Книга: Заговор против маршалов. Книга 1
Назад: 3
Дальше: 5

4

Знак движения, солнечный знак, знак мирового огня.
За окнами буйствует зимнее солнце. Пробиваясь сквозь занавеси, ласкает теплыми зайчиками бронзовый бюст фюрера, радужно расслаивается в хрустальных гранях чернильниц.
Поерзав на подушечке, Гиммлер наклонился к столу и раскрыл кожаный с металлическими уголками бювар. Поверх утренней почты лежал голубой конвертик. Адъютант оставил письмо нераспечатанным. Глянув на обратный адрес, рейхсфюрер взялся за разрезальный нож с массивной рукояткой оленьего рога, но тут же отдернул руку. Запах! Какой неприятный запах! Рот наполнила густая слюна, руки ожгло зудящим комариным ядом.
Гиммлер гадливо отбросил конверт.
Поочередно оглядев каждый палец, затем оба рукава — алая повязка с хагенкройцем, острый угол шеврона,— сдул с локтей воображаемые пылинки. Десять лет минуло с той поры, как они с Маргарет продали злосчастную птицеферму, а болезнь так и не прошла. Странная, унизительная болезнь. Она могла годами дремать, затаившись в клетках, пока ее не будил какой- нибудь посторонний запах. А если не запах, то внезапное касание или неожиданно резкий звук. Предугадать, когда и как отзовется отравленная кровь, было никак не возможно, а значит, и уберечься от приступа. Тошнотворно-неотвязного, словно пляшущий на сквозняке пух. Идеализм артаманов обернулся сплошным мучением. Загаженные клетки, битые яйца, свалявшееся перо. Пачкалась не только одежда. Под угрозой оказалась душа, взлелеянные в сердце грезы, сама идея чистоты. Мечты о духовном оздоровлении обернулись коварным недугом. Крестьянское хозяйство, труд на своей земле, естественная пища, зачатие на природе — все, что так притягательно рисовалось воображению, обернулось засасывающей трясиной.
Обратив в наличность принадлежавшую Маргарет клинику, приносившую весьма солидный доход, они меньше всего думали о меркантильных материях. Здоровый инстинкт властно звал прильнуть к живительному источнику, отмыться в кристальных струях от разлагающей скверны больших городов.
Они обманулись в своих надеждах? Нет, тысячу раз нет! Магия проявляется в символическом жесте. Зачем, спрашивается, ему, как и всем старым борцам, потребовалось порвать связи с церковью? Казалось бы, интимный акт чистого волеизъявления, но партия строго следила за тем, чтобы идеальное подкреплялось вещественным — полицейской справкой о выходе из прихода. Великая идея всегда имеет две ипостаси: небесную и земную. Вера артаманов позвала его окунуться в навозную жижу. Пусть затея с выведением чистопородной линии саксонских леггорнов не увенчалась успехом. Не о жалких несушках были помыслы, но о поколениях немецких мужчин и немецких женщин. Не в яйценоскости смысл — в действии. Мир — это воля и представление. Реальная действительность далека от философского совершенства. Вечная борьба льда и огня, материи и духа рождает великое и омерзительное. Иначе откуда это тошнотворное дуновение? Изнурительный зуд? Паленые перья, перетопленный жир, хруст скорлупы — мерзость, ставшая памятью плоти. Охранная память, трижды целительный недуг. При мысли о бетонных склепах там, внизу, где заживо разлагается истерзанное мясо, пульс остается ровным. Мгновенное ощущение дурноты вызывают испарения крови и экскрементов. У каждого явления свои побудительные причины. Когда в ящик с опилками падает отделенное от головы тело и, содрогаясь, вздымает древесную пыль, может начаться кожный зуд. Нервная реакция, конечно, сказывается, особенно на первых порах, но основная причина — увлажненные частицы дерева.
Вождь всегда приносит себя в жертву идее, ибо он есть воплощенная воля. Оперировать следует лишь отвлеченными числами, лишенными каких бы то ни было личностных качеств. Дахау — столько-то, гильотина в Платцензее — столько-то. А если имя, то как энтомологический термин, характеризующий особь. Индивидуальное неизбежно растворится в массовом. Это залог не только психической, но и физической гигиены.
