51
Латунная, в фиолетовых пенках заря разметалась в полнеба меж Петршином и Градчанами, и тихая Влтава отсвечивает, как свежепрокатанный лист.
Темный силуэт Града, аркбутаны и контрфорсы святого Вита, острые шпили, рептильный глянец чешуйчатых крыш. Над резиденцией президента чуть подрагивает в тихоструйном томлении белый с красно-синей каймой штандарт, приоткрывая то львиный оскаленный зев, то раздвоенный хвост.
Бенеш попросил начальника канцелярии связаться с Чернинским дворцом и, если Крофта на месте, пригласить его приехать для важного разговора.
Президент уже дважды беседовал со своим министром и не счел для себя удобным звонить еще раз. Рабочий день давно кончился.
Третий за день звонок президента заставил Камила Крофту еще раз перечитать последние телеграммы. Стиснув виски, он при свете настольной лампы судорожно сопоставлял разноречивые факты, но так и не избавился от гнета сомнений. На последней аудиенции Траутмансдорф вполне определенно высказался насчет военного заговора. Даже назвал Тухачевского. Чего еще можно требовать от дипломата, если, конечно, это не хитрая дезинформация?
Тревожных сигналов слишком много, чтобы от них так вот запросто отмахнуться. Информирует посол Осуский из Парижа. Обмолвился на приеме — случайно? намеренно? — венгерский посол в Праге Веттштейн.
Взять хотя бы те же переговоры с Траутмансдорфом, что так долго готовились и поначалу протекали довольно успешно. Что это: заранее рассчитанный шахматный ход? Ловушка?
Январский процесс, следует признать, сильно поубавил сомнений. Гестапо удалось завербовать даже вице- министров, членов Центрального Комитета большевиков! Всюду создавались диверсионные ячейки: в промышленности, на транспорте, в армии. Направляемое Берлином троцкистское подполье действительно могло полностью парализовать оборону в первый же день войны. Секретов не существовало. Если вице-министр иностранных дел передает информацию потенциальному противнику, то, как говорят в России, дальше ехать некуда. Кто даст гарантию, что в Берлине не располагают дипломатическим шифром? Приходится считаться с тем, что немцы могут быть в курсе оборонных планов Чехословакии. Арестованные на квартире советского военного атташе шпионы показали, что он был связан с германской разведкой. Тогда этому не придали серьезного значения, посчитали за провокацию, но в свете московских разоблачений невольно призадумаешься. Тем более что атташе отозван. К сожалению, не удалось установить, арестован он или еще нет. Павлу считает, что арест неизбежен. Но его информация крайне противоречива и ненадежна. Сообщение об аресте Тухачевского до сих пор не подтверждено. Тем более сомнительной представляется версия об участии в заговоре военного министра Ворошилова. Французский посол в Москве Кулондр явно черпнул из сомнительного источника.
Крофта раскладывал перед собой телеграммы по числам, словно карты в хитром пасьянсе. Не сходилось до головной боли. Последующее зачеркивало предыдущее, а потом опять все возвращалось на круги своя.
Вообще посольство в Москве работает из рук вон плохо. Павлу не та фигура. Он определенно не в фаворе у кремлевского руководства. Нужно серьезно подумать о замене... Может быть, Фирлингер?.. Тьма вопросов и ни одного вполне определенного ответа. В стенограмме процесса, опубликованной в советских газетах, выпущено именно то самое место, где шеф партийной печати Радек упомянул Тухачевского. Было ли это на самом деле при закрытых дверях? Пусть в отделе печати посмотрят еще раз, строчку за строчкой, под увеличительным стеклом. И где Тухачевский? Положительное упоминание будет означать одно: подозрения не подтвердились. Если бы так! Тем более Павлу считает, что после процесса вероятность поворота Москвы в сторону Берлина сведена почти к нулю. Дай-то боже!..
— В Град,— устраиваясь на заднем сиденье «татры», сказал министр и положил на колени портфель.
На последней встрече с советским послом Александровским он и словом не обмолвился о маршале Тухачевском, хотя так и подмывало спросить. Вероятно, это было бы самым разумным решением. Но как можно? Пусть решение принимает сам президент.
Быстрым шагом он миновал галерею, освещенную хрустальными жирандолями, и наискось пересек зеркальный зал с золотыми багетными завитушками.
— У себя? — Крофта приветливо кивнул начальнику канцелярии.
— Он тебя ожидает.
— Ничего нового? — Эдуард Бенеш вышел навстречу и, несколько церемонно взяв Крофту под руку, повел к круглому бидермайеровскому столику.— Чашечку кофе?
— Не откажусь,— Крофта со вздохом развел руками.— Я до последнего момента надеялся, что ситуация вот-вот прояснится, но пока... Если поступят какие- нибудь известия, позвонят прямо сюда.
