По представлению премьера Коноэ его величество тэнно пожаловал профессору Киотского университета Тахэю орден Благословенного сокровища второй степени. Доктрина двойного протектората была принята. Даже в генеральном штабе поняли, что эксперимент блестяще оправдался. Отныне Япония могла воздействовать на колониальную администрацию Индокитая, не прибегая к военным демонстрациям.

Прежде чем предъявить Деку новое требование, Коноэ, по совету Тахэя, приказал в спешном порядке покончить с таиландским конфликтом.

Переговоры открылись в Токио под председательством японского министра иностранных дел. Несмотря на упорное сопротивление французской дипломатии, Пибул Сонграм добился для своей страны значительных уступок. Под давлением высокого посредника Виши уступило Таиланду свыше семидесяти тысяч квадратных километров индокитайской территории. В награду за столь выгодный договор Таиланд обязался обеспечить Японии выход к границе с Малайей. Японский посол в Бангкоке господин Цубогами предложил на рассмотрение Пибула Сонграма секретный план, разработанный отрядом № 82 на Формозе. В четвертом пункте плана выражалась надежда, что тайская армия передаст в распоряжение союзной японской армии пятнадцать тысяч комплектов военного обмундирования.

 — No problem, — заверил посла премьер-англоман.

 — Прошу, ваше превосходительство, назначить время и место передачи, — заявил посол. — Мы бы предпочли военный аэродром, потому что предполагаем направить в ваше распоряжение офицера связи и необходимое количество транспортных самолетов.

О том, что роль офицера связи поручена хорошо известному в Таиланде Арите, посол предпочел умолчать.

Пибул Сонграм прекрасно понял, что четвертый пункт является ключевым, и поспешил согласиться.

 — У королевского правительства это не встретит возражений, господин посол. Но мне кажется, что превосходный японский план станет еще превосходнее, если между нашими странами будет существовать формальное состояние войны, которое фактически лишь укрепит традиционную дружбу.

Дальнейшее проведение столь оригинального плана в жизнь было временно приостановлено событиями первостепенной важности. В ночь на 22 июня Германия без объявления войны напала на СССР. Первые дни военных действий были отмечены быстрым продвижением немецких армий в глубь советской территории. Для Токио война не явилась неожиданностью. Еще раньше фюрер и рейхсканцлер Гитлер заранее сообщил японскому послу в Берлине точное время открытия военных действий на восточном фронте, потребовал от Японии разорвать недавно заключенный с СССР пакт о нейтралитете и выступить на Дальнем Востоке в назначенный час. Посол пообещал немедленно проконсультироваться со своим правительством. Коноэ порекомендовал воздерживаться от конкретных обязательств и выждать. Теперь, когда план «Барбаросса» стал очевидным фактом, в Токио приступили к пересмотру своей внешней политики.

Новый специальный посланник фюрера доктор Улах и посол Отт возобновили атаки на японское правительство. Из имперской канцелярии полетели в посольство в Токио шифровки с требованием усилить давление и любой ценой добиться от Японии обещания вступить в войну. На приеме в германском посольстве военный министр Тодзио дал понять, что в недалеком будущем следует ожидать важных решений. Все знали, что генерал является активным сторонником «Прыжка на север» и упорно домогается власти. Отт поспешил отправить в Берлин пространное донесение. Из неофициальных источников посольству стало известно, что вопрос о войне с Россией будет 2 июля решаться на высшем императорском совете. Японская контрразведка энергично пресекла попытки абвера узнать о предстоящем событии более подробно. Оставалось терпеливо ожидать известий из дворца. Для посла Отта они оказались неблагоприятными. Из-за разногласий между участниками совета решение было отложено.

Германское посольство направило спешную шифровку в имперскую канцелярию:

«В японской армии все еще помнят Халкин-Гол. В настоящее время Япония предпочитает воздержаться от нападения на Россию до более благоприятных времен; что же касается Англии и США, то вопрос, возможно, будет решен положительно: взоры Японии устремлены на Юго-Восточную Азию и на владения США и Англии на Тихом океане».

