Файл 045
Буруны как обрезало, едва яхта пересекла невидимую границу между двумя маячками на волнорезах.
— Поспели в самый раз к ленчу, — глянув на часы, возликовал Блекмен.
— Ленч оставьте своему Макдональдсу, — Бургильон выключил двигатели, и яхта по инерции заскользила, разрезая стальную гладь усмиренного Понта. — У нас будет обед. Diner de gala.
— По какому случаю, интересно?
— В моем возрасте каждый новый день — уже праздник, — меланхолично заметил барон.
— Перестань! — оборвала его Ампаро.
— И предусмотрено соответствующее меню?
— Удовольствуетесь полуфабрикатами, Джерри. На большее я не способна. С завтрашнего дня все претензии к Полу.
— Пока никаких претензий, но я точно помню, что погрузил на борт массу вкусных вещей.
— На палубу, Джерри, — распорядился Бургильон, — мы прибываем.
— Есть, мастер, — Блекмен бросился к трапу.
Барон, а вслед за ним и Климовицкий вышли на площадку. Набережная, тонкой скобой охватившая горный склон, едва различалась за жемчужной завесой. Легкий ветерок, дохнув хвоей, обдал влажным и неожиданно теплым дыханием.
Яхту еще несло, но взвыл брашпиль, загрохотала по клепаной стали цепь и якорь с поворотными лапами тяжело плюхнулся в воду. Два красных звена с маркированными контрфорсами обозначили сорокаметровую глубину. Цепь натянулась, проскрежетав в клюзе, и судно замерло, как укрощенный бык с кольцом в носу.
— Когда будем сниматься? — спросил Блекмен.
— Полагаю, не раньше утра. Куда нам спешить? За ночь и погода может перемениться.
— Есть признаки?
— По-моему, к тому и идет.
После обеда, который барон нашел вполне сносным, а Павел Борисович просто великолепным — особенно пришлись по вкусу улитки и крупная ежевика, — Ампаро побросала одноразовую посуду в утилизатор и ушла подремать. Она свято верила в целительную силу дневного сна, хотя ничем особенным никогда не болела.
Взяв предложенную сигару, Климовицкий с любопытством обозрел находки, разложенные на стеллажах и прикрученные проволокой к деревянным тумбам: обросшую ракушками греческую амфору, пушечный ствол с изображением солнца перед запальником, многоцветные шлифы вулканических бомб, отличную, хоть и склеенную из обломков краснофигурную вазу и множество всевозможных кораллов. На потолочной балке и дубовых панелях висели чучела крупных рыб, вываренные акульи челюсти и лабрис из почерневшей меди.
— Настоящий?
— Найден на дне, в четырех милях от Крита.
— А этот обломок чем примечателен? — Климовицкий погладил окатанный кусок мрамора с неясными следами букв. Он и сам питал пристрастие к античным осколкам.
— О, это моя гордость! Единственный фрагмент недостающей части прославленной Marmor Parium. Если бы она сохранилась целиком, — Бургильон мечтательно вздохнул, — мы бы знали о своем прошлом значительно больше. Считается, что на стеле была записана история Эллады со времен основателя Афин Кекропса. Уцелело всего два обломка. Один почему-то оказался в Смирне, где его приобрели для Оксфорда, другой остался на Паросе. На нем запечатлено восемьдесят наиболее примечательных дат.
— Извержение на Тире?
— К сожалению, в этом месте камень выщерблен.
— А что написано на вашем куске?
— Полностью прочитать невозможно. Только семь букв, разделенных интервалом: ГОРГ и СИК. Я не знаю, что означают эти обрубки слов. Можно подобрать множество значений. Горго по-гречески — «грозная». Отсюда горгоны — девы-чудовища, но нельзя исключить и Горгия, софиста из Леонтины.
— А СИК?
— Все, что угодно: от города Сикиона, входившего в Пелопоннеский союз, до клеветника — сикофанта.
— Тем не менее, Рене хочется верить, что это Сикинос, — вмешался Блекмен, — крохотный островок в нескольких милях отсюда.
— Не надо преувеличивать, Джерри. Это всего лишь одна из версий, которую стоит проверить.
— Лично у меня создалось впечатление, что вы просто хотите присоединить этот остров к своей коллекции. Бывали на нем прежде?