Бенеш понимающе опустил веки. С первых дней республики и до тридцать пятого года он возглавлял МИД и, как частенько казалось Крофте, по-прежнему оставался негласным министром.
— У меня было свидание с Виттигом,— задумчиво помешивая чай позолоченной ложечкой, президент нарушил затянувшееся молчание.— У него нет ни малейших сомнений в точности информации. Более того, выявились кое-какие подробности.
— Интересно...
— Остановившись проездом в Берлине, Кулондр гостил у Понсе. У него есть сведения, что Тухачевский, по-видимому, не поедет в Лондон на коронацию. Это, безусловно, еще ничего не доказывает, но, согласитесь, деталь характерная. Наводит на размышления.
— Скажу по чести: я уже устал ломать голову. Говоря юридическим языком, косвенных улик предостаточно, но это еще не corpus delicti.
— Именно поэтому я ничего и не сообщил Сталину. Все жду.
— Мастный тоже ждет от нас определенной позиции. На прошлой неделе пришло две телеграммы... А что я могу ответить?.. Кстати, откуда сведения о беседе французских послов?
— По линии Фиалы,— удовлетворенно кивнул Бенеш.— Военная разведка тоже кое-что может.
— Результаты, прямо скажем, мизерные. Поедет Тухачевский или не поедет — это пока гадание на бобах. Тем паче что сведения, исходящие от Кулондра, часто оказывались пустой болтовней. Похоже, что наш Павлу питается из его рук,— осторожно пустив пробный шар насчет посла в Москве, министр тут же переключился на проштрафившегося посла в Бухаресте.— Как насчет Шебы? Не решено?
— Отзывайте. В Праге ему будет куда сподручней заниматься историческими изысканиями.
— Климентинум, во всяком случае, под рукой... А что вы думаете насчет Богдана Павлу?.. По-моему, он засиделся в Москве? Будь моя воля, я бы не побоялся послать туда коммуниста.
— Коммуниста? К сожалению, для них мнение Сталина значит больше, чем инструкция президента республики... Надеюсь, вы шутите?
— Не совсем. В Москве нам действительно необходима фигура иного плана... А что касается коммуниста, вы совершенно правы — это действительно шутка.
— И у вас уже есть подходящая кандидатура?
— Я подумал о Зденеке Фирлингере. Как он вам?.. Разумеется, не теперь, а в более дальней перспективе. Пока нужно как следует расшевелить Павлу. Он питается сплетнями, в лучшем случае огрызками с барского стола...
— Иной социалист правовернее любого коммуниста. Надо подумать. Вы читали, что пишут наши карловарские наци о Карле Виттиге?
— Да, мне докладывали.
— Он серьезно обеспокоен. Боится возвращаться домой.
— Я думаю... А жаль! Мы можем лишиться важного источника информации.
— Не только... По-моему, он исключительно порядочный человек. Я посоветовал ему не торопиться. Пусть отсидится у нас. Напишет парочку статей с античешским акцентом, а там, глядишь, все уладится.
— Единственно разумный выход. Только уж очень некстати. Я возлагал большие надежды на его поездку в Берлин.
«Мораль! — с тайным раздражением поежился Крофта.— Мораль и политика!.. Нотация для гимназистов. Конечно, это очередной театр. Но, право, момент не тот, господин президент».
— Придется Мастному покрутиться.
— Он и без того не сидит сложа руки. Это мы у него в долгу. Войтек сделал все, что было в его силах.
— Вам никогда не приходилось видеть партитуры Бетховена?.. Говорят, в них содержались прелюбопытные инструкции,— Бенеш отодвинул нетронутую чашку с остывшим кофе. Потрогал ладонью чуть теплый кофейник.— М-да, инструкции оркестру... «Быстро, быстрее, быстро как только возможно» и, наконец, «еще быстрее»... Вы понимаете, что я имею в виду?
— Вы требуете невозможного... Как Бетховен?
— Не исключено, что это был вовсе не Бетховен — я мог перепутать. Но вы правильно поняли: бывают обстоятельства, когда родина требует выложиться сполна... Так и напишите Мастному. И не забудьте передать мою благодарность. Я его очень ценю.
— Не сочтите меня бесчувственным, но у меня тоже есть предложение.
— Не стесняйтесь, мой друг.
— Нельзя ли поторопить доктора Виттига? Ведь он ничем не провинился перед рейхом. Во всяком случае, ему ничего не стоит реабилитироваться, написав, ну скажем, антисемитскую статью на тему московского процесса. Как вы на это смотрите?.. И с чистой душой возвратиться в Берлин.
— А репутация?.. Мораль, наконец? — холодно спросил президент.— Я, конечно, могу с ним еще раз поговорить, но без каких бы то ни было рекомендаций.
