40
Запах лака еще ощущался в заново отделанном кабинете на Принц Альбрехтштрассе. Приподняв фрамугу, Гейдрих оставил тонкую щель и задернул шторы. Пришлось включить добавочный свет.
Прежде чем открыть совещание, он еще раз метнул косой, ускользающий взгляд на сотрудников. Остался доволен. Здоровые, сильные, уверенные в себе, все в элегантно сидящих черных мундирах и, главное, молодые. Йосту и Крюгеру исполнилось, как и самому Гейдриху, тридцать два. Остальные только приближались к тридцатилетнему рубежу, за которым начинается пусть медленный, но неотвратимый спад. Но до этого еще далеко. Хауптштурмфюреру Альфреду Науйоксу вообще двадцать пять. Член партии с тридцать первого года, в СД — с тридцать четвертого, он проявил себя с самых лучших сторон на посту руководителя технической группы. Главное — создать слаженный оркестр, ансамбль, способный мгновенно улавливать малейшие движения дирижера. Каждый многократно проверен и прекрасно себя зарекомендовал. У каждого свои сильные и слабые стороны. Настал момент просуммировать, как в алгебраической задаче, плюсы и перемножить минусы, превратить их тем самым в полезную положительную добавку.
Итак: Дернер, Крюгер, Янке, Науйокс, Йост. Всего семь, вместе с Беренсом и Шелленбергом. Совершенное и счастливое число мирового порядка. Он, Гейдрих, восьмой. Число универсальное и тоже счастливое — восемь румбов пространства. Притом четное, когда минусы перемножаются в плюс. Восьмая буква алфавита — буква движения, его, Гейдриха, буква. Hitler, Himmler, Heydrich. Все взвешено и продумано до мелочей, включая и эти метафизические бредни.
— Друзья! — с несвойственной для него патетикой обратился Гейдрих.— Вы, конечно, догадываетесь, зачем мы собрались. Скажу без предисловий: план одобрен и с этой минуты вступает в действие. Однако, прежде чем начать обсуждение, считаю своим долгом напомнить высказывание фюрера на юбилее национал- социалистической организации студентов: «Тот, у кого недостает фантазии, ничего не добьется...» К счастью, все вы обладаете этим превосходным, истинно немецким качеством. Вам присуще и другое — холодный, аналитический расчет. Позвольте выразить уверенность, что, сочетая одно с другим, мы добьемся желаемого успеха... А теперь прошу внимания,— он заговорил привычно-напористым тоном.— Межведомственная переписка абсолютно запрещается. Как исключение, возможны запросы и требования, не раскрывающие даже намеком существо операции. Они проходят под грифом: «секретный документ государственной важности» и «только через офицера». Общее руководство возлагается на штандартенфюрера Беренса... Вопросы, господа?
— Вопрос один, группенфюрер, досье «Спецотдела «R»,— приподнялся Науйокс.— Без этого нельзя начинать работу.
— Начинать не только можно, но и необходимо,— Гейдрих дал знак не вставать.— Скажу даже больше: начнете именно вы, Альфред. Гвоздем программы будет письмо маршала Тухачевского. Текст набросает Беренс. Он знаток России, ему и карты в руки. В первоначальном варианте не должно быть ни обращения, ни подписи и вообще ни единого имени. В этом виде документ поступит на консультацию к нашим русским сотрудникам, которые, возможно, внесут отдельные уточнения: стилистика, местный колорит и прочее. После этого мы с Беренсом заполним пробелы. Вы, Науйокс, безотлагательно и, само собой, строго конспиративно подберете подходящего гравера и специалиста по почеркам. Лучше всего, если обе профессии соединятся в одном лице. Подделка,— из богатого набора синонимов группенфюрер употребил слово Falsifikatв его строгом значении,— должна быть образцовой. Это очень ответственное задание. Самое ответственное на данном этапе. Вы все поняли, Науйокс?
— Так точно, группенфюрер.
— И не требуете, не сходя с места, выложить вам образец почерка Тухачевского?
— Пока я буду подбирать специалиста, высочайшего класса специалиста, образец, вероятно, будет?
— Отлично, Альфред, вы действительно все поняли... И спасибо вам за доверие.