Гиммлер вынул похожий на карманные часы пульверизатор и, опрыскав руки, тщательно оросил злополучный конверт. Освежающее дуновение фиалки помогло преодолеть рвотную спазму.
«Самый уважаемый из всех полицай-президентов!
У Вас весьма похвальная привычка следить за происками врагов отечества, например, с помощью телефона. Но почему Вы, глубокоуважаемый король всех сыщиков, распространяете слежку на разговоры жен бравых министров, благодаря чему их домашние слышат по телефону сплошной треск? Может быть, стоило бы Вашим чиновникам прекратить подслушивание, хотя бы тогда, когда речь идет о рецептах рождественских коржиков и когда госпожа жена имперского министра ведет абсолютно невинную беседу со своей больной матушкой??! Если же по каким-то причинам, непостижимым для простой смертной, неискушенной супруги министра, такое подслушивание совершенно необходимо, то, может быть, его можно было проводить как-то более незаметно? Разговоры по телефону превратились для нас в мучение, ибо, когда Ваши усердные и старательные комиссары подключают нас к сети подслушивания, мы слышим одни лишь помехи. И только тогда, когда супруга имперского министра начинает пользоваться выражениями, которые она, собственно говоря, не должна была бы знать, Ваши чиновники прекращают свое дурацкое дело. Повторяю, разговоры мои касались рецептов рождественского печенья, которые, видимо, особенно интересуют Ваших сотрудников... Но шутки в сторону, милый господин Гиммлер, может быть, вовсе не Вы тот злодей, который нас подслушивает... Тогда прошу выяснить, кто же в этом повинен? Покорнейше прошу также, чтобы нас не охраняли постоянно, иными словами, не охраняли круглые сутки, а только по ночам.
С сердечным приветом и пожеланием счастливого рождества всей Вашей семье от нашей семьи. Привет жене. Приходите к нам в гости.
Ильза Гесс»
Гиммлер внимательно прочитал письмо, затем еще раз пробежал глазами по строчкам, задерживаясь на особо язвительных пассажах. Крепко, крепенько, ничего не скажешь... Разыгрывает невинную барышню, чертовка! Но смела. В этом ей не откажешь: смела до дерзости. Чувствует свою силу. Он конечно же знал, что его люди прослушивают телефон заместителя фюрера по делам партии. Очевидно, этим занимается и Гейдрих, и, надо полагать, еще кое-кто.
Но самое забавное заключалось в том, что праведный гнев фрау Гесс направлен не по адресу. Постоянные помехи проистекали от работы иных служб. Рейхсфюрер догадывался, каких именно. Вместо того чтобы упражняться в колкостях, «госпоже министерше» следовало бы зачислить Генриха Гиммлера в друзья по несчастью.
Рейхсфюрера СС тоже подслушивали. Это выяснилось чисто случайно через несколько дней после того, как гауляйтер Берлина Иоахим Геббельс предоставил в распоряжение центрального аппарата СС несколько новых зданий, составивших на Вильгельмштрассе целый квартал. Церемонии новоселья, как и положено, предшествовал детальный осмотр помещений. Тут-то и выяснился весьма тревожный факт. Телефонные аппараты оказались подключенными к постороннему источнику.
СД не составило особого труда установить, что иностранная агентура — по соседству располагались посольства — совершенно ни при чем. Столь рискованным делом, как подслушивание разговоров секретнейшего из учреждений рейха, занималась служба криптографического анализа и радиоразведки при министерстве авиации. В официальной переписке она фигурировала под названием Форшунгсамт — «Исследовательская служба», или, пуще того, «Институт имени Германа Геринга». Почтенное учреждение с солидным штатом в три тысячи квалифицированных специалистов, не чураясь теоретических разработок в области связи, основное внимание уделяло сугубо практической деятельности. Именно здесь были разработаны детали совместной с абвером операции «Тевтонский меч», иначе говоря, убийства министра иностранных дел Франции Луи Барту и югославского короля Александра. Причем настолько тонко, что военная разведка вышла из дела в белоснежных одеждах. Непосредственных исполнителей — усташей из хорватской националистической организации Павелича — европейская печать почему-то связывала с происками гестапо. Гиммлера, отличавшегося крайней чувствительностью, подобная предвзятость глубоко огорчила. Следующий теракт — убийство австрийского канцлера Дольфуса — осуществили уже СС. Терять было нечего. Зато в Форшунгсамт с удвоенным рвением взялись за радиоперехват, телефонные и телеграфные линии.
