33
Выполняя обещание, данное Франко, фюрер распорядился поддержать его «национальную революцию» всеми имеющимися средствами. Штаб « W» военного министерства получил задание направить в Испанию, под видом добровольцев, кадровых офицеров и ускорить поставки оружия. Геринг сразу же взял в свои руки формирование легиона «Кондор».
30 июля на военном аэродроме Тетуана в Испанском Марокко приземлились двадцать транспортных самолетов «Юнкерс-52» и столько же итальянских «Капрони», предназначенных для переброски марокканских частей. На следующий день из Гамбурга курсом на Кадикс отчалил транспорт «Усарамо», имея на борту немецких военнослужащих и шесть истребителей «Хейнкель-51». В трюмах находились запчасти для трехмоторных бомбардировщиков, прибывших ранее. Они уже показали себя в деле, потопив линейный корабль республики. Ящики со снарядами, фугасными, осколочными и зажигательными бомбами были доставлены через Италию, вместе с легионерами дуче.
Отношения между обоими диктаторами, охладившиеся было из-за германского нажима на Австрию, переживали пору медового месяца. Сферы влияния были разграничены к обоюдному удовольствию.
Над Аддис-Абебой развевался фашистский штандарт с ликторскими фациями и двойной секирой, дни маленькой Албании были сочтены. В качестве следующего шага к воссозданию Римской империи Муссолини предполагал закрепиться в стратегическом треугольнике: Балеарские острова — Картахена — Сеута. Для начала итальянский военно-морской флот оккупировал остров Майорку.
Это вызвало сильнейшее беспокойство в Париже: над путями сообщения с Французским Марокко нависла непосредственная угроза. От правительства народного фронта ждали энергичного противодействия. Многое, если не все, зависело от владычицы морей Великобритании. В Лондоне не преуменьшали серьезности положения. В случае конфликта противник попытается перерезать коммуникации между африканскими колониями и метрополией. Но слишком велик был перевес объединенного англо-французского флота, чтобы сразу бить в колокола громкого боя. Следовало проявлять достойную выдержку.
Не способствовали принятию скороспелых решений и слухи, тщательно скрываемые пока от постороннего мира. Они просачивались из святая святых — королевской опочивальни в Букингемском дворце, где еще так недавно праздновали коронацию; назревал неслыханный скандал, грозивший поколебать устои благополучнейшей из монархий.
Молодой король недвусмысленно заявил семье, что хочет жениться на некой миссис Симпсон — американской миллионерше. Мало сказать, что это, произвело форменный шок. Короли женятся на принцессах крови, а не на сомнительных авантюристках. Мало того что она американка, вдобавок дважды разведенная, так еще и католичка! Если бы могли слышать великие венценосцы, упокоившиеся под сводами Вестминстера, то тут же перевернулись в гробах.
Оставался единственный выход — отречение. К этому, похоже, и шло.
Ощущая кончиками нервов тревожную неустойчивость параллелограмма разнонаправленных сил, фюрер решил во что бы то ни стало наладить взаимопонимание с англосаксами. К союзу с арийской Англией его неустанно подталкивали Геринг и Гесс. Этого же требовала и логика событий. На пиренейском плацдарме в любой момент могла появиться Россия.
Через своего агента в советском посольстве Папен получил сведения, что при определенных условиях Москва будет готова прийти на помощь республиканскому правительству.
Агентура Канариса сообщала, что генерал Якир, командующий украинской группой войск, совершил на днях инспекционную поездку в Одессу, где начато переоборудование причалов под большие грузы. На близлежащем военном аэродроме замечено скопление скоростных двухмоторных бомбардировщиков СБ-2 конструкции Туполева. О месте их передислокации сведений не поступало.
Традиционный распорядок внешнеполитических ведомств уже не поспевал за стремительностью мирового процесса. Космические масштабы борьбы требовали новых зигфридов, новых посланцев Вотана. Константин фон Нейрат, Леопольд фон Хаш и прочие дипломаты старой кайзеровской школы безнадежно отстали. Нейрат к тому же слишком тесно сошелся с аристократами из армии. Гиммлер выражал по этому поводу справедливые опасения.
Риббентроп много лучше ориентируется в новых условиях. Морское соглашение с Англией — его заслуга. Определенно пришла пора произвести перемены.
Решение назначить Иоахима фон Риббентропа статс- секретарем было навеяно могучим порывом «Гибели богов».
На фестиваль в Байрейт, где прошли лучшие годы любимого фюрером композитора, съезжалось все имперское руководство. Вагнеровский музыкальный театр, основанный в 1876 году, напоминал в такие дни оперу Кролля. С той лишь разницей, что в опере звучали речи, а здесь гремела музыка нибелунгов: «Золото Рейна», «Валькирии», «Парсифаль»...
