Файл 048

Федор Поликарпович очнулся от острого запаха нашатыря. Стены скупо обставленного кабинета еще вершили плавно затухающее кружение.

— Что с вами? — донеслось, как сквозь вату.

Увидев над собой чье-то участливо склонившееся лицо, сконфуженно улыбнулся.

— Право, не знаю… Голова закружилась. Душновато у вас.

— Вот уж не замечал, но ничего — ситуация поправимая. Желание гостя — закон.

Почувствовав освежающее, вроде бы даже с легким морским привкусом дуновение, Бобышкин понемногу обрел ясность мысли. Ощущал он себя крайне неловко. Сражение было проиграно еще до начала.

— Никак не узнаете меня, Федор Поликарпович? — высокий мужчина в нарядной рубашке в радужную полоску грузно опустился по другую сторону стеклянного столика в жалобно скрипнувшее под ним кресло. От свежевыбритых щек повеяло хорошим английским одеколоном.

— Почему же? — заставил себя улыбнуться Бобышкин, напряженно разглядывая из-под опущенных век резко обрисованный профиль. Кустистые брови, нос сапожком, массивный подбородок с ямочкой — определенно он уже видел этого человека. — Я знал, куда шел…

— В самом деле? И куда же, позвольте спросить?

Легкая ирония, окрасившая барственный, с покровительственным оттенком голос, помогла соединить разносторонние сигналы, атакующие забывчивый мозг. Собравшись в едином фокусе, обоняние, зрение и слух озарили темные закутки мгновенной вспышкой.

— Да ведь к вам, Анатолий Мелентьевич, — нарочито вяло, как бы позевывая от скуки, вымолвил Бобышкин, овладев ситуацией в упорной внутренней борьбе. Меньше всего он мог ожидать, что встретит здесь Серова. — Забыли, чай, приглашение?

— Сюда-то я вас, положим, не приглашал, — больше разочарованно, нежели недовольно, фыркнул Серов. — Позвонить мне не удосужились, Федор Поликарпович? Нехорошо…

— Так уж вышло, профессор, текучка заела, — стремясь перехватить инициативу, Бобышкин доверительно наклонился. — Можно вопрос?

— Давайте, раз вы здесь.

— Знакома вам эта женщина?

— Как будто припоминаю, — кивнул Серов, равнодушно взглянув на фотографию. — А в чем, собственно, дело?

— Имя, фамилию знаете?

— Ольга как будто, а дальше, простите, не помню.

— Маслюкова, — подсказал Бобышкин. Олимпийское спокойствие профессора одновременно и озадачивало, и обезоруживало. — Ольга Маслюкова.

— Да-да, теперь припоминаю. Работала у нас, но недавно уволилась.

— Вот как? — разочарованно вздохнул Федор Поликарпович, вынимая еще один снимок. — А этот молодой человек?

— Витя! — озарился улыбкой Серов. — Славный парнишка, но тоже уволился. Сожалею.

— С чего бы такая текучесть кадров?

— Это, сударь вы мой, не совсем кадры. Скорее пациенты, но, так сказать, временно зачисленные в штат.

— Пациенты?.. Вы знали, что они баловались наркотиками?

— Конечно. Это еще слабо сказано: «баловались». Ярко выраженная наркомания со всеми сопутствующими явлениями, включая абстинентный синдром, ломку. Им пытались помочь, и поначалу процесс протекал довольно успешно, но они, как говорится, выбрали свободу. Что ж, насильно мы никого не удерживаем.

— У вас что же тут, клиника такая, так сказать, диспансер?

— Не совсем, но по мере сил стараемся облегчить состояние временного персонала. Иногда, должен признаться, удается достичь неплохих результатов.

— Звучит как-то обреченно.

— Что именно?

— Временные пациенты. Можно подумать, что их караулит смерть.

— Нас всех, в конечном итоге, ждет одно и то же.

— В философском плане.

— В самом, простите, обыденном. Прогноз с неукоснительной стопроцентной точностью.