В осведомленных кругах считалось, что контролю подлежат в первую очередь заграничные депеши, равно как и всякого рода информация, исходящая от проживающих в рейхе иностранцев. Однако вскоре сюда же были причислены и всякого рода «неблагонадежные», что напрямую затрагивало прерогативы гестапо. Но даже с таким соперничеством рейхсфюрер СС мог бы скрепя сердце смириться. Как-никак Геринг еще в бытность его министром внутренних дел Пруссии курировал тайную полицию. Наивно было бы надеяться, что он так, за здорово живешь, расстанется со знаменитой картотекой, заведенной еще при кайзере Вильгельме. Передаст ее в чужие руки, притом целиком, да не сняв предварительно копий!
Гиммлер не питал на сей счет никаких иллюзий. Стремление Геринга распространить свой контроль и на мало-мальски значительных функционеров — на кого выборочно, на кого постоянно — тоже не вызывало особых эмоций.
Со времен Наполеона, создавшего трехслойную систему сыска, где одна служба тайно следила за деятельностью другой, такое было в порядке вещей. Под имперским орлом со свастикой тоже уживались причудливые ответвления самых разнообразных ведомств: «Иностранный отдел» министерства пропаганды и «Третий отдел» МИДа, «Бюро Риббентропа», являющееся по сути внешнеполитическим органом партии, и «Внешнеполитическое бюро Розенберга», «Заграничные организации НСДАП» гауляйтера Боле и «Колониальный отдел», также входящий в партийный аппарат.
Свое особое место занимало и «Фольксдойче Миттельштелле» («ФОМИ») — «Центральное бюро зарубежных немцев», находившееся под патронажем Рудольфа Гесса. Однако наиболее могущественным соперником черного корпуса оставался конечно же абвер. Объединивший под своим крылом разведки трех родов войск особняк на Тирпицуфер помимо широко разветвленной агентуры располагал дивизией специального назначения «Бранденбург». О таком Гиммлеру приходилось пока только мечтать. Эсэсовские формирования «Мертвая голова» годились на охрану концлагерей, не более. Короче говоря, партнеры подобрались солидные, и каждый претендовал на тотальный контроль.
И все же эмоции взяли верх. Чувствуя себя глубоко уязвленным, шеф СС встал в позу и даже попытался обратиться лично к Гитлеру, хотя на него никак не распространялась подобная привилегия. Гессу пришлось вмешаться и осадить не в меру прыткого коллегу. Он сам проинформировал фюрера об инциденте с подслушиванием, что практически провалило первоначальный замысел Гиммлера. Как и следовало ожидать, фюрер довольно прохладно отнесся к жалобе на чудовищное самоуправство военно-воздушных сил — прямые нападки на Геринга, само собой, исключались — и посоветовал не дразнить армию. Это был полный афронт. Мало того что не поняли, так еще и оговорили! Гиммлер заподозрил даже, что Геринг и Гесс заранее сговорились у него за спиной, а теперь просто поставили на место, как нашкодившего школяра. Тайно соперничая в большом и малом, они тут же объединились, едва замаячил очередной претендент. Обиднее всего, что такое можно было заранее предвидеть, как и реакцию фюрера, который слишком дорожил бесценной информацией Форшунгсамта и вообще предпочитал не полагаться на одну, даже самую резвую лошадь. Иначе бы он не доверил Гессу общее руководство зарубежной разведкой.
Положа руку на сердце, следовало признать, что СД пока не более чем побег могучего корневища, побочный придаток. Гейдрих совершенно прав. Стоит перекрыть питающие артерии, как все захиреет. С Гессом тягаться никак нельзя. Мало того что в кассу «ФОМИ» стекаются деньги со всего мира. В распоряжении рейхслейтера находится еще и «Фонд Адольфа Гитлера», куда бесперебойно поступают пожертвования ведущих банкиров и столпов индустрии. Через «ФОМИ» не только осуществлялась связь с организациями немецких национальных меньшинств за границей, но и координация различных секретных служб внутри рейха. Потому-то и потерпела фиаско первая попытка прильнуть к живительному источнику, что казначей Шварц и пальцем не смел шевельнуть без кивка второго человека в партии. Гесс опирается на тайную власть и вполне реальные миллионы. В этом его сила, а не в сентиментальных воспоминаниях фюрера о годах заточения в Ландсберге, подаривших миру библию национал-социализма. Впрочем, одно практически неотделимо от другого. Одним словом, следовало без промедления погасить конфликт.
