обязательном применении гипнотерапии вкупе с традиционными методами. Хотя она могла помочь Джине справится со стрессом, который был вызван симптомами, Уорвелл порекомендовал дополнить ее сильными миорелаксантами и слабительными, а если они не помогут – колостомией.

Меня поразило количество пациентов, направленных к Уорвеллу после операций на брюшной полости, – в тот день из десяти, с которыми я познакомилось, таких было не меньше семи. Он подтверждает, что это серьезная причина развития СРК. Если сместить или повредить кишку, ее чувствительность может повыситься и в мозг направятся усиленные болевые сигналы. Именно это часто и запускает СРК. В других случаях гастроэнтерологи прибегают к операции в надежде устранить симптомы, но кончается тем, что состояние пациентов лишь ухудшается.

«Хирурги запрограммированы оперировать, – говорит Уорвелл, – и это часто приводит к замечательным результатам. Если у вас аппендицит, холецистит или прободение кишечника, они спасут вам жизнь». Но когда у кого-то болит живот, они по умолчанию стремятся что-нибудь удалить. Увы, это нередко усугубляет проблему. «Намерения при этом самые хорошие, – продолжает он, – но если возникают структурные изменения кишечника с рубцами и спайками, то от этого не загипнотизировать».

Это напоминает мне о дилемме пациентов с синдромом хронической усталости, болезнь которых считают либо неизлечимой соматической, либо надуманной. Я спрашиваю Уорвелла, не происходит ли того же с больными СРК – не повисают ли они между двумя полюсами, сознанием и телом? Одних лечат как сугубо соматических больных, и хирурги вырезают им кишечник кусок за куском, а другим говорят, что вся проблема у них в голове. А им нужно лечить одновременно и тело и сознание?

Какое-то время Уорвелл смотрит на меня. «В самую точку», – соглашается он.

Может показаться, что после всего достигнутого Уорвеллу впору быть довольным выбранной карьерной стезей. Он разработал весьма эффективное лечение и помог тысячам людей, от которых отказались другие врачи. Бригады по всему миру выполняют рандомизированные проконтролированные исследования итогов применения гипнотерапии при патологии желудочно-кишечного тракта, и тоже с хорошими – пусть не всегда такими яркими – результатами, – а недавний методичный обзор показал, что этот метод эффективен, а эффект – продолжителен.

Благодаря таким данным британский Национальный институт здравоохранения и качества медицинской помощи (NICE), который одобряет применение тех или иных методов Государственной службой здравоохранения, теперь рекомендует гипнотерапию для лечения СРК в тех случаях, когда традиционное лечение безуспешно. Это один из немногих вспомогательных методов, поддержанных NICE, и единственный гипнотерапевтический, который рекомендован для лечения соматической патологии.

Но Уорвелл не радуется. Напротив, он глубоко разочарован. Несмотря на вышеуказанные испытания и рекомендацию NICE, многие британские административные органы, отвечающие за финансирование здравоохранения, по-прежнему отказываются поддержать этот метод, а на сайтах NHS пациентов предупреждают, что анализ применения гипнотерапии при СРК «не предоставляет убедительных данных в пользу ее эффективности».

По мнению Уорвелла, одна из проблем заключается в том, что гипнотерапию не удается исследовать по тому строгому шаблону, который был разработан для проверки лекарств. Прежде чем порекомендовать ту или иную терапию, сторонники доказательной медицины знакомятся с результатами испытаний, проведенных двойным слепым методом, когда ни врач, ни пациент не знают, какое проводится лечение – настоящее или мнимое. При тестировании лекарственных препаратов это разумно, так как позволяет исключить, что они просто запускают эффект плацебо.