— Не довелось.
— Я так и думал! А тут, на Мелосе?
— Дважды.
— Именно поэтому мы не высаживаемся! Все сходится: Мелос вам уже не интересен и все помыслы сосредоточены на Сикиносе, тем более что он тоже СИК… Где, кстати, вы ухитрились выловить этот мрамор?
— Не поверите, но я наткнулся на него совершенно случайно… Это было на Паросе, четыре года назад. Мы с сеньорой Ампаро бродили в горах и набрели на загон для овец, огороженный, как и всюду, невысокой стеной из камня. Я обратил внимание на необычного цвета ящерицу — черную, как смола, но стоило мне сделать шаг, как она юркнула в щель. Я вовсе не стремился ее поймать. Не пойму, что побудило меня сунуть туда палец. Ящерицы, понятно, и след простыл, а камень подался, ну я и выковырял его из кладки.
— Зачем?
— Сам не знаю. Так уж вышло.
— Покушение на чужую собственность и кража в итоге.
— Вы правы, но я не испытываю угрызений совести.
— Еще бы!.. От нечего делать я просмотрел карты и невольно задал себе вопрос… Вы догадываетесь, какой именно?
— Не имею ни малейшего представления.
— Ближе всех к Тире расположен именно Сикинос, но первую стоянку вы почему-то назначили на Олиоросе, хотя в конце концов мы оказались на Мелосе. В чем дело, Рене?
— Вот уж не думал, что мой друг станет подозревать меня в тайных умыслах. Вам не стыдно?
— Ничуть. Стыдно должно быть вам, — Блекмен не удержался от улыбки. — Кто украл у бедного крестьянина бесценную историческую реликвию? Имейте в виду, таможенники могут упрятать вас за решетку.
— Я не намерен покидать территориальные воды Греции.
— Шутки в сторону, Рене, почему мы не зашли на Сикинос? Эволюции американского ракетоносца не представляли для нас непосредственной опасности.
— Вы первый подняли тревогу.
— Не важно! Разминулись — и точка. Ничто не мешало сразу же лечь на нужный курс.
— Какая вам разница, где ночевать: на Олиоросе или здесь? Я не собирался заходить на Сикинос по вполне понятным соображениям. Там нет подходящей гавани, где можно было бы укрыться в случае возможного шторма. По-вашему, это не аргумент? Для подводных работ мне нужна погода, понятно?
— Значит, мы все же пойдем туда?
— Непременно: и туда, и на Олиорос, и на Гидрею, и на Аморгос. Если вы внимательно изучали карты, то наверняка обратили внимание на то, что столица Аморгоса зовется Миноей. Я верю словам, Джерри, как верю неожиданным совпадениям и вещим снам. Мне приснилось злато-розовое безмятежно спокойное море перед закатом. Таким я и хочу увидеть его, когда придем на Сикинос.
— Злато-розовое? Красиво! Гомер называл его «виноцветным».
— Заблуждение переводчика, Джерри. У Гомера оно «пурпурное». Финикияне добывали из морских раковин драгоценный пурпур.
— Отдаю должное вашей эрудиции, хоть вы мнительны и суеверны.
— Я не суеверен, но в мире, где все связано со всем, нельзя упускать случайного — боюсь, что ничто не случайно — взаимодействия нитей.
— Каких нитей, помилуйте, какого взаимодействия?
— Троньте в любом месте узор паутины, и задрожит вся сеть.
— Хватит загадок, Рене. Вы задурили голову мне, я, в свою очередь, поморочил нашему русскому другу — достаточно. Понимаю, что вы подготовили эффектный сюрприз, но всему есть границы. Когда наступит момент истины?
Климовицкий слушал с возрастающим волнением. Загадочная статуя не давала ему ни минуты покоя, но что-то удерживало от прямого вопроса.
— Тронуть паутину легко, — молвил он по наитию, — но как отреагирует на это паук?