Гиммлер попросил адъютанта соединить его с квартирой рейхслейтера.
—      Фрау Ильза?.. Это говорит незаслуженно обиженный, но по-прежнему преданный вам Генрих Гиммлер.
—      Очень мило с вашей стороны, что вы так скоро откликнулись, господин полицай-президент! — в голосе госпожи Гесс звучала удивленная нотка.— Вы принимаете мое приглашение?
—      С превеликим удовольствием, но прежде хотелось бы устранить одно маленькое недоразумение, омрачившее нашу дружбу.
—      Вы считаете это недоразумением?.. Слышите треск?
—      Безусловно, хотя, не скрою, ваши обвинения глубоко огорчили меня... Позвольте говорить прямо, фрау Ильза, без обиняков?
—      Сделайте одолжение, дорогой полицай-президент!
—      Я бы предпочел, чтобы вы называли меня просто Хайни,— проворковал Гиммлер. Своим обращением она намеренно ставила его в неловкое положение. Ох уж эта игра в простушку, не различающую чинов! — Тогда я готов забыть нанесенную мне обиду.
—      Не хотите ли вы этим сказать...
—      Да-да! — перебил он с наигранной горячностью.— Ни одно из наших учреждений ни в малейшей степени не причастно к тем маленьким огорчениям, на которые вы жаловались, милая фрау. Клянусь честью!.. О себе я уж и не говорю! Надеюсь, вы не подозреваете меня лично?
—      Вас?.. Конечно же нет,— она казалась слегка озадаченной.— Я лишь поделилась с вами сомнениями...
—      Значит, мы реабилитированы в ваших глазах?
—      Будем считать инцидент исчерпанным, хоть это и не снимает основного вопроса...
—      Вас интересует источник помех?
—      Даже очень интересует... Вам удалось выяснить, в чем тут секрет?
—      Иначе я был бы никуда не годным полицай-президентом, как вы лестно меня называете, фрау Ильза.
—      Я просто сгораю от любопытства.
—      Весьма сожалею, но это не тема для телефонного разговора,— Гиммлер сменил игривую интонацию на сугубо официальный тон.— Бели ваш муж найдет для меня несколько минут, я буду рад доложить ему все обстоятельства дела. Они не столь просты, как это может показаться. Смею уверить, уважаемая госпожа.
—      Муж? — на сей раз ее замешательство не выглядело притворным.— Но он даже не подозревает о моем письме. Ведь он так занят...
—      О, мне известно, как умеет работать Рудольф Гесс! Да это все знают!.. Кстати, сам он не жаловался на неполадки?.. Или они возникают лишь в тот момент, когда речь заходит о коржиках?
—      Право не знаю,— она отозвалась с явным промедлением.— Я только не помню, чтобы мы обсуждали подобные темы.
—      Тогда я вдвойне благодарю вас за доверие* фрау Ильза. Целую ручки.
Проверив, как записалась беседа, Гиммлер распорядился снять номер с прослушивания. Временно.
Вечером он увиделся с Гессом в правительственной ложе кинотеатра «Уфа Па ласт» на премьере широко разрекламированного фильма «Наш вермахт».
Особенно эффектно выглядели танки, на полном ходу ворвавшиеся на широкий плацдарм. Нацелив стреляющие орудия, они надвигались гремящими гусеницами прямо на зал. Выскакивали из окопов солдаты, падали, подкошенные пулеметным огнем, и рвались вперед сквозь проволоку и дым. Нескончаемые эскадрильи, падающие на крыло самолеты, серии бомб, разрывы, разрушенные дома. В самый кульминационный момент на экране появлялся фюрер и зрители встречали его дружными аплодисментами.
Сидевшие рядом генералы ограничились вежливыми хлопками. Сняв фуражки с кокардами, они остались в перчатках.
—      Какая мощь! — на всякий случай заметил Гиммлер.