— Но каждого в свой срок, Анатолий Мелентьевич, тогда как вашим, как вы называете, временным помогли умереть раньше срока. Не успели уволиться, так сказать…

— Однако, — Серов не выказал особого удивления. — И как же это случилось? — спросил скорее из вежливости, не выказав вполне уместного в данном случае интереса.

— Вы помните, о чем мы с вами беседовали тогда, в Институте мозга? Я еще снимки показывал…

— Постойте, постойте… Неужели?!

— Да, Анатолий Мелентьевич, точно так.

— Оля и Витя?

— Они самые.

— Черепа с отверстиями? В лобной кости и, кажется, в теменной области?

— Совершенно верно. У вас отличная память.

— Ужасно! Что же вы сразу-то не сказали? Не знали еще? Впрочем, по тем снимкам опознать было решительно невозможно…

— Понадобилось время, чтобы установить личности погибших, получить прижизненные портреты… Я же говорю: заела текучка. Но как только дело начало проясняться, я прямо к вам. Вы уж не обессудьте, что без звонка.

— Забудем об этом. Теперь понимаю, что вас привело. Я, признаться, поначалу хотел от ворот поворот дать, но когда назвали вашу фамилию, передумал.

— И правильно поступили. Ссориться с прокуратурой — последнее дело.

— Э, Федор Поликарпович, туг вы ошибаетесь, батенька, — махнул рукой Серов. — Как говорится, мой дом — моя крепость. Кого угодно наладить могу, ищите потом управу. Как выражается мой внук, в гробу я видал вашу прокуратуру. Коррумпирована почище милиции и чиновничества, вместе взятых, да еще и сугубо реакционна. Знаю, что говорю! Считайте, что для вас сделано исключение. Личное знакомство и референции уважаемых персон как-то обязывают.

— Это вы верно по поводу крепости. Глубоко эшелонированная оборона. Я сперва удивился, но теперь понимаю: наркомания — не шутка. Впрочем, вы говорите, что у вас не психодиспансер?

— Наркомания, как таковая, меня не интересует. Мы отбираем для изучения только лиц с отчетливо выраженным комплексом проскопии.

— Как вы сказали, профессор?

— Проскопии. Так называют способность, зачастую мнимую, предвидеть будущее. У Ольги и Виктора она была достаточно развита.

— Как же вы вышли на них?

— Для подбора подходящего контингента у нас существует специальная служба. Я не вдаюсь в мелочные подробности. К нам поступает много людей, но отсев очень жесткий. Редко кому удается пройти все тесты.

— Они, значит, прошли — Ольга с Виктором?

— Безусловно. Жаль, что не хватило выдержки и терпения. Мы не только стараемся облегчить общее состояние, но и заботимся о своих подопечных. Отлично, по нынешним временам, платим, обеспечиваем полноценным питанием, предоставляем жилплощадь. Извините за шаблонный язык, но это чистая правда… Благотворительность тут ни при чем. Просто элементарная забота об испытуемых. Исключительно для пользы дела.

— Побегов, значит, не опасаетесь?

— Чего-чего?.. Помилуйте, голубчик! Никого насильно не держим. Не нравится — ступай на все четыре стороны.

— Зачем же тогда столь впечатляющая система защиты? Одни лифты чего стоят.

— Лифты? Нет у нас никаких лифтов.

— А камеры эти, вроде кабин со стальными створками? Неужели только для дезинфекции?

— Не только. Вы хоть знаете, где находитесь, уважаемый следователь?

— Пытаюсь понять.

— Ах, только пытаетесь!.. Мы, между прочим, тут генной инженерией занимаемся. Согласно международным правилам, это предполагает высшую систему защиты. В экстраординарных случаях, с нами, надеюсь, ничего подобного не произойдет, уничтожению подлежит вся лаборатория.

— Вместе с людьми?

— Не исключено.

— Сурово.

— На атомной субмарине не легче. Ничего не попишешь: профессиональный риск.

— А чем еще занимается ваше акционерное общество? Если не секрет?

— Разумеется, секрет, но в разумных пределах я готов удовлетворить ваше любопытство. Что, собственно, вас интересует?