Отт обратился в канцелярию премьера и МИД с просьбой предоставить ему новую встречу с Коноэ. Принц выразил согласие на аудиенцию, не назвав, однако, точной даты. Это был вежливый отказ. Посол рейха мог вновь убедиться в том, что угрозы и требования особого успеха не приносят. На настойчивые телефонные звонки заведующий протокольным отделом отвечал извинениями и обещаниями. Премьер, по его словам, все еще очень занят.

Рабочий день принца действительно был расписан по минутам на неделю вперед. Все свое внимание он уделял теперь созданной по его инициативе «Дай ниппон кеа домэй» — организации Великояпонского союза развития Азии. Вырисовывались отличные перспективы, и было жаль тратить силы на бесплодные дискуссии с Тодзио, Анами и им подобными. Ради личной власти они готовы пойти на любую авантюру.

Чтобы развязать себе руки, Коноэ задумал провести новую реорганизацию правительства. Но прежде необходимо было четко определить позиции в отношении России. И не только определить, но и подробно аргументировать, чтобы с цифрами в руках отмести любое сумасбродное предложение на императорском совете. Премьер твердо намеревался выжидать решительного поворота в войне на Западе. Тем более что его азиатская политика уже приносила ощутимые плоды. Нет, он не повторит ошибки. Пусть Гитлер благодарит Японию за то, что Квантунская армия вынуждает русских держать за Уральским хребтом крупные военные силы. На большее Токио пока не пойдет. Нетерпеливый немецкий посол подождет. В эти напряженные дни Коноэ не мог даже выбрать минуты, чтобы созвать «группу завтрака». Только для профессора Тахэя и советника Одзаки кабинет премьера был открыт в любой день и час. С Тахэем принц работал над картами Юго-Восточной Азии, с Одзаки решал «русский вопрос».

 — Война с Россией ничего нам не даст, — горячо убеждал Одзаки. — Кроме заснеженных просторов Сибири, освоить которые нашей экономике пока не под силу, мы ничего не получим. А она и так нам достанется, если Гитлер действительно возьмет Москву. И Приморье — тоже будет наше. Зачем же спешить? Зачем рисковать? Америка и Англия придут в восторг, если мы дадим втравить себя в эту войну. Они получат прекрасный шанс нанести удар на Тихом океане в тот самый момент, когда мы истощим последние нефтяные резервы. Кстати, ваше высочество, российские пространства и российский мороз сожрут все наше горючее. Едва ли нам удастся добиться значительных успехов до наступления зимы, — советник замолк, давая Коноэ время переварить мысль, и под конец высказал главное: — С азиатскими планами придется тогда распроститься. Видимо, надолго.

— Ваша аргументация производит впечатление, Одзаки-кун, — признал премьер. — Я доложу об этом на высочайшей аудиенции. Военные обычно оперируют числами дивизий, самолетов и танков. Однако успех войны решает прежде всего экономика. Тут вы целиком правы. Мы слишком зависим от внешних источников сырья.

 — И поэтому не можем позволить себе затяжную войну. Страна обеспечена нефтью в лучшем случае на полгода. Даже если России придется сражаться на два фронта, ее военный потенциал одержит верх. Прежде чем начать такую войну, нам следует завладеть сырьевой и энергетической базой Китая. Наша экономика напряжена до предела. Только по военному займу государственный долг достиг двенадцати миллиардов иен.

 — Достаточно, Одзаки-кун. — Коноэ окончательно укрепился в своем первоначальном мнении. — Думаю, на сегодня хватит. Посмотрим, какое впечатление произведет все это на некоторых членов кабинета. Вы знаете, о ком я думаю.

 — Несомненно, принц. Надеюсь, что вы их раздавите своими доводами. — Одзаки отдал придворный поклон, но в последний момент не удержался от замечания: — Кстати, военные действия на западном фронте протекают не столь гладко, как заверяет нас господин Отт.

 — Вы окончательно вошли в роль адвоката Советов, Одзаки-кун, — пошутил принц.

 — Японии, ваше высочество.

Германскому послу было заявлено, что в настоящее время правительство Японии намерено придерживаться пакта о нейтралитете. Министр иностранных дел выразил сожаление, что его высочество премьер все еще не может принять господина посла для личной беседы, но обязательно сделает это в дальнейшем.