В тот вечер, когда исполняли «Тангейзера», фюрер и Ева Браун, его подруга, пригласили в свою ложу чету Риббентропов.
— Я принял решение назначить вас статс-секретарем в министерстве иностранных дел,— объявил Гитлер в антракте.
— Вы сделали меня счастливейшим из людей, мой фюрер! Я не пощажу сил, чтобы оправдать ваше доверие.
Фрау Риббентроп все слышала, но, обмирая от восторга, не показала и вида. Пост был вакантный, и супруги не без основания рассчитывали, что на сей раз их не обойдут. Так и случилось, как предрекали друзья.
— Кого бы направить в Англию? — спросил Гитлер новоиспеченного шефа дипломатии (министры приходят и уходят, а статс-секретари олицетворяют незыблемую преемственность).
Риббентроп сделал озабоченное лицо:
— На сегодня это самое важное наше посольство.
— И вообще, каковы шансы договориться с Лондоном?
— Шансы невелики,— осторожно заметил Риббентроп.— Но тем не менее они существуют.— Он вдруг почувствовал, что его пронзила молния, открыв совершенно новое — третий глаз? — видение.— Пошлите меня, мой фюрер,— смиренно попросил он.
Да, это было озарение, вдохновение свыше. В статс- секретарях можно проторчать всю жизнь, а Лондон, в случае успеха, предоставлял возможность сразу скакнуть на верхнюю ступеньку.
Гитлер не без удивления взглянул на давнего своего приверженца. Отказаться от высокого поста способен не каждый. Для этого нужно иметь либо провидческий ум, либо бескорыстное сердце. Ни тем, ни другим Риббентроп не выделялся.
— Спасибо за интересную мысль. Я подумаю.
Мадам Риббентроп едва не потеряла сознание.
Пренебречь министерской должностью ради посольства, хотя бы и лондонского! На это способен один Иоахим. Неисправимый фанатик! О, только бы фюрер не согласился...
Фюрер согласился. Уже на следующий день германский временный поверенный нанес визит в Форин офис и запросил агреман.
Риббентроп появился на приеме, устроенном Герингом в честь руководителей олимпийских делегаций. Торжество проходило на лужайке королевского дворца. Прожекторы, установленные на соседних крышах, заливали парк резким дымящимся светом. Влажная листва казалась фиолетовой, а лица людей — голубыми. Дул пронизывающий ветер. Дамы кутались в меха. Левальд, руководитель Олимпийского комитета, надел шляпу. Имперские министры и генералы стояли вперемежку с дипломатами. Весть о назначении Риббентропа перестала быть новостью. Здороваясь с послами, он холодно благодарил за поздравления.
— Скорее похоже на опалу,— сказал американскому послу посланник Южно-Африканского Союза Джи.— Повторяется история с Папеном.
— А что с Папеном?
— Разве вы не знаете, что он в Вене.
— Ах, да... Простите, забыл.
Возвратившись из Вашингтона, Додд обнаружил в Берлине множество перемен. Влияние умеренных, к которым принадлежал Шахт, явно шло на убыль. Тон задавали фанатичные экстремисты. В сущности, необратимо менялся весь мир. Шансы на переизбрание Рузвельта довольно сомнительны. Общественное мнение в Штатах кренится на правый борт, грозя опрокинуть лодку. Фриц Кун, доморощенный фюрер, раньше он работал на заводе Форда в Детройте, возит по всей Германии группы американских туристов немецкого происхождения. «Национал-социализм — это спасение для народов»,— заявил он на митинге в Нюрнберге. Все его действия направляет Боле из иностранного отдела НСДАП.
Коричневая плесень завелась и под крышей посольства. Новый советник Мейер вовсю заигрывает с Герингом, готовя за спиной Додда почву для двусторонних переговоров. Судя по всему, наци ожидают крупных уступок с американской стороны.
— Чертовски холодно! — поежился, подойдя, Эрик Фиппс.
— Почему англичане любой разговор обязательно начинают с погоды? — пошутил Додд.— Но вы правы, продирает насквозь. Терпеть не могу эти ужины на лужайке. Вы останетесь?
— Едва ли... Мне вообще начинает казаться, что пора собираться в дорогу.
— Вы это серьезно, сэр Эрик?
— Вполне. С моим складом ума все труднее становится приспосабливаться к климатическим перепадам. Откровенно говоря, после назначения Риббентропа я и сам готов рекомендовать моему правительству сделать ответный жест. Здесь нужен более покладистый человек.
— Могу лишь сожалеть,— Додд беспомощно похлопал себя по карманам, ища очки: на эстраде появились актеры в камзолах и робах восемнадцатого века.— Мне будет вас очень недоставать, сэр Эрик... Если, конечно, я задержусь долее вас,— ответил он откровенностью на откровенность.
— Даже так? — Фиппс деликатно отвел глаза.— Пока вы отсутствовали, тут возникли кое-какие домыслы...