— Прежде всего, дырки в черепах, — Бобышкин решил пойти ва-банк. — Надеюсь, они получены не в этих стенах?

— Как прикажете вас понимать? Прямое обвинение или неудачная шутка?

— Ни то ни другое, — покачал головой Федор Поликарпова. — Глас вопиющего в пустыне, профессор. Прошу вашей квалифицированной помощи. Если помните, я еще в прошлый раз задавался вопросом об эксперименте. Теперь же тем более эта мысль не выходит из головы. Войдите в мое положение… Вы же сами только что назвали свой временный контингент испытуемыми? В чем заключаются испытания?

— На этот счет можете не беспокоиться. Мы не занимаемся хирургией. Ни трепанации, ни вживления электродов. Остальное вас не касается.

— Но кто-то ведь произвел трепанацию?

— Ищите и обрящете. Тут я вам не помощник. Не потому, что не хочу, а потому, что не знаю. От нас они ушли живыми-здоровыми. По меньшей мере в лучшем состоянии, чем поступили, — поправился Серов. — История болезни — объективное тому подтверждение. Хотите ознакомиться?

— Будьте настолько любезны.

— Тогда подсаживайтесь к монитору.

Серов набрал код и вывел на экран историю болезни Ольги Маслюковой. Все, как положено: анализы, заключения врачей-специалистов, процедуры, лекарства. Выписка недели на две предшествовала дате смерти, установленной экспертизой. Написать, разумеется, можно все, что угодно, особенно на компьютере, но что есть, то есть.

Не порадовала находками и вторая история. Разве что в анамнезе Виктора значился залеченный сифилис. Об экспериментах над пациентами не упоминалось и словом.

— Для этого существует лабораторный журнал, — объяснил Серов, — но это сугубо конфиденциальная информация.

— Секрет фирмы?

— Если угодно.

— Коммерческий?

— В том числе и коммерческий.

— «Светосила» — закрытое акционерное общество. Как-то не вяжется с научными исследованиями, а у вас еще и бесплатный медицинский стационар со всеми онерами… Вам не кажется?

— Вы плохо знакомы с современными условиями. Как и многим, нам приходится выживать. Средства на науку и медицинское обслуживание как раз и дает коммерция.

— И чем, простите, торгуете?

— Самым ценным товаром, уважаемый Федор Поликарпович, — информацией.

— Нельзя ли чуть конкретнее?

— Нельзя, но если очень хочется, то можно. Вам ведь хочется?

— Не скрою. Помнится, вы даже обещали показать кое-что интересное.

— Мы, кажется, говорили тогда о призраках?

— Совершенно справедливо. Кража препаратов в Институте мозга, тень Цюрупы и вообще фарс-гиньоль…

— Не спешите с выводами, Федор Поликарпович, все намного серьезнее, чем вам кажется… Впрочем, смотрите сами, — Серов ввел новый диск и, поиграв клавишами, спроецировал на экран изображение знакомого по фильмам кремлевского кабинета. За длинным, покрытым зеленым сукном столом, где обычно располагались члены политбюро или победоносные маршалы, сидели лицом к лицу Сталин и Гитлер. Изображение было четкое и создавало полную иллюзию документальной съемки. Когда же последовательно появились звук и цвет, сцена приобрела все приметы телевизионной передачи в прямом эфире, о чем свидетельствовала и сегодняшняя дата в нижней части кадра и мелькающие цифры бегущих мгновений. Реальные Гитлер и Сталин никогда не встречались. Случись такое на самом деле, они не обошлись бы без переводчиков. Эти же оживленно болтали с глазу на глаз, причем разговор шел попеременно на немецком и русском языке с характерными особенностями произношения и манеры. Зрелище не выдерживало никакой критики с позиций исторической правды, но картина была настолько реальна, что холодела кровь. Детство Бобышкина пришлось на войну и первые послевоенные годы. Он видел живого Сталина на мавзолее и хорошо помнил, как цепенела Можайка, когда по шоссе пролетал кортеж черных лимузинов. Пережитые страх и восторг всколыхнулись в нем едва ли не с прежней силой.

— Ничего себе! — он с трудом перевел дыхание.