Однако загипнотизировать – или загипнотизироваться – без ведома субъекта невозможно. Поэтому аналитики и финансисты знакомятся с данными применения гипнотерапии при СРК, не находят результатов испытания двойным слепым методом и делают вывод о слабости доказательной базы. «Это чушь», – говорит Уорвелл. И если разумно оставлять пациентов в неведении при испытании лекарств, имея целью отделить химические эффекты от психологических, то при проверке таких методов, как гипноз, это бессмысленно, так как ожидания и вера участвуют в механизме действия этих техник.

Уорвелл утверждает, что аналитикам нужно принять доказательства, представленные бо́льшим числом моделей исследования, которые пригодны для тестирования телесно-сознательной терапии и при этом максимально близки к золотому стандарту. Например, можно прибегнуть к одинарному слепому методу, когда гипнотерапию тестируют в сравнении с подходящей контрольной группой, а симптоматику пациентов независимо оценивает исследователь, который не знает, какое лечение они получили.

Джереми Ховик, эпидемиолог и философ науки из Оксфордского центра доказательной медицины, согласен с тем, что телесно-сознательная терапия плохо, а то и вовсе не поддается проверке двойным слепым методом, но отмечает, что это относится и к ряду традиционных техник – например, хирургии и физиотерапии. Он предлагает в таких случаях вообще обходиться без группы плацебо и сравнивать метод с другими, заведомо эффективными. «Заболев, вы начинаете выяснять, какой вариант лечения лучше, – говорит он. – Все прочее пациентов не волнует».

Проблемой более глубинной может быть то, что гипнотерапия остается крайне непопулярной в большинстве научных и медицинских кругов и все еще ассоциируется с шарлатанством. Ее защитники сетуют на скудное финансирование исследований в области гипноза, которое ничтожно даже по сравнению со средствами, выделяемыми на изучение других сознательно-телесных методов – например, медитации, а также на слабый интерес к исследованию ее полезности для больных. «Большинство медиков просто не придает ей значения», – говорит исследователь гипноза Карен Олнесс.

Уорвелл не один год пытался расширить применение своей модели гипнотерапии, не ограничиваясь желудочно-кишечными расстройствами. Он сообщает, что обращался ко многим специалистам в надежде, что его техника смягчит тревогу и боль у их пациентов, страдающих самыми разными заболеваниями – от экземы до рака. Ему отказали все, а один заявил: «Сомневаюсь, что ваша деятельность поможет хоть кому-то из наших больных».

«К гипнозу относятся крайне предвзято, – делает вывод Уорвелл. – Медицина почти целиком свелась к технике. Мы помолвлены с препаратами, снимками, всяким хай-теком. Гипноз слишком прост и приземлен, чтобы ждать от него пользы». Он говорит, что гипнотерапия требует не только пересмотра дизайна исследований, но и переосмысления всей практики врачевания. «Стандартная медицинская модель лечения такова: собрать анамнез, назначить лекарство, отпустить пациента домой, а если препарат не поможет – выписать другой, и так далее. А здесь другая модель: выбросить рецептурные бланки, выбросить стол, выбросить вообще все – улучшение будет зависеть только от тебя».

Уорвелл только что опубликовал отчет об очередной тысяче пациентов, которые получали психотерапию, сфокусированную на желудочно-кишечном тракте. Он выпаливает цифры: 76 % – клиническое значимое уменьшение симптоматики; 83 % – хорошее самочувствие на протяжении 1–5 лет; 59 % – без медикаментозного лечения; 41 % – уменьшение дозы лекарств; 79 % реже или вовсе не обращаются к врачу. Правда, скоро Уорвелл выйдет на пенсию и не планирует новых испытаний. «К тому времени мы, наверное, уж все проклянем», – говорит он.

«Мы провели много исследований с неопровержимыми результатами, но все равно постоянно сражаемся с финансистами. Им вечно не хватает доказательств. Сколько еще им нужно?»

Наверное, он прав, и барьеры, не позволяющие взять этот метод на вооружение, слишком прочны. Уж больно неоднозначно его прошлое. Но по ту сторону Атлантики гипноз изобретается заново.