— Я в курсе,— кивнул Додд. Слухи о скорой его отставке распространял, с подачи Мейера, Геринг.— В принципе не исключено, хотя ни президент, ни госсекретарь ничего мне об этом не говорили. Нацисты меня едва терпят, что не может не отражаться на настроениях американцев.
— Демократия постоянно пасует перед диктатурой. Мы ведем себя, как кролики, загипнотизированные удавом. Куда нас вынесет, мистер Додд, на какой берег?.. Я очень доверяю вашему историческому чутью.
— Откровенно говоря, я ощущаю себя такой же щепкой, влекомой течением. Понимание истории — это одно, а чутье... Чутье — субстанция тонкая, неуловимая. Признаюсь, что я не предвидел столь бурного развития испанских событий, хотя и предсказывал возможность установления германо-итальянского контроля над Европой. В конечном счете отказ от согласованных англо-французских действий против агрессии в Абиссинии обрек европейские демократии на гибель.
— Целиком и полностью с вами согласен. Испанская трагедия — прямое следствие совершенной ошибки. Гитлер и Муссолини, не опасаясь санкций, снабжают оружием военную 'хунту. За это, надо думать, они получат испанские колониальные владения. В недалеком будущем нам будет противостоять коалиция уже из трех диктаторов.
— Простите, сэр Эрик, но это не более чем констатация свершившегося факта. Истинная перспектива рисуется в более мрачных тонах. Я далек от критики вашего правительства, но, рассуждая как историк, смею сказать: Англия проявила поразительное бессилие, за которое вынуждена будет заплатить непомерную цену. Недаром говорят, что скупой платит дважды. Баланс сил постоянно сдвигается в пользу тоталитарных режимов. Во Франции сейчас такие раздоры, что установление диктатуры представляется неизбежным. Мы со своим изоляционизмом совершили непростительную ошибку. Штаты неизбежно окажутся втянутыми в новую войну, но на условиях куда более худших, чем сейчас, а завтра — тем более. Группа неразумного меньшинства в сенате нисколько не поумнела. Как видите, уроки истории никому не идут впрок... С кем это так любезничает Геббельс?
— Юнгер... Воин-эстет, бард, проложивший бряцанием лиры путь стальным колоннам... Фашизм и розы! Чем это хуже, чем фашизм и меч? Фашизм и спорт?
— Что ж, это их время. Габриэле Д'Аннунцио, Монферлан... В России, мне рассказывали, чуть не каждый второй писатель в гимнастерке и галифе... Никогда еще сама идея демократии не выглядела столь беспомощно-жалко... Похоже, близится конец света, сэр Эрик?
— Мир либо переболеет злокачественным поветрием, либо погибнет. Хуже всего то, что клиническое течение черно-красной лихорадки протекает двояко. Отвращение к нацизму толкает наших интеллектуалов в объятия Сталина, страх перед большевизмом — в фашистскую паутину.
— Идея Интернационала все же ближе европейскому идеалу, чем почва и кровь?
— Погодите и вы увидите, во что выльется этот эксперимент. Слишком много общих черт у величайшего вождя всех времен и гения всех времен и народов. Тотальная организация неизбежно приведет Сталина к национальной автаркии. Национализм динамичен. Он переливает миф в энергию.
— Созидания или разрушения?.. В том-то и суть, что национализм и интеллект — это два антипода. С одной стороны, сила и рост, с другой — иссушающий скепсис, но именно он создал все то, чем гордится человечество.
— Мысли о будущем угнетают меня. Ощущая полнейшее бессилие хоть что-нибудь изменить, чувствуешь себя таким жалким.— Фиппс простился и незаметно покинул прием.
Дамы и кавалеры в париках оттанцевали свое. Лучи прожекторов осветили затянутое облачной пеленой небо. Знаменитый летчик Удет принялся выписывать фигуры высшего пилотажа.
— Боюсь, что ко мне вернется прошлогодняя простуда,— пожаловался жене посол Додд.
— Сходи за пальто и шляпой,— посоветовала Мэтти.— Или совсем уедем?
— Четверть одиннадцатого,— он защелкнул крышку карманных часов.— Из Олимпийских игр Гитлер делает себе грандиозную рекламу. Сэр Эрик прав: фашизм и пулемет, фашизм и футбол, фашизм и цветы... Ты обратила внимание, дорогая, на того господина, что стоял с Геббельсом?.. Это знаменитый романист Юнгер. Пишет ритмизованной прозой, вроде Аннунцио... Даже названия у них схожи: «Мраморные скалы», «Девы скал». Красивенькая дешевка. Я только сейчас обратил внимание... И этот сексуальный культ родины: невеста, жена... С рыцарским идеалом его роднит разве что фразеология, набор заезженных метафор. На деле же — звериная похоть и пьяный садизм.