— Здорово, не правда ли? — удовлетворенно улыбнулся Серов. — А вы говорите «Московский комсомолец»! Коробка от ксерокса!

— Я ничего не говорю, — Федор Поликарпович едва сдерживал дрожь.

— Хотите, чтоб внесли эту самую коробку? Кого предпочитаете: Коржакова, Чубайса, Поскребышева?.. А давайте-ка Ивана Грозного? — профессор опять поколдовал над клавиатурой, и в дверях возник бородатый царь, вполне узнаваемый, хоть и не похожий на Черкасова в одноименной роли.

Бобышкин мог поклясться, что перед ним живой человек, а не загримированный актер, хотя движения Ивана Васильевича и казались несколько более скованными, чем у мирно беседовавших людоедов.

«Я только словом был государь, а на деле ничем не владел, — болезненно отдуваясь, посетовал царь, водрузив набитую пачками новеньких обандероленных долларов коробку на самую середину стола. — Как лучше, так и делайте; сами ведаете, как себе хотите, — жаловался он и стенал бабьим слезливым тоном, — а мне до того, ни до чего дела нет. Если кто и был казнен, то за свою вину».

«Царь Иван, — не повернув головы, представил Сталин, — великий и мудрый правитель… Одна из ошибок Ивана Грозного, — вождь, однако, не удержался от критики, — состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся. Бог ему в этом деле мешал. Нужно было быть еще решительнее».

«Следует вешать тут же без всякой жалости, — поддержал фюрер. И, самое главное, не давать времени для длинных речей».

«В тот же день».

«Приводить приговор в исполнение в течение двух часов… Фрейслер уж об этом позаботится. Это — наш Вышинский».

«Я знаю, как сильно любит германский народ своего вождя, — довольный достигнутым единогласием, Сталин улыбнулся в усы, — поэтому я хотел бы выпить за его здоровье».

Как из-под земли, явился лысый человечек во френче с петлицами без знаков различия и разлил по бокалам вино.

— Поскребышев, — прокомментировал Серов. — За историческую точность высказываний отвечаю головой перед каждым из них, — усмехнулся он. — Программировал, сверяясь с источниками… Впечатляет?

— Более чем! Как вам удалось?

— Секрет фирмы. Поведение, речь, мимика — все определяется программой.

— А образы?

— Компьютер синтезирует на основе кино- и фотодокументов. Это как раз не фокус.

— Иван Грозный тоже на документальной основе?

— Тот же принцип, что и у Герасимова. Реконструкция по черепу. Была бы голова, а туловище можно взять у кого угодно.

— Реконструкция по черепу, говорите? Знакомая ситуация, но поворот, должен признать, для меня неожиданный. Один Бог знает, куда это нас заведет. В одном вы правы: ничего не стоит создать любую фальшивку.

— Положим, стоит, и немало, но подпортить репутацию можно кому угодно.

— И на любом уровне, если я правильно понимаю.

— Абсолютно. Представьте себе, например, президента США, подписывающего документ о возвращении Аляски России. Подпись, печать, бланки — все, как в натуре, не отличишь. В конце концов разберутся, но скандал!..

— Пока разберутся, — махнул рукой Бобышкин, — много воды утечет, а то и крови. Стоит только запустить по телевидению… Допустим, Кучма отказывается от Крыма? А?

— Пожалуй…

— Или же наш передает японскому императору всю Курильскую гряду и южную часть Сахалина в придачу, а китайцам — Приморье?

— Быстро вы ухватили самую суть.

— Привычка мыслить в криминальных рамках. Хвастаться нечем: порок примитивен… Скажите, Анатолий Мелентьевич, призраки тоже ваша работа?

— Был бы счастлив ответить утвердительно, но увы… Самому интересно знать, как зовут шалуна. Синтезировать образ не проблема: хоть черта с рогами или наркома Цюрупу. Голограмма — тоже задача для семиклассника, могли убедиться… Но как запустили в телепередачу, ума не приложу. Высший класс. Если, конечно, тут не спонтанная самоорганизация.

— Что еще за самоорганизация?