Офицеры сдержанно улыбнулись. Гейдрих всегда с упорной последовательностью долбил в одну точку, но не терпел бездумной покорности. Только осознанное подчинение высшей воле приносит плоды. В рамках компетенции проявление разумной инициативы поощрялось.
— Письмо будет написано от руки или напечатано на машинке? — спросил Науйокс.
— Хороший вопрос. Я полагаю, что напечатано. А вот где достать русскую пишущую машинку, да ещё такого типа, какой используется сегодня в советском оберкомандо,— ваша задача, хауптштурмфюрер. Насколько успешно вы справитесь, будем судить по конечному итогу... Еще вопросы?.. Тогда о самом письме. Это касается всех, не только Беренса и Науйокса. Не в лоб, тем не менее достаточно ясно нужно создать впечатление, что Тухачевский и другие высокопоставленные военачальники находятся в тайном сговоре с немецкими генералами, не одобряющими, скажем так, идеи национал-социализма... Кандидатуры продумаем после!.. Обе группы, советская и немецкая, готовят, соответственно в Москве и Берлине, государственные перевороты. Цель: установление режима военной диктатуры с последующим разделом Европы. Крайне важный момент! На заключительной стадии не исключена направленная утечка информации, что окажет влияние на систему союзов Москва — Париж, Москва — Прага в желательном для нас направлении. Письмо Тухачевского надлежит подкрепить широким спектром документов, желательно -подлинных. В целом «Красная папка» должна иметь вид ординарного дела, которое находится в производстве нашей контрразведки. Русским будет передана лишь фотокопия, причем не слишком качественная. Это подкрепит версию, что некто, назовем его «Z», рискуя жизнью, проник в архив и второпях, приноравливаясь к условию освещения, произвел пересъемку. О мотивах «Z» подумаем отдельно. По всей видимости, мотивы обычные: материальные затруднения, долги и так далее. Короче говоря, основная масса документов «Красной папки» касается не столько Тухачевского и русских вообще, сколько наших генералов-изменников. Мифических, подчеркну, ибо немецкий генералитет беззаветно предан фюреру. Эти мифические, но с подлинными именами изменники находятся под подозрением. На них, допустим с двадцать пятого — двадцать шестого года, заведено наблюдательное производство. С первых официальных контактов между рейхсвером и РККА. Таким образом, в дело должны быть подшиты письма, донесения, служебные записки ответственных лиц — фамилии подлинные! — которым полагалось бы вести расследование такого рода контактов. Мысль ясна?.. Совершенно верно — сводки телефонного прослушивания, протоколы допросов возможных свидетелей с подпиской о неразглашении. Словом, тривиальное производство, по всем законам полицейской бюрократии. Но в меру! Ни одного бесспорного доказательства, одни косвенные улики. Письмо Тухачевского должно заставить предполагать многолетнюю переписку. Оно всего лишь одно из многих — десятое, пятнадцатое — и случайно попало в руки закона. Или не случайно? Тогда нужно дать объяснение — как... Надеюсь, Беренс придумает, если остановится на таком варианте. Имена генералов, наших и русских, должны попадаться, подчеркиваю — попадаться. Где-то упомянуто в письме, где-то записано, да еще с вопросительным знаком на полях рукой следователя. Их надо дозировать по принципу экономной домохозяйки. Суп должен быть подсолен в самую меру. Пусть русские выискивают. Выискивают и находят. Несколько слов о наших генералах-предателях. Их измена еще не вызрела окончательно. Это скорее доведенная до критической точки фронда. Она уже не может быть терпима, но еще не дает повода для немедленного ареста. Улавливаете мою мысль?.. Будем держаться на этой зыбкой границе. Она провоцирует охотничий инстинкт, вызывает иллюзию подлинности. Я не отказываюсь от идеи даже инсценировать арест какого-нибудь престарелого господина из Цоссена... Такова в самых общих чертах генеральная идея. Прошу высказываться.
— Гениальная идея,— саркастически спародировал его Шелленберг.— При условии, что Сталин действительно собирается устроить маленькое кровопускание своим фельдмаршалам.