—     Прекрасная операторская работа,— похвалил Гесс, не повернув головы.
Гиммлер не сомневался, что разговор с женой рейхслейтера не останется без последствий. Гесс конечно же все знал, и письмо было написано не без его участия. Но форсировать события явно не стоило. Молчание — тоже знак.
На следующее утро они вновь встретились на ежегодном приеме, который Гитлер давал для дипломатического корпуса. Направляясь через анфиладу комнат в зал приемов, где ему решительно нечего было делать, Гиммлер едва не столкнулся с «Пуцци», шефом партийного отдела внешнеполитической пропаганды.
—      Сервус! — фамильярно, как старый бурш, приветствовал он приятеля.
«Пуцци» отличался остроумием и всегда был хорошо информирован. Поболтать с ним было намного приятнее, нежели топтаться в толпе чиновников рейхсканцелярии и МИДа.
—      Привет, «Черный герцог»,— Ханфштенгль знал, что прозвище доставит удовольствие эсэсовскому главарю.
—      Вы не очень торопитесь?
—      Увы! — развел руками Ханфштенгль.— Семь минут до начала.— Он покосился на каминные часы.
Вышел озабоченный Гесс и, стрельнув по сторонам глубоко запавшими глазками, подозвал Гиммлера.
—      Фюрер просит вас задержаться,— объявил он.
Гиммлер покорно кивнул и, скрывая тревогу, тихо
отошел в сторону. Постояв у камина, он присел на диванчик. Отсюда была видна как раз та часть зала, где стояли дипломаты. Явились почти все аккредитованные в Берлине послы и посланники. Многие были в треуголках с плюмажами, бархатных камзолах или богато убранных золотым позументом мундирах. Визитки, а тем более смокинги явно остались в меньшинстве.
—     Благословенный восемнадцатый век! — пошутил итальянский посол Черутти. Он казался не в меру оживленным и резво перебегал от одной группы к другой.— Можно подумать, что бог, устав от наших войн и революций, передвинул стрелки назад.
—      В восемнадцатом веке хватало своих неприятностей,— заметил американский посол Уильям Додд.— Вспомните хотя бы взятие Бастилии, казнь Людовика и Марии Антуанетты, Наполеона, наконец...
—      Вы, как всегда, правы, эчеленца. Что ж, история — ваш конек.— Оглянувшись по сторонам, Черутти удостоил поклона советского полпреда Сурица, стоявшего особняком..
На нем была простая черная тройка, и он не без стеснения взирал на мелькающие вокруг бутоньерки, парадные шпаги, фрачные ордена. В меру оживлялся, когда кто-нибудь останавливался возле него, но едва оставался один, вновь принимал безучастно-скучающее выражение.
Ровно в двенадцать вошел Гитлер. За ним почтительно следовали министр фон Нейрат, его заместитель фон Бюлов, статс-секретарь Мейснер.
Папский нунций в красной мантии князя церкви вышел вперед. Послы, заняв подобающие рангу место, образовали полукруг. Нунций огласил витиеватое поздравление на довольно скверном французском. Гитлер растроганно улыбнулся, хотя ничего, кроме «Христос» и «мир», не понял.
—      Мне удалось существенно сократить безработицу! — поблагодарив за добрые пожелания, похвастался фюрер, сцепив пальцы внизу живота.
—      За счет гонки вооружений,— шепнул французский посол, обернувшись к стоявшему за ним американцу.
Уильям Додд молча опустил веки. Он уже знал истинную цену шпилькам Франсуа Понсе, оказавшего нацистам финансовую поддержку.
Приблизившись к прелату, Гитлер неловко дернулся, высвобождая для пожатия руку, и пустился в витиеватые рассуждения на темы церковной истории, потом довольно долго рассказывал о каком-то австрийском монастыре. Легат его святейшества благожелательно поддакивал, не давая иссякнуть беседе.
Затем наступил черед живчика Франсуа Понсе, так и сиявшего жизнерадостной улыбкой.
—      Я слышал, что на Сене ожидается высокий паводок, не грозит ли это славному Парижу? — поинтересовался рейхсканцлер.
—      О, ваше превосходительство! Надеюсь, что наводнения не случится.
—      Что ж, очень рад.— Гитлер шагнул к Уильяму Додду.
