VII
Ночь сгорела в полете навстречу солнцу. Помятая и невыспавшаяся, с головной болью, пульсирующей в левом виске, сошла Анастасия Михайловна с трапа в аэропорту Улан-Батора. Невиданной яркости небо едва не ослепило ее. Она и вообразить не могла такую захватывающую дух беспредельность. В безвоздушной сверкающей пустоте снежно серебрились тонко прорисованные завитки облаков. И как неправдоподобно высоко были разметаны они над лесистыми, мягко очерченными зубцами возвышенностей!
В аэропорту, завивая воронками пыль, гулял сухой и холодный ветер. Но невесомые пенные шапки, вместо того чтобы величественно проплывать над зачарованной планетой, пугающе зависли в лазури, пятная неподвижными темно-фиолетовыми лоскутами теней первобытную степь.
Неуверенно пошатываясь и не переставая изумленно оглядываться, Лебедева побрела к аэровокзалу. Высматривавший ее второй секретарь из аппарата экономического советника безошибочно распознал свою подопечную. Взяв у Анастасии Михайловны паспорт, а заодно и дорожную сумку на урчащих колесиках, он играючи проделал необходимые формальности. Она и оглянуться не успела, как очутилась на стоянке машин, где, нетерпеливо прохаживаясь возле серой «Волги», изнывал Дмитрий Васильевич Северьянов.
— А вот и ты наконец, — отметил он, поспешно распахивая дверцу. — Давай в темпе, на двенадцать назначено совещание.
— Вы поезжайте, — кивнул второй секретарь, — а я подожду багаж. — Он предупредительно передал Лебедевой ее сумку.
— Это тебе, — спохватился Северьянов и сунул ей небрежно завернутый в газету букет тюльпанов. Плюхнувшись рядом с водителем, он положил на колени пухлую папку с документацией и нетерпеливо расстегнул «молнию». — Первый раз тут? — спросил, не оборачиваясь.
— Первый. — Она расправила юбку и, благодарно улыбнувшись, помахала рукой встречавшему ее молодому сотруднику посольства. — Ах, какое небо в Монголии! Былинное, вещее…
— Да-да, здесь есть на что полюбоваться, — пробормотал Дмитрий Васильевич, уткнувшись в отпечатанные на ротапринте таблицы. — Жаль только, времени нет. Я кое-какой материальчик для тебя приготовил.
— Ты просто неподражаем, Дима. — Лебедева сделала возмущенное лицо. — Разве можно так с места в карьер? Мне же нужно себя в порядок привести, переодеться хотя бы…
— И так хороша будешь, — сварливо откликнулся Северьянов. — Подумаешь, генеральша!
— Вот именно, — вздохнула Лебедева, и при мысли о том, что не смогла предупредить мужа, служившего в отдаленном округе, о своем внезапном отъезде, она вновь ощутила тревожную досаду.
— Ты чего? — обернулся Северьянов, поймав в зеркальце водителя ее приунывший, растерянный взгляд.
— Да как-то все у нас наперекосяк! — Анастасия Михайловна сжала в сердцах кулачки. — Две ночи подряд вызванивала и без толку… Может, учения у них или еще что?.. Пришлось телеграмму послать.
— Значит, все в порядке. Телеграмма дойдет.
— Много ты понимаешь, — вздохнула Лебедева. Она отчетливо представила себе, как, вернувшись с учений в необжитую, вечно пустующую квартиру, Павел найдет ее телеграмму. Голодный, усталый, он, конечно же, сразу позвонит домой: все ли в порядке, здоровы ли дети и как они ощущают себя в отсутствие нерадивых предков. А как ощущают? Скверно.
— Разве это нормально? — пожаловалась она. — И сами не живем, и детей калечим.
— Телефонный разговор мы тебе устроим, — безошибочно сориентировался в сложной ситуации Северьянов. — А уж как вам далее жить, разберетесь дома.
— Правда? — просияла Лебедева. — Пожалуйста, Дим!
— Да хоть сразу после совещания. — Он посмотрел на часы, прикинув разницу в поясах. — Или вечером… Говори сколько хочешь. Фирма за расходами не постоит.