— Именно на это и хочется обратить внимание. План великолепен по форме, но бесперспективен по существу,— спокойный голос Янке лишь подчеркивал смелость суждений.— Личность Скоблина до крайности подозрительна. Он имел контакты с советской разведкой. Где у нас гарантия, что сведения о так называемом заговоре не подброшены НКВД? Мы, конечно, можем спросить себя: «С какой целью?» Допустим, для того, чтобы бросить тень на наших действительно преданных фюреру и рейху генералов. Скомпрометировать кого-то из них. Откуда мы знаем, какие планы вынашивают в Москве? Возможно, там хотят заманить нас в ловушку, подтолкнуть к принятию ошибочных решений. Мы ничего не знаем. Поэтому я предлагаю воздержаться- от - сомнительных действий.
— Предлагаете? — Гейдрих вздернул массивный подбородок.— После того как я сказал, что решение принято?.. Сдайте оружие.
— Но... Простите, группенфюрер, у меня нет оружия,— Янке беспомощно развел руками.— Мой револьвер лежит в ящике стола...
— Вот и превосходно. Отправляйтесь под домашний арест и хорошенько подумайте. Если придет что-нибудь стоящее, позвоните Беренсу. Он мне доложит.
Янке вскочил, качнул головой и с вымученной медлительностью засеменил к двери.
— Благодарю, господа,— отрывисто бросил Гейдрих.— Штандартенфюрера Беренса прошу задержаться... Ну как? — спросил, когда остались одни.— По- моему, только сегодня я сам для себя все окончательно сформулировал.
— Скажу тебе честно: я просто заслушался! Без сучка без задоринки, как выражаются россияне... Но признаюсь со всей откровенностью: в сомнениях Янке есть известный резон. Мы ведь и сами об этом думали... Его, конечно, здорово занесло, но в целом он очень способный и преданный офицер.
— Защищаешь?.. Не надо. Если бы я решил поставить на нем крест, то не отправил разгребать снег перед домом... У него ведь отличный особняк. Знаешь?.. С прекрасным садом. Раньше там жил какой-то еврей... Пусть поостынет малость, придет в себя. Это на пользу.
— Я тут тоже кое-что обмозговал, Рейнгард. У тебя есть время?
— Конечно, давай...
— Начнем с внешнего оформления. Я предлагаю обычную папку «ОКВ, отдел «Абвер-заграница».
— Заграница?
— Именно! Тут тонкий ход. С кого начали? Разумеется, с русских. Завели дело, а когда увидели, как развертывается, не стали передавать. Между разведкой и контрразведкой всюду грызня. Вот увидишь, они клюнут на это. Примерят на себя и поймут, как надо.
— Допустим, дальше.
— Сверху будет штамп бюро Канариса, а внутри, где-то в самом конце, его собственноручная докладная. На имя фюрера. Заподозрив в измене генерала, он просто обязан запросить согласие на следственные действия. Допустим, он сам решил вступить в контакт с подозреваемыми, чтобы вытянуть...
— Понятно,— Гейдрих быстро набросал на листке схему.— Дальше.
— В докладной только немецкие имена. Связь с единомышленниками из РККА вытекает из контекста. Затем следует одобрительная виза фюрера и поручение Борману, а Борман в свою очередь адресуется к тебе: «Установлено ли наблюдение за генерал-полковником Большая Задница и генерал-лейтенантом Свинячая Собака?..» В таком духе. Помимо всего прочего, это объясняет, как дело из абвера перекочевало в СД.
— Ты окончательно спятил, мой бедный друг? Подделать подпись Канариса, Бормана — плевое дело. Но фюрера!.. Мне еще многое предстоит совершить на этом свете, старина.
— Подпись не обязательна. Достаточно бланка.
— Тебе не кажется, что мы сами все усложняем? Подваливаем себе лишней работы?
— Нет, не кажется. Янке не настолько глуп, как может показаться. Если с нами действительно хотят поиграть, то мы подкинем такое, что превзойдет все их ожидания. У них коленки затрясутся от страха. Бланк канцелярии фюрера! Резолюция Бормана! Шутишь! С этим в жмурки не поиграешь. Такое нельзя спрятать. Такое надо докладывать на самый верх... Судя по тому, как они решают свои вопросы, результат будет. Я уверен.
— Я еще подумаю, но, кажется, ты меня убедил.— С застывшей улыбкой Гейдрих смял лист со стрелками и квадратиками, сжег его в пепельнице и ссыпал черные хлопья в корзину, выделанную из слоновой ноги.— Попробуем убедить кремлевского дядюшку в том, что его ложь — чистая правда.