—      Я слышал ваш разговор с его преосвященством,— сказал посол, пожимая протянутую руку.— Надеюсь, что исторические изыскания помогают вам скрасить досуг.
—      Да! — Гитлер принял озабоченный вид.— Я даже предпочитаю историю политике, которая меня изнуряет... Когда вы намерены переехать во дворец Блюхера?
—      Боюсь, что от меня это мало зависит, господин канцлер.
—       Крайне досадно, что из-за метро это замечательное строение находится в угрожающем состоянии. Того и гляди, могут обрушиться стены... Но ничего, все, надеюсь, устроится,— не дослушав ответа, Гитлер тепло приветствовал английского амбассадора.
И гости, и хозяева прекрасно понимали, что обмен дежурными фразами значит не больше, чем протокольная любезность. Каждый, однако, стремился выказать себя с наиболее выгодной стороны. Общество несколько оживилось, когда фюрер надолго задержался возле русского дипломата. Судя по всему, беседа протекала непринужденно. Не в пример прочим. Это наводило на размышления.
Потом начался разъезд. Машины подавались с короткими промежутками. Отъезжающие одаривали прислугу чаевыми.
Гесс появился, когда Гиммлер, оставшись в полном одиночестве, уже начал терять терпение.
—      Обстоятельства изменились,— скрестив на груди руки, небрежно уронил Гесс.— Фюрер сейчас очень занят.
—      Понимаю, рейхслейтер,— Гиммлер встал, одернув мундир,— вы говорили, что у него есть вопросы ко мне?
—      Вопрос.
—      Я бы мог как следует подготовиться, если бы знал, в чем дело. Хотя бы приблизительно...
—      Так уж и не догадываетесь! — Гесс насмешливо вздернул кустистые брови.— Хотите откровенно?
—      Трудно выразить словами, как я дорожу вашим товарищеским отношением, рейхслейтер.
—      Словами?.. Недурно сказано! Время требует от нас не слов, а поступков.
—      Что я должен сделать, рейхслейтер? — смиренно, как проштрафившийся школяр, потупился Гиммлер.— Приказывайте.
—      Приказывает фюрер, я могу лишь советовать, как товарищ по партии.— За ханжеским смирением Гесса проскользнула откровенная издевка.— Вам не кажется, что ваши парни взяли слишком резвый темп, Гиммлер? Фюреру надоели телефонные склоки. Имейте это в виду.
—      Я не совсем понимаю вас, рейхслейтер? — пролепетал Гиммлер, несколько успокаиваясь.— Какие склоки?.. Почему-то стало хорошим тоном валить на нас чужие грехи.
«Неужели эта стерва так ничего и не сказала ему? — подумал он, готовясь выбросить козырную карту. Но Гесс опередил его, сразу же дав понять, что стоит выше всяких личных обид.
—      Бедный вы, бедный... Я не спрашиваю, зачем вам понадобилось подключаться к телефонной сети военного министерства, мой кроткий Генрих! — Гесс презрительно хмыкнул.— Но имейте в виду, что господа с Бендлерштрассе принесли официальный протест. Они жаждут крови.
«Только этого не хватало! — внутренне обмер Гиммлер.— Не позже, не раньше».
—      Боюсь, что я не совсем в курсе...
—      Что ж, тем хуже для вас. Имейте в виду, что мы не намерены вмешиваться.
—      Я понимаю,— удрученно кивнул Гиммлер.— А у них есть доказательства?
—      Ваших засранцев,— напевно и с очевидным удовольствием протянул Гесс,— задержали на месте преступления, так сказать... Нешуточная ситуация, Гиммлер. Как бы не повторился уже известный спектакль.
—      Что бы вы посоветовали, рейхслейтер?
—      Проглотить пилюлю, как бы горька она ни была. Главное, не пытайтесь выгораживать своих уголовников. Их придется дезавуировать... Непосредственных начальников тоже задвиньте куда-нибудь подальше.
—      Это все?
—      Посмотрим, как будут развиваться события...
—      Спасибо, рейхслейтер! — Гиммлер облегченно перевел дух.
Он лишний раз убедился, что Гесс говорил не только от своего имени. Но зато Гейдрих хорош! Прет напролом, как танк. Министр Фрик совершенно прав: убийца.
Назад: 3
Дальше: 5