— И не думай! — запротестовала она. — Я женщина состоятельная. Вот только поменяю чеки и…
— Брось, — досадливо прервал Северьянов. — И вообще, Тася, кончай свою бабскую канитель. У всех семьи, у всех проблемы, и все как-то улаживается. Пора перестраивать мозг на рабочую волну. Времени на самокопания и прочую акклиматизацию нам не отпущено. Учти. Тридцать минут на душ я уж как-нибудь для тебя урву, а больше ни-ни.
— Ты в своем стиле!
— Естественно, в своем, в чьем же еще?.. Прогляди на досуге. — Он передал ей через плечо свернувшиеся в трубку страницы. — Оно полезнее, чем в окно-то таращиться.
— Димуля! И в кого ты только уродился такой! — Приободренная Анастасия Михайловна обнаружила подколотый к тексту фотоснимок. — Из космоса?
Зная о том, что, заняв ответственный пост в СЭВе, Северьянов большую часть года проводит в разъездах, она не принимала его нарочитую грубоватость всерьез. Корча из себя деловитого сухаря, бюрократа, он, скорее всего, пытался прикрыть собственную неустроенность и саморазлад. Впрочем, он и в молодости частенько валял дурака, стремясь выглядеть прожженным циником, которому все нипочем. Возможно, обманывал этим сам себя, но, скорее всего, маскировал болезненно обостренную уязвимость.
Лебедевой, хотя мучившая ее головная боль унялась, не хотелось зарываться, вот так с ходу окунаться в работу. Здесь, в машине, это было и бесполезно, и обидно. В приспущенное окно рвался тугой ароматный ветер, от которого в радостном предчувствии сжималось сердце. Мелькали украшенные затейливым орнаментом белые войлочные юрты, осыпанные прошлогодней лиственничной хвоей лесистые склоны, галечные излуки, где по колено в бурной воде застыли, как из бронзы отлитые, кони.
— Безумно интересно! — Анастасия Михайловна с наслаждением вдохнула горьковатую струю. — Полынью пахнет…
— Если будешь паинькой, свезу тебя в Гоби, — пообещал Северьянов, — свежего кумыса отведать.
— Да пила я кумыс… А что за совещание, Дим? Ты не шутишь?
— Не до шуток, мать! — Он демонстративно постучал по циферблату. — Венгры и чехи уже ожидают нас в холле. Про монголов и наших ребят я уж и не говорю.
— Но к чему такая спешка?
— Так вышло, я не нарочно. Завтра утром улетаем на юг.
— Ну и темпы у вас, Дмитрий Васильевич! А я-то думала, дура, что сумею передохнуть в золотой и дремотной Азии. — Она по-прежнему не воспринимала его торопливость всерьез. — А меня с собой берете?
— Естественно, если ты, конечно, не против.
— Я целиком и полностью за, хотя не знаю, какой от этого будет толк. Ведь ваша геологическая премудрость для меня темный лес.
— Не придуривайся, Тася! Двадцать лет в этом варишься. — Северьянов явно был не расположен шутить. — Газом запахло, понимаешь?
— Да ну! — Только теперь она поняла, что Дима нервничает всерьез. — Неужели нашли?
— Если бы! Бродим где-то возле, как в игре «горячо — холодно», а в руки не дается. Ты хоть понимаешь, что значит для Монголии газ в этом районе? С его сказочными запасами РУД?
— Догадываюсь, Дмитрий Васильевич, потому что совершенно случайно слыхала, сколько вы ухлопали на разведку. — Отвернувшись от окна, она затенила, чтоб не отблескивал, снимок с белыми уголками масштабной сетки. — Так нашли или нет? Я в самом деле в этом не разбираюсь.
— В чем ты не разбираешься? — Северьянов тяжело повернулся и бесцеремонно выхватил фотографию. — Вот последний шедевр космической съемки. — Он очертил замкнутый контур. — Видишь, как четко отбиваются границы?
— Ну-ка дай. — Лебедева повернула снимок к себе. Теперь она легко различила размытое темное пятно, оконтуренное более светлыми участками. — На мишень похоже.
— Мишень! Только какая мишень? В «яблочке» определенно ничего нет. Зато все сходится на том, что месторождение следует искать где-то тут, на окраине, в «молоке», так сказать.
— Ив чем проблема.
— В том, что это сотни и сотни километров. Если бурить вслепую, можно канителиться до морковкина заговенья. Улавливаешь?
— Не совсем. — Анастасия Михайловна задумчиво поправила волосы. — Если я не ошибаюсь, газосъемка и геофизика подтвердили ваше предположение?