Высший военный совет, на котором в военном мундире, но без знаков различия присутствовал тэнно, рекомендовал генеральному штабу усилить давление на тихоокеанском театре.

Перед тем как передать соответствующие инструкции в МИД, Коноэ принял Мориту Тахэя.

 — Вы уверены, что США и Великобритания не вмешаются? — спросил принц.

 — Не знаю, — откровенно признался Тахэй. — Я разрабатывал только французский аспект индокитайской политики. Но мне кажется, они проглотят и эту пилюлю, если не выразит протеста Дарлан. А здесь я спокоен. Соглашение о совместной обороне — надежная правовая основа для взаимоотношений с Виши. Французам деваться некуда, мы их загнали в угол.

 — Вашу миссию, Тахэй-кун, трудно переоценить, — польстил принц. — Пока вы в Ханое, я спокоен за Индокитай. Прошу вас не торопиться с возвращением. Дождитесь посла и помогите ему на первых порах. Это моя личная просьба.

 — Вы оказываете мне высочайшую честь, ваше высочество.

Chargé d’affaires французского Индокитая была вручена нота, в которой Япония заявила о своих претензиях на базы в Кохинхине и Камбодже. Аналогичный документ поступил и во французское посольство. Под ним стояла подпись Коноэ, скрепленная его личной печаткой. Пока Деку и Фюмроль ломали голову над ответом и запрашивали инструкций, министр Дарлан и японский посол Сотомацу подписали в Виши соглашение о совместной обороне, которое давало Японии право вести войска в Южный Индокитай. По настоянию Сотомацу количество войск в тексте специально не оговаривалось. В полное распоряжение японской армии передавались также аэродромы в Нячанге, Бьенхоа, Сайгоне, Сокчанге, Пномпене, Компонгчате, Сиемреапе, Дананге и морские порты Кохинхины.

Западные державы, как и ожидалось, предпочли не вмешиваться. В полном порядке и без единого выстрела на южном побережье высадилось пятьдесят тысяч японских солдат.

Жаламбе обедал в штабе экспедиционного корпуса на берегу Красной реки. Построенное еще в 1873 году, это угрюмое здание носило невинное наименование «Отель де ля Концессьон». Внутри оно и впрямь напоминало фешенебельную гостиницу: отделанная бамбуком и красным деревом бильярдная, библиотека с удобными креслами из кордовской кожи, превосходный ресторан, где повар-марселец готовил настоящий буай-бесс из четырнадцати сортов рыбы.

Дежурный офицер с повязкой на рукаве застал Жаламбе за десертом. Перед ним стояла недопитая бутылка «реми мартэн» и тарелка с оранжевыми, истекающими соком ломтиками папайи. Похоже было, что Господин Второе Бюро порядком на взводе.

 — Вас там спрашивают, — доложил дежурный. — Какой-то туземец.

 — Г-гоните прочь, — махнул рукой Жаламбе, едва не опрокинув рюмку. — П-пусть приходит з-завтра. В управление.

 — Он предъявил карточку «элемент АБ».

 — Ну, тогда другое дело. — Жаламбе взглянул на офицера помутневшими глазами и уронил голову. — Д-давайте его с-с-сюда. — Он раскрыл объятия, словно готовился принять в них агента, дежурного, весь мир.

 — Это невозможно. — Офицер брезгливо отстранился. — Если хотите, я могу вызвать кого-нибудь из вашего заведения.

 — Не надо. — Жаламбе усилием воли заставил себя собраться. — Пусть подождет у входа. Анри! — он попытался ударить кулаком по столу, но промахнулся. — Две чашки крепкого кофе, Анри. — Вы меня очень осуждаете? — обратился он к офицеру. — Не надо. Все равно это уже не наша армия и мы доживаем тут последние денечки. Пусть же нам будет весело, черт возьми!

Проглотив залпом чашку кофе, пошатываясь побрел к выходу. В туалетной он сунул голову под кран. Но это не принесло облегчения — вода оказалась слишком теплой. Оставалось прибегнуть к испытанному методу: сунуть два пальца в рот. Закончив неприятную процедуру, Жаламбе с отвращением допил кофе и вышел на белый свет. Раскаленная медь неба болезненно сверкнула в глаза.