— Интересное замечание, — оценил Бургильон. — В Internet, куда изливаются все страсти и вожделения человечества, существует бесчисленное множество конференций по интересам. От уфологов до приверженцев Кама-сутры. Есть там и небольшой кружок поклонников классической латыни. Все разговоры, понятно, ведутся на языке Цицерона. Это единственный пункт устава. Вся беда в том, что римляне не предусмотрели подходящих случаю терминов. С паутиной, с сетью — полный порядок: сетью, а заодно и трезубцем, был вооружен еще гладиатор-ретиарий. Хуже обстоит дело с техническими достижениями. Пришлось изъясняться велеречиво — орбис мундиалим, вместо «всемирная», либо приспосабливаться — «кибернетикум».
— К чему это? — озадаченно осведомился Блекмен.
— Взгляните сюда, — Бургильон снял со стеллажа обломок керамической вазы. — Видите знаки?
— Линейное письмо? — Климовицкий осторожно провел пальцем по врезанным в обожженную глину отметинам.
— Верно: линейное письмо класса А, развившееся из древних иероглифов Крита. Знаки близки к греческому письму класса Б, но неизвестен язык, на котором говорили минойцы. Он не имеет родства ни с одним из известных языков мира. Благодаря гению Майкла Вентриса, мы читаем и понимаем знаки Б, но только читаем знаки А. Лишь изредка попадается известное слово. Например, Кносс. Оно записано слогами как «ко-но-со», хотя произносилось, надо думать, как и теперь: Кноссос. Эта преамбула понадобилась мне, чтобы разъяснить смысл сей уникальной надписи. «Те-се-и-со» читается она. Это Тесей — победитель Минотавра. Имя героя Аттики на Минойском Крите!
— Вещественное подтверждение мифа, — благоговейно прошептал Павел Борисович.
— Дрожит, дрожит всемирная паутина, — поощрительно кивнул Бургильон. — Надеюсь, вы теперь с большим доверием отнесетесь к столь зыбкой, но красивой конструкции, где легенды, сны и предчувствия свиты в единый узор. С большим пониманием, по крайней мере… Почему я назвал Олиорос? Рассматривайте это как ностальгический порыв, даже суеверие, Вы правы, Джерри, я, наверное, суеверен, но у меня не хватает слов, чтобы передать всю гамму противоречивых чувств, овладевших мной, когда… Впрочем, лучше все по порядку, — он надолго задумался, вертя в руках драгоценный осколок. — Я не придумал ловца губок, как могло показаться… Позапрошлым летом мы с сеньорой Ампаро провели неделю на Олиоросе. Однажды в портовой таверне за рюмочкой «узо» я разговорился с местным рыбаком Спиридоном, который и рассказал мне удивительную историю про окаменевших людей, схороненных в морских глубинах. Я воспринял это как продолжение мифа о сестрах-горгонах, которые все еще живут на каком-то из островов и губят всякого, кто осмелится проникнуть в запретное место. Как вы наверняка помните, всякий, кто взглянет в глаза горгоне, обращается в камень.
— Но Персей отрубил голову Медузе, — робко заметил Климовицкий.
— Ну да, отрубил. И спас Андромеду, обратив в скалу морское чудовище. А теперь они все на небе: Персей, Андромеда и медузина голова. Что с того? В том-то и прелесть новой легенды, что она органично вытекает из древнейшего мифа. Медуза была единственной смертной среди сестер. Ей как бы предопределено было пасть от меча греческого героя. Ведь Сфено и Эвриала считались бессмертными и нестареющими. В этом вся штука! Так почему бы им, спрашивается, не дожить до наших дней? Не в прямом, так сказать, смысле, но чисто логически. В рамках рационального построения мифа. Окажись на месте Медузы та же Эвриала, Персею несдобровать.
— Эвриала — Эвридика, — пробормотал Блекмен. — Нити и впрямь пересекаются в аду. Не случайно? Случайно? С рациональным построением вопросов не возникает, а как насчет рациональной интерпретации? Вы ведь об этом подумали, Рене? И наверняка не пожалели анисовки, чтобы выжать из вашего рыбака все до последней капли?
— Мне не пришлось особенно стараться. Историю, которая случилась с его дедом, как я понял, знал весь остров, так что на благодарных слушателей рассчитывать не приходилось. А тут доверчивый иностранец да еще с красивой женщиной.
— Речь, значит, о деде?