— Всемирная сеть — сложная многоканальная система, — не слишком понятно объяснил профессор, добавив что-то и вовсе заумное про развивающиеся программы и гомеостат.

Федор Поликарпович понял только, что Серов решительно открещивается от скелетов и рогатых чертей. Остальное как-то пролетело мимо ушей, в том числе и тонкий намек на собственный опыт, а потому маленькое происшествие в библиотеке так и осталось непроясненным. Во всяком случае, Бобышкин никак не связывал свой конфуз с голографией, о которой имел весьма отдаленное представление, хотя и не путал ее, как иные служители Фемиды, с порнографией.

— Если я правильно понял, вы ведете эксперименты с генетическим материалом. Это как-то связано с воссозданием образов? — он кивнул на экран, где зиял пустотой исторический кабинет. — А они куда подевались? Те?

— Отбарабанили свое и слиняли, — пошутил Серов. — Запас речей кончился… А связь самая непосредственная — молекула ДНК. Она включает в себя не только генный набор, обеспечивающий каждому из нас неповторимую индивидуальность, но и, как выяснилось, некий закодированный гипертекст. Он читается не только буква за буквой и строчка за строчкой, но вообще с любой буквы. Слова здесь неразделимы, как в древних манускриптах. По сути, одна бесконечная сплошная строка, закрученная в пространственную спираль. Считывая информацию с каждой последующей буквы, мы всякий раз получаем иной текст. Справа налево и наоборот, вверх, вниз — без разницы. Притом содержание никогда не остается постоянным. Хромосомы в ядре раскручиваются, вибрируют, порождая все новые и новые варианты сюжета. И это не только метафора, сравнение. Компьютерный анализ показал, что структура устной речи и книжного текста математически тождественна генетическому коду. Вы понимаете, что это значит? Клетки обмениваются информацией, ведут между собой бесконечный диалог на структурно близком, но пока не понятном нам языке. В рамках международной программы «Геном человека» мы пытаемся найти ключ к его расшифровке. В отличие от Шамполиона, прочитавшего египетские иероглифы, у нас нет билингвы, спасительного Розетского камня.

— Я многого не понимаю, но мне чертовски интересно, — искренне признался Бобышкин. — Прямо дух захватывает.

— Да, перспективы потрясающие. Мы перешагнули порог «Смелого нового мира». Внутри яйцеклетки уже в момент оплодотворения закладывается электромагнитный образ будущего организма. Генетический код как бы проявляет себя через голографическую память. Улавливаете связь? Располагая хотя бы частичкой плоти, будь то засохшая капля крови или клочок кожи, мы в принципе можем воплотить конкретную ДНК в компьютерную программу.

— Зачем?

— Чтобы дать новую, пусть на уровне электронов, жизнь конкретному генотипу. Не знаю, к чему это приведет, но проследить интересно. Молекула ДНК может существовать в виде поля и передаваться на расстояние. А организм? Я не вижу принципиальных запретов. Простой пример передачи генетической информации — внедрение вируса. ВИЧ, злокачественная лихорадка Эбола — не суть важно. Тот же принцип возможно использовать и для волнового внедрения в мозг, чтобы повлиять на него изнутри.

— Страшная вещь.

— Да уж, лазер на молекулах ДНК будет пострашнее водородной бомбы, — самодовольно приосанился Серов.

— И такие работы ведутся?

— А как вы думаете?

— Думаю, что ведутся.

— Появление виртуального призрака, сканированного с хромосом человека, способно вызвать переворот во всех сферах жизни. По понятным причинам американцы ушли далеко вперед. На одной из интернетовских конференций был представлен диалог Эйнштейна с Мэрилин Монро. Созданные компьютером виртуальные персонажи вели свободную беседу на разные темы, пользуясь всем массивом сетевой информации. Это вам не словесные блоки, какими обменивались тут Гитлер со Сталиным, а почти разумная, хоть и банальная речь… Больше того, любой желающий мог принять участие в разговоре, — вкрадчиво понизив голос, добавил Серов.

— Как это? — усомнился Бобышкин.

— Очень просто. Хотите попробовать?

