Ежегодное заседание Совета директоров проходило в Парижском отделении транснациональной корпорации «Эпсилон X,». Филиал размещался в неприметном, современной постройки, особняке, окруженном высокой оградой чугунного литья. Со стороны авеню Махатмы Ганди, косо пересекающей Булонский лес, дом скрывала густая, тронутая коррозией листва каштанов. Сквозь частокол пик, перемежающихся столбами в виде дикторских фаций с топориками, можно было видеть лишь образцово подстриженный газон и боковую стену, сплошь затянутую бордовой в эту октябрьскую пору сетью плюща. Фасад был повернут в сторону Музея природных искусств, также приютившегося посреди обсаженной деревцами лужайки. Дымчатые зеркала окон отражали смутные тени ветвей и облака, полыхавшие отсветами заката.

Тщательно замаскированная инфракрасная система слежения надежно защищала резиденцию от нежелательных визитеров. Единственные ворота, выполненные из гофрированных железных листов, запрокидывались по сигналу электронного пульта, открывая полоску дороги, круто исчезающей под землей. В гараже, рассчитанном на двадцать четыре машины, за стойкой из пуленепробиваемого стекла дежурил охранник. Этого требовала разумная предосторожность, не более: в Парижском отделении не было ни секретных лабораторий, ни сейфов, набитых банкнотами, хотя через него и проходили весьма значительные суммы. Средствам связи уделялось куда более серьезное внимание. Все телефоны, компьютеры и факсимильные аппараты были защищены от перехвата специальными клипперами, созданными в знаменитой «Силиконовой долине». Этот крупнейший в США инженерный центр, расположенный в малонаселенном округе Санта Клара, славился пионерскими разработками в области высоких технологий и передовой организацией труда. Творцом алгоритма, положившего начало производству клипперов, был двадцатитрехлетний программист из России, вчерашний студент, получивший грант от фонда Рокфеллера.

Из недр «Силиконовой долины» вышла и установка, названная вакуумным осциллятором. Первые ее образцы были испытаны в специально выбранных точках, разработанных по всему земному шару.

Именно этот вопрос и стоял главным пунктом в программе, предложенной Совету директоров.

Заседание открыл президент корпорации Питер Джонсон, прилетевший из Бостона в сопровождении технических советников и адвоката. Бронзоволицый, красиво седеющий, он казался эталоном уверенности и здоровья. Изменив давней привычке ничем не выделяться, он за пять минут до собрания приколол к отвороту темно-синего, в белую полоску пиджака фирменный значок с греческой буквой Е.

— Леди и джентельмены, — начал Джонсон, одарив персональной улыбкой каждого из сидевших за длинным столом. — Все вы в курсе проблемы, которую нам предстоит обсудить. Многие из вас разбираются в ней лучше меня, и это позволяет без лишних слов перейти к сути вопроса. Если не будет возражений, я бы предложил сначала заслушать наших сеньор-офицеров. Как вам кажется? — сделав паузу, он вновь продемонстрировал сияющий голливудский оскал и доверительно кивнул маленькому японцу, пристроившемуся на одном из приставленных к стене стульев. — Вы готовы, доктор? Тогда прошу!.. Доктор Хацуки Хаякава! — объявил, взыграв голосом.

— Мистер президент, уважаемые члены совета, — японец вскочил, отдал несколько поклонов и, подойдя к столу, произнес несколько вступительных фраз. Он говорил с характерным акцентом, но достаточно внятно. — На прошлом заседании я имел почетную привилегию продемонстрировать вам чертежи установки и подробно доложить о ее устройстве. Есть ли надобность останавливаться на технических характеристиках?

В овальном зале без окон повисла настороженная тишина. Никто из директоров не пожелал высказаться. Они не первый раз слушали Хаякаву, и не только его, но и других видных специалистов. Даже принимали участие в испытаниях. Вернее, это говорилось так: «принимали». На самом деле их роль сводилась к стороннему наблюдению. За редким исключением, никто из них, включая самого президента, ничего не понимал в физике. Волей-неволей приходилось полагаться на заключения авторитетов.

— В самом общем виде, доктор, — счел необходимым вмешаться Джонсон. Зная о существующих сомнениях и разногласиях, он решил действовать по заготовленному сценарию. Если не удастся предотвратить перепалку, то стоит попытаться ослабить накал. Ничто так не затуманивает мозги, как хорошая порция заумных теорий. Важно лишь соблюсти меру, чтобы целительная скука не переросла в раздражение. — Я же говорю, что тут собрались асы. Насколько мне известно, многие даже видели аппарат в действии… Таблиц и схем не нужно.