 — Это ты, Конг? — Жаламбе поморщился и, потирая темя, подошел к щуплому вьетнамцу в безукоризненно белом тропическом костюме. — Что там у тебя?

Агент с улыбкой приложил палец к губам.

 — Ну ладно, садись в машину.

 — Мне удалось нащупать штаб коммунистов, начальник, — выпалил Конг, когда они уединились в кабинете. — Уезд Хакуанг, провинция Каобанг. Где-то в горах, недалеко от границы. Там у них целый подпольный город. Обучают молодежь стрельбе, обращению со взрывчаткой. Даже газету свою издают. — Он достал сложенный вчетверо зеленый листок, на котором темнели неровные, плохо пропечатанные линии строк. «Вьет нам док лап» — «Независимый Вьетнам». Издает сам Нгуен Ай Куок!

 — Он тоже там? — Жаламбе присвистнул. — Ничего себе! А ты молодец, Конг, — похвалил он, щупая газету, словно материю покупал. — Опять зеленая?

 — Сами бумагу делают, — объяснил Конг. — Из бамбука. В джунглях.

 — Давай теперь по порядку. Где большевистский связной?

 — Его больше нет. Так получилось.

 — Хорошо, рассказывай.

 — После того как он подошел к майору в дэне Бронзового барабана на Западном озере, мы не спускали с него глаз.

 — Об этом знаю. Дальше. — Хмель развеялся, и только красные с полопавшимися капиллярами белки напоминали, что Жаламбе совсем недавно был безнадежно пьян. — Майор передал ему бумаги?

 — Передал. Своими глазами видел.

 — И где они?

 — Не знаю, начальник. Я потом обыскал труп. Ничего не было. Или успел спрятать за эти дни, или запомнил и уничтожил.

 — Как он добирался.

 — Через Бакзанг и Тхайнгуэн. Я проводил его до самого конца. Он-то и навел меня на штаб.

 — Странно, что они послали на такое дело неопытного мальчишку. — Жаламбе бросил на агента недоверчивый взгляд. — Тебе не кажется?

 — Мне просто повезло, начальник. В Тхайнгуэне у нас есть человек. Еще с тридцать пятого года. Связник пошел прямо к нему. Оттуда мы добирались уже вместе. Он принял меня за своего. Но держался замкнуто. Я понял, что игра пошла по-крупному, и не навязывался.

 — Почему пришлось убрать?

 — Опять встреча, начальник. На сей раз неожиданная. В Каобанге. Попался парень, который знал меня как АБ. Пришлось прикончить обоих. Другого выхода не было.

 — Правильно сделал, Конг. Опять лесной отвар?

— Больше мне ничего и не нужно, начальник. Бамбуковая спица и зеленая мазь. Не успели и глазом моргнуть. Я обыскал обоих, но ничего не нашел. Оставаться в Каобанге было нельзя, идти дальше — рискованно. Я и так узнал слишком много. У них там большая конференция. Вся верхушка собралась: Ай Куок и остальные.

 — Покажи где, — Жаламбе подвел его к крупномасштабной карте.

 — Только уезд знаю. — Конг очертил небольшой кружок. — Где-то здесь. Если мы займем перевалы, — он ткнул пальцем в нужные точки, — здесь, здесь, здесь и перекроем выходы из долин — тут они окажутся в мышеловке. Медлить нельзя, начальник, поэтому я и решился прийти за вами в отель. Не мог ждать.

 — Что же, Конг, орден Почетного легиона я тебе, конечно, не обещаю, но если мы их накроем, тебя ждет хорошая награда. Останешься доволен.

 — Спасибо, начальник.

 — Послушай, Конг, я давно хотел спросить, почему тебя так называют? В насмешку, что ли? Конг — это значит красный. Правильно?

 — У нас одно слово может определять много разных понятий. Зависит от тональности произношения.

 — И есть шестнадцать слов, обозначающих нечто одно, — усмехнулся Жаламбе — Лягушку, например, — он чмокнул кончики пальцев. — Знаю. Так почему все же ты Конг?

 — Есть такой кустарник. Его листья краснеют несколько раз в году. Как и я, начальник.