— А можно?

— Почему нет? Наденьте-ка шлем. Я вас сейчас подключу.

Федор Поликарпович не успел опомниться, как увидел себя внутри того самого кабинета. Кожей и собственным весом он по-прежнему ощущал себя сидящим в поворотном кресле, но глазами, ушами, душой — был тут, в недоступном святилище, исторгнутом адом. Раскаленные вольфрамовые нити дрожали в лампочках настенных светильников, бросая отсветы на полированные спинки стульев, отражаясь расплывчатым ореолом в глубине глазурованных плиток калорифера в левом дальнем углу, и, как живые, подрагивали занавески на окнах, и там, на его столе, легкий сквозняк шевелил выколоченный из трубки пепел.

Затаив дыхание, Бобышкин уставился на двери, ожидая, что с минуты на минуту войдут они, эти двое. Пусть виртуальные демоны, электронные призраки, тени, но все же — они… Вот повернулась бронзовая ручка и кто-то невидимый торжественно распахнул обе створки. Испытание не для слабонервных, даже мурашки побежали по коже. На краткий миг возвратилось ощущение детства: полет вниз головой на аттракционе в Парке культуры. Упоительная жуть!..

Но вместо ожидаемого с замиранием сердца хозяина, на ковровую дорожку робко вступила точеная ножка в стоптанной туфельке итальянского производства. С удивлением подняв глаза, Федор Поликарпович увидел перед собой Ольгу Маслюкову. Сдув упавшую на лоб прядь, она распростерла исколотые руки и вдруг вспыхнула, объятая синим пламенем, превратившись в ослепительный шар.

Вторично потеряв за последние два часа сознание, Бобышкин потерял и свое Я.

— Как чувствуете себя, Олечка? — услышал он откуда-то из дальнего далека такой знакомый голос.

— Спасибо, Анатолий Мелентьевич, теперь уже лучше, — ответил, с трудом ворочая языком.

— Отвезите его домой, — распорядился Серов.

— Домой? Может, все-таки…

— Оставьте свои замашки. Вы же не киллер какой-нибудь? Чище надо было работать с персоналом.

— Эффект кратковременный. Через неделю-другую придет в себя, вспомнит. У него же и записи наверняка есть?

— Не важно. По моим сведениям, приказ об увольнении уже заготовлен. Очухается как раз к торжественным проводам на заслуженный отдых… Постарайтесь проследить, как поведет себя в первые дни, пока действует чужая генетическая программа.

— Что и говорить, Анатолий Мелентьевич, эксперимент уникальный. Надо же: чокнутая наркоманка в теле прокурора.

— Вам бы все шуточки! А мужик-то хороший…

Ежедневно лишь в сфере технической информации фиксируется 20 миллионов слов. Прилежный работник, способный прочесть за минуту 1000 слов, просиживая за этими текстами 8 часов в день, сумеет переварить такой объем сведений за месяц.

Когда он перевернет последнюю страничку, выяснится, что за это время накопилось информации еще на пять с половиной лет каторжного труда.

Избыточная информация душит многие отрасли бизнеса. «Избыток информации столь же опасен, как и ее недостаток», — свидетельствует лондонский психолог д-р Дэвид Льюис.

Нынешнее обилие информации, которое захлестывает штаб-квартиры фирм и компаний, может привести к параличу анализа ситуации, затрудняя тем самым принятие эффективных решений. В потоке самых разнообразных сведений, зачастую противоречащих друг другу, выловить ключевую информацию сложнее, чем найти жемчужное зерно в навозной куче.

Совсем недавно испытанным приемом конкурентной борьбы было утаивание информации. Теперь небезуспешно применяют оружие избыточной информации, заваливая контрагентов массой ненужных сведений и тем самым путая их карты. Это считается «хорошей тактикой».

(IZVESTIA)

Знахарка, шептуха: предсказание судьбы, заговоры на удачу, счастье, от порчи, пьянства, пропажи.

Очень красивая, но очень одинокая девушка пригласит к себе или приедет в гости к состоятельному интеллигентному мужчине не моложе 28 лет.