— Тем лучше, — Хаякава вновь отдал короткий поклон. — В основе действия лежит резонансный эффект Лэмба-Рисерфорда. Его суть понятна без формул. В простейшем атоме водорода, состоящем всего из одного протона и электрона, наблюдается небольшой сдвиг электронных уровней, соответствующий длине волны излучения в двадцать один сантиметр. Это вызвано тем, что электрон взаимодействует не только с реальным внешним кулоновским полем протона, но и с флуктуациями вакуума, т. е. со случайными колебаниями вакуумного электромагнитного поля. Казалось бы, такой тонкий эффект, типичный для микромира, может интересовать только узкую категорию специалистов. В действительности же самые ценные сведения, которые удалось получить из мира галактик, добыты благодаря именно этому радиоизлучению. Это голос Вселенной, леди и джентльмены. Исполинские облака нейтрального водорода обвивают спиральные ветви нашего Млечного пути и других туманностей, удаленных на миллионы и миллиарды световых лет. Радио-наблюдение на указанной волне позволило подробно изучить их строение и прощупать ядра. Эти волны за несколько лет открыли астрономам больше тайн, чем лучи света за всю историю.

Японец умолк и отер разгоряченный лоб бумажной салфеткой.

— Мистер Хаякава с присущим ему лаконизмом изложил нам предысторию проблемы, — заполнил паузу Джонсон. — Мы с вами знаем, что вот уже полвека крупнейшие астрофизические обсерватории ведут радионаблюдение на волне космического водорода. Мои соотечественники Кокконни и Моррисон в свое время высказали гипотезу, что если и есть во Вселенной разумные существа, то они просто не могли не обратить внимания на частоты, отличные от непрерывного спектра галактик и звезд. Я ничего не перепутал, доктор?.. Как видите, коллеги, и зайца можно научить зажигать спички. Словом, я не исключаю, что где-нибудь на Тау Кита или Альфа Центавра в эту самую минуту кто-то следит именно за этой волной… Прошу прощения, — кивнул он японцу.

— Мне остается добавить к остроумной реплике нашего президента совсем немного, — продолжал Хаякава. — Рэлей и Джинс подсчитали число степеней свободы, которое может вместить определенный объем пространства. Если объем ограниченный, то задача сводится к обычному резонатору. Он обладает множеством собственных частот, и каждой из них соответствует множество различных колебаний. Степень свободы — это определенный тип электромагнитных колебаний, которые способны возбуждаться. В сущности любой объем пространства можно представить себе наполненным строго определенным количеством колеблющихся систем-осцилляторов. В неограниченном пространстве их плотность как раз и выводится из формулы Джинса-Рэлея.

— Только без формул, мистер Хаякава, — попытался сострить Вернер Герлах из Гамбурга. — Мы запомнили их на всю жизнь еще тогда, в Страсбурге.

Памела Уиткомб, его соседка по столу, кисло улыбнулась.

Джонсон понял, что приближается критический момент, но, глянув на каменное лицо японца, решил не вмешиваться.

— Хай, — сказал Хаякава. — Я рад, что вы запомнили великое уравнение нашего века. По своему значению оно не уступает формуле Эйнштейна, которую действительно знают все, — он ехидно оскалился, — и знаменует новую эру. Прежние представления рухнули, как карточный домик. Представлялось абсолютной истиной, что волны могут испускаться только конкретными телами. Как круги на воде от брошенного камня. А тут — физический вакуум, чистое пространство. Оказалось, что и оно наполнено электромагнетизмом. Если в течение достаточно длительного времени вакуум находится в контакте с каким-нибудь телом, то между ними устанавливается тепловое равновесие. Каждый осциллятор при этом приобретает дополнительную энергию, которая может передаваться только квантами. Здесь-то и скрыта фасолина в рождественском пироге! Выяснилось, что кроме целого числа квантов, которые могут принимать или отдавать осцилляторы, у них всегда остается половина кванта энергии, и никакими силами ее невозможно отнять. Это и будет нулевая энергия лэмбовского сдвига. Даже при температуре абсолютного нуля, когда осцилляторы лишены всяких, казалось бы, энергетических запасов, они продолжают совершать нулевые колебания. Такова теоретическая предпосылка, леди и джентльмены. Она экспериментально подтверждена и, самое главное, создана не в кабинетах «Эпсилона», а, следовательно, не подлежит обсуждению. Кто решится оспорить Рэлея и Джинса?

— Ядовито, доктор, — Джонсон удовлетворенно вздохнул. — Ядовито, но точно! Только не надо скромничать, будто ваш вклад ограничивается парой медных пластин, которые вы зачем-то опустили в жидкий гелий. Коллеги видели установку в работе. Великая пустота дала знать о себе при абсолютном нуле температур! И как дала! Мистер Хаякава сделал величайшее научное открытие. Ему удалось доказать, что вакуум по-разному осциллирует в различных точках земли… Поздравляю, доктор, — он благодарно кивнул японцу и объявил следующего оратора. — А теперь нам предстоит заслушать не менее интересное, надеюсь, сообщение доктора Гринблада.

«Сейчас они у меня зашевелятся», — злорадно подумал президент, чуточку ослабив слишком тугой узел галстука, выдержанного в гарвардских цветах.