— Его звали Львом… Он промышлял ловом губок в шести милях к норд-весту от Сикиноса. Там это и случилось на глубине в пятнадцать метров. Оторвав губку, как ему показалось, от коралла, он взрыхлил донные отложения, а когда муть осела, с ужасом увидел голову младенца, прильнувшего к материнской груди. Сам не свой от страха, принялся соскребать наросты, пока не очистилось лицо женщины. «Она была прекрасна, словно Мария, и совсем как живая», — передал Спиридон слова деда. «Розовая, а каменная, и детей у нее двое», — постоянно твердил старик, словно никак не мог опомниться от удивления. Похоже, что двойня поразила его в самое сердце. Не иначе бедняга сперва решил, что нашел Богоматерь, оказалось же…
— Леда с Кастором и Полидевком? — не слишком уверенно предположил Блекмен.
— Или Ева с Каином и Авелем, — парировал Павел Борисович.
— Не все ли равно? — барон досадливо поморщился. — Хоть Афродита с Эросом и Антэросом.
— Тогда почему вы решили, что статую изваяли атланты? — задав терзавший его вопрос, Климовицкий испытал мгновенное облегчение, но тут же напрягся, ожидая ответа.
— Решил? — Бургильон отрицательно покачал головой. — Слова, как сказал Шекспир, слова… Золотую личину, которую нашел в Микенах, Шлиман назвал маской Агамемнона, не имея на то никаких оснований. Он с самого начала знал, что череп под ней не мог принадлежать Агамемнону. Зато как звучит?! Слово должно побуждать к действию, к поиску, вызывать на спор. Кажется, вы, Джерри, что-то сказали по поводу рационального прочтения? Если сможете найти более правдоподобное объяснение, буду искренне благодарен… Лев был, хоть и не шибко образован, но кое-что на своем веку повидал, в том числе античные статуи. Пусть гипсовые отливки, что встречаются здесь на каждом шагу. Не важно! Он клялся, что ничего, подобного той, не встречал никогда. Я специально расспрашивал по этому поводу Спиридона. Короче говоря, старик грешил на горгон. И не он один.
— Горгона Эвриала обратила в камень кормящую мать с младенцами? — не выдержал Блекмен. — Женщину из плоти и крови? Кошмар! — он картинно схватился за голову.
— Может, Эвриала, а возможно, и Сфено, а то и обе вместе… И это не единственный случай. На острове говорят, что в стародавние дни ловцы губок видели на морском дне окаменевшие тела мужчин и женщин. Нечего удивляться. Типичный случай мифологического мышления. Двое греков из трех верят в существование ада. Среди островитян, особенно связанных с морем, процент еще выше. В них удивительным образом уживаются христианские традиции с самыми примитивными языческими верованиями. Лично я, ничего не имея против горгон, предпочитаю минойских ваятелей, атлантов, если будет угодно. Только они одни были способны создать творения, что и не снились грекам.
— Да, но откуда у вас это изображение?! — вскричал Климовицкий. — Не похоже, что фотография сделана под водой! Хотелось бы увидеть оригинальный снимок.
— Верно! Вы говорили о снимке, Рене, — поддержал Блекмен.
— Пристегните ремни, джентльмены. Снимка нет, — спокойно отреагировал Бургильон, — но это уже другая история, не менее фантастическая.
— Пусть мне отрубят руку, если вы не уговорили этого ловца губок свозить вас на то самое место, в шести милях от Сикиноса.
— Оставьте свои конечности при себе, Джерри. Они нам еще пригодятся. Старик не знал ни точных координат, ни даже приблизительных примет, по которым можно было бы хоть как-то сориентироваться. Не запомнил. Как-никак эмоциональное потрясение. Слухи о его находке, разлетевшись по Кикладам, достигли ушей Марка Уинсли, ученика и последователя великого Эванса. Он и убедил Льва отправиться на Сикинос, но закончилось это печально. Через восемь дней пустую лодку выловили на Крите, у Закроса. Что случилось с людьми, так никогда и не узнали. Как писалось в романах, трагическое происшествие только усугубило и без того мрачную тайну.
— Я бы сказал — очаровательную.