— Полностью, но мы по-прежнему топчемся на одном месте.
— Тогда я совсем ничего не понимаю! Ведь минуту назад ты сказал, что запахло? Это как же понимать?
— Вот ты о чем! — догадался Северьянов. — Смотри сюда. — Он поймал на лету выскользнувший фотоснимок. — Здесь, — последовал энергичный щелчок по темному пятну, — обычные латеритовые породы, словом, сплошной красноцвет, а тут, где мы, собственно, ковыряемся, сероцветные толщи. Словно чертик из коробки. Теперь усекла?
— Ты полагаешь, это не случайно? — Лебедева озадаченно помассировала висок, вновь ощутив приближение боли. — Думаешь, есть связь?
— А чем черт не шутит? Скажи мне, отчего красноцвет переходит в сероцвет, и я, возможно, пойму, где следует искать газ. В природе все жестко взаимосвязано, спутано в плотный клубок.
— Ты слишком плохо думаешь о природе. Она значительно изощреннее, чем это кажется вам, геологам.
— Ты ругаться сюда приехала?
— Я же не утверждаю, что геология не наука, — улыбнулась Анастасия Михайловна, припомнив давний их ожесточенный спор. — Но это не точная наука, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Не обольщайся, Дима. Твой эмпирический интуитивизм может никуда и не привести.
— А я верю, — упрямо тряхнул головой Дмитрий Васильевич. — Верхний мел определенно дышит газом, и это как-то связано с превращением красноцветных пород.
— С восстановлением, — поправила Лебедева.
— Что ты сказала? — насторожился Северьянов.
— Я сказала, что трехвалентное железо восстанавливается до двухвалентного, и это, на мой взгляд, никак не связано с присутствием газа.
— Мое дело сформулировать задачу, а дальше делай что хочешь. Лишь бы выдала результат. Ваша химическая ахинея не для меня.
— Весьма лестно, конечно, но это ты зря. Физико-химический анализ — штука до ужаса прозаичная. В Москве ли, в Улан-Баторе, даже на Гавайских островах он даст одну и ту же цифирь.
— А что мне с нее? Мне идея важна, осмысление, можно сказать, геологического процесса.
— В самом деле? — Анастасия Михайловна позволила себе лукаво прищуриться. — Тогда не мечи икру. Дай мне почувствовать себя человеком. Не торопи меня, Дима. Когда будет надо, я сама попрошусь в поле. Пока поживу тут, освоюсь, осмыслю, как тебе мечтается, — словом, изучу материал.
— Мне каждый день дорог.
— Именно поэтому.
— А как же Гоби? Аймак? Нас ведь ждут. Грандиозный сабантуй небось затевается…
— Летите, пируйте. И вообще — не втягивай меня в свои геологические авантюры. Подлинная наука не терпит суеты. Она требует сосредоточенности.
— Очень мило. Вот уж не знал, что ты стала такой. Одно слово, дамочка с норовом. — Было похоже, что он сдался.
— Да, я такая. Генеральша! У меня, Дима, муж генерал… Нам долго еще?
— Скоро будем на месте, — откликнулся молчавший всю дорогу шофер.
— А как насчет поесть в монгольской столице? — поинтересовалась Лебедева, закрепляя одержанную победу. — Чего-нибудь оригинального? — Она уже знала, что без стакана горячего чая головной боли не одолеть.
— Есть свои проблемы, — задумчиво откликнулся Северьянов. — Впрочем, у тебя в гостинице вполне респектабельный ресторан. Акклиматизируйся хоть там для начала, — мстительно акцентировал он и демонстративно отвернулся.
Анастасия Михайловна вновь с интересом приникла к окошку. Машина как раз въезжала на широкий мост через своенравную Толу, взбухшую от талых снегов. Впереди открывалась ничем не примечательная панорама стандартных городских кварталов с типовыми домами, строительными кранами и асфальтированными, заполненными народом улицами.
Лишь однажды промелькнула в разъеме между многоэтажными постройками чешуйчатая, с загнутыми углами крыша.
— Ой, что это? — радостно вскрикнула Лебедева, успев схватить глазом какие-то пестрые устрашающие личины и колючие драконьи хребты.
— Музей, — односложно ответил шофер.
— Бывший дворец государственного оракула, — пояснил Северьянов и вдруг добавил просительно: — Но на совещании ты все-таки появись.