— Рад, что вы так считаете. За счастье прикоснуться к неизведанному не жаль отдать жизнь. Особенно когда и так осталось немного… Уинсли перевалило за семьдесят, и он был моим другом… Его подарок, — барон положил на место черепок с критской надписью. — Мне довелось побывать на раскопках храма, стоявшего некогда на вершине горы Лазарос. Марк нашел там три высохших тела, фактически превращенных в мумии. Одно, принадлежавшее юноше, лежало на жертвеннике в позе, не оставлявшей места для сомнений: согнутые в коленах ноги связаны, горло перерезано. Потолочный свод рухнул в самый кульминационный момент жертвоприношения. Рабочие извлекли из-под груд камня останки старика, по всей видимости, жреца. Череп проломлен в нескольких местах, под разбитыми фалангами ритуальный нож. Жрицу толчок застиг у выхода. Ее придавило поперечной балкой. Мы стали свидетелями последних минут Минойской империи. Миф о Минотавре определенно говорит о человеческих жертвоприношениях, хотя раскопки Кносса свидетельствуют об обратном. В период расцвета светлой и жизнерадостной минойской цивилизации архаические обычаи канули в Лету. Однако гнев богов, сокрушивших Тиру и последовательно, удар за ударом, изничтоживших критские полисы, заставил прибегнуть к самым крайним мерам. В чудом уцелевшем святилище была предпринята отчаянная попытка умилостивить владык бездны и спасти хотя бы последние крохи, но едва струйка крови сбежала с каменного желоба, как яростно содрогнулись недра. Вместе с храмом обрушился и Кносский дворец, дольше всех сопротивлявшийся буйству стихии. Тектонический пик, довершивший опустошение, совпал с конвульсиями жертвы. Вы понимаете?.. Сложились ритмы агонии человека и мира… Я вышел на белый свет потрясенным. Далеко-далеко во все стороны простиралась бескрайняя синева. Безоблачное небо сливалось с вечным морем. Какая-то посторонняя сила заставила меня оглянуться: на каменной балке, похоронившей жрицу, различался ужасный лик со змеями в волосах… Знаете, о чем я подумал тогда?
— О Медузе, — с мрачной уверенностью сказал Климовицкий.
— Я ее пожалел. Греческие герои не знали жалости, уничтожая чудовищ. Персей фактически поднял меч на беременную. Медуза зачала от Посейдона, заметьте — божественного отца Тесея. Из крови, пролившейся на землю, появились Хрисаор и Пегас, родилась, в конечном счете, поэзия…
— Кто такой Хрисаор? — заинтересовался Блекмен. — Первый раз слышу.
— Паук прядет свою сеть, все сложнее рисунок, но не дано прочитать, не дано… Хрисаор означает по-гречески Золотой меч. Не знаю, как он выглядел, только рожденный им от океаниды Каллирои сын Герион вырос трехглавым великаном. Он жил на острове Эрифия, что означает «красный», иначе говоря, расположенный на закате, на западе. Гериона убил Геракл. Ведь красавцы полубоги на то и существуют, чтобы сражаться с уродами.
— Вижу, вы не слишком жалуете античных героев.
— Нет, Джерри, я занимаю нейтральную позицию. Вспомним Гегеля. Он говорил, что между двумя крайностями лежит проблема. Я склоняюсь к тому, что прекрасное неотделимо от чудовищного и, конечно, наоборот. Прав античный мудрец. Аполлон и Гадес — один бог. Свет солнца и тьма преисподней, бессмертие духа и бренность плоти. Не знаю, что ожидает нас там — на дне, в шести милях к норд-весту от Сикиноса, но меня не покидает чувство близости… даже не знаю чего. Чуда? Разгадки?..
— Посвящение в таинство предполагает переход через смерть, — подсказал Блекмен.
— Поэтому я и хочу первым опуститься под воду, и вы мне поможете.
— Вам нельзя с аквалангом.
— Мне все можно, но я боюсь Ампаро… Ладно, шутки в сторону. Не сочтите меня сумасшедшим, но я не знаю, откуда взялось это изображение, не знаю! Не исключено, что сам же нарисовал его на экране компьютера, а затем и отпечатал на принтере. Хоть убейте: не знаю, не помню…
— А вы попробуйте, — участливо посоветовал Блекмен. — Для начала постарайтесь восстановить обстановку.
— Думаете, я этого не делал? Сколько раз!.. Хорошо помню, что ровно в восемь вечера по Гринвичу началась наша интернетовская конференция в реальном времени и аудиовизуальном режиме. Соответствующим оборудованием, кроме меня, располагали человек семь или восемь.
— Атлантида?
— Лингвистические и этнологические аспекты. Вы должны знать. Я разослал резюме всем членам клуба. Многие потом запросили компакт-диски.
— Значит, вы записали конференцию?
— Записал, но уверяю вас, что ничего сколько-нибудь значительного сказано не было. Все та же привычная жвачка, если не считать оригинальной идеи из области гематологии. По-видимому, я был утомлен, потому что уснул перед самым окончанием. Вырубился… Проснулся уже на рассвете, в шестом часу. Светился пустой экран, телефонная трубка была снята, а на полу валялась распечатка. Я связался со всеми участниками, но никто ничего не заметил. Конференция закончилась, как положено, заключительным словом ведущего. Связь не прерывалась. На мое фактическое отсутствие не обратили внимания. Я спал, если спал, с открытыми глазами. Думайте, что хотите, но больше мне нечего сказать.
— На диске изображения нет?
— Даже намека. Я проверил тут же на месте.
— А как у вас вообще с компьютерной графикой? С мультипликацией?
— Иногда играю в виртуальную реальность. Брожу по улицам несуществующих городов. Дальше приблизительной реконструкции не заходило: Кносс, Платонида. Но чтобы такое!.. Нет, я далеко не Леонардо.
— От всемирной паутины можно ждать чего угодно, — попытался найти объяснение Блекмен. — Чья-то глупая шутка, проделки хакеров, наконец, вирус?
— Вирус! — осенило Климовицкого. — Конечно же, вирус!.. У нас в Москве нечто подобное приключилось на телевидении. Миллионы людей наблюдали на своих экранах разные демонические образы, но на кассетах ничего похожего не оказалось.
— В самом деле? — заинтересовался Бургильон. — А сами вы видели?
— К сожалению, нет. Я редко смотрю телевизор.
— Что-то такое, кажется, было об этом в «Нью-Йорк Таймс», — припомнил Блекмен. — Какие-то рогатые существа, скелеты?.. Я подумал, что русские просто слегка сбрендили от свободы. Эдакий круглогодичный хеллоуин — колдуны, астрологи, вампиры, призраки, ведьмы. Печально, но, наверное, иначе и быть не могло? Еще вчера — все нельзя, а сегодня — все можно, даже то, что нельзя никогда. Прости, Пол, но такое явление, как черный маг на государственной службе, да еще в Кремле, под боком у президента, ни в какие ворота не лезет. Нэнси Рейган только сунулась к астрологу, так ей такого перца задали…
— Это правда, Пол? — барон удивленно поднял брови. — Ходили такие слухи.
— Слухи! Вся американская пресса стала на уши. Я сам читал перепечатки из московских газет: «Башня Мерлина в Кремле».
— Он пытался лечить вашего президента, этот новоявленный Мерлин?
— Генерал из бывшего КГБ, — подлил масла в огонь Блекмен. — Наводил страх на высокопоставленных чиновников.
— Даже так?
— Не думаю, — помрачнел Павел Борисович. — Как вы знаете, болезнь серьезная и встал вопрос об операции, но Джерри прав: симптомы разложения налицо. Остается надеяться на лучшее. Все-таки президент разогнал своих нерадивых охранников вместе с их черными магами.
— И сумел выиграть выборы. Это главное… Будем молить Бога, чтобы операция закончилась благополучно. Я и сам подумываю о шунтировании, — Бургильон деликатно переменил тему. — Значит, вы подозреваете вирус?
— Единственно разумное объяснение.
— Очень возможно. Я сейчас припоминаю, что под самый конец конференции к нам попыталась подсоединиться миссис Ларионова, но не удержалась на проводе. Мелькнула на экране и пропала… Да, похоже, вы правы. Для вируса достаточно гигасекунды: сигнал распространяется со скоростью света.
— Ларионова! — встрепенулся Климовицкий. — Какая Ларионова?
— Антонида Ларионова, океанолог из Москвы. Она постоянно участвует в наших конференциях.
— Запросите ее по электронной почте, — с трудом выдавил из себя Павел Борисович и отвернулся, до боли закусив губу.
Паук — Абсолют не уставал совершенствовать свое вневременное сооружение, добавляя все новые судьбоносные нити.
В иллюминаторы ударили первые капли дождя.