От стены отделился субтильный молодой человек с лакированной лысиной, окаймленной темными, аккуратно подстриженными кудряшками.

— Попрошу экран, — властно потребовал он, энергично вскинув подбородок. Свет в зале притух, и на дисплее вспыхнули очертания материков. — Партия осцилляторов — всего было выпущено двадцать девять устройств по цене сто тридцать семь тысяч пятьсот долларов за штуку — была размещена на всех пяти континентах, — на карте появились белые звездочки. — Если учесть, что каждая установка была опробована, как минимум, в шести точках своего региона, то мы располагаем представительным массивом из двухсот семидесяти пяти показателей. За фоновое значение принималась частота, полученная в случайном месте.

— Что значит — в «случайном», мистер Гринблад? — спросил Морис Левэк, директор Парижского филиала.

— То есть методом тыка, мистер Левэк. Возьму для примера Париж. — Звездочка, которой была помечена столица Франции, ласково замигала. — Мы ввели в компьютер номера парижских станций метро. По закону случайных чисел, он выдал нам первое попавшееся. В данном случае Place de Clichy. Фон удалось измерить прямо в туннеле, когда закончилось движение. Следующий замер был сделан неподалеку, но уже на поверхности: в центральной части Cimetiere Monmartге. Целенаправленные замеры производились в крипте Notre-Dame-de Lorette, в усыпальнице французских королей Saint Denis и других аналогичных местах.

— Выбор метро был чем-то обоснован? — с озабоченным видом поинтересовался Джонсон, заранее зная ответ. Его протеже грассировал, как прирожденный парижанин. Настоящий «япи».

— Важно было исключить воздействие космических лучей, сравнив показания в глубине и на поверхности земли. Колебания оказались в пределах точности прибора. У вас еще будут вопросы, мистер Левэк?

— Благодарю вас. Я вполне удовлетворен. В дальнейшем придется работать как раз под землей.

— Совершенно с вами согласен.

— И какие выводы? По Парижу? — гнул свою линию Джонсон.

— Фоновое значение повсюду оказалось близким к среднему: на кладбище, в церквах, на всех станциях метрополитена, за исключением Cite. Величину, существенно превышающую фон, дали замеры в криптах и на упомянутой станции. Все три значения колеблются в пределах точности.

— Как можно объяснить аномалию на острове? — озабоченно спросил Джонсон. — Близостью Notre-Dame?

— Пока это загадка для нас. Археолог Парижской мэрии, к которому мы обратились за консультацией, полагает, что под туннелем метро проходил подземный ход из Тампля, в котором были замурованы тамплиерские реликвии.

— И какая тут связь? — канадка Уиткомби недоверчиво повела плечом.

— Едва ли есть связь, мадам.

— Где-то там сожгли великого магистра Жака де Молэ, — блеснул эрудицией Левэк. — Того места больше не существует. Регулирование русла реки, знаете ли… Париж оказался не так плох, мистер Гринблад?

— Париж всегда Париж, сэр… Аналогичные исследования были проведены по обоим берегам Нила: от Александрии до Асуана, в древней японской столице Киото, на полуострове Юкатан в Мексике, в пещерах Альтамира и храмах Испании, в Трое, Чатал-Хююк, на раскопках Ура и Мохенджадаро, почти по всей Греции, включая Родос и Крит, в Италии — от Милана до Сицилии, на Мальте, Сардинии и многих других местах. Сейчас работы продолжаются в Индии, Израиле и на острове Гавайи.

— Большом острове Гавайского архипелага? — счел необходимым уточнить Джонсон.

— Именно так. На плато, где покоятся останки короля Камеамеа. Полученные результаты позволяют сделать следующие выводы: фоновое значение повсюду остается на одном уровне, а экстремальный всплеск, отмеченный, скажем, в усыпальницах фараонов, превышает, хоть и не слишком, цифры, полученные в том же Парижском соборе, воспетом Гюго, или в толедской синагоге Санта Мария Ла Бланка.

— Странное, однако, название для синагоги, — фыркнул Перес Леви, резидент в Аргентине.

— После указа Фердинанда и Изабеллы синагога стала церковью и присоединила к своему новому названию, так сказать, прежний статус молитвенного дома. Точно так же испанцы поступили и с расположенной поблизости синагогой Самуэля Леви, — Гринблад покосился на аргентинца. — Она стала капеллой Nuestra Senora del Transite. То же случилось и с мавританской мечетью.

— Ни в мечетях, ни в синагогах не зарывают мертвых, — одутловатое лицо аргентинца исказилось гадливой гримасой.

— Мертвых? — с надменной улыбкой повторил Гринблад. — Я такого не говорил. Курьезный момент, господа! В местах массовых захоронений эффект не зарегистрирован. Мы провели замеры в церкви на озере Блед, в Словении. Там, знаете ли, стеклянный пол, а под ним — человеческие кости, масса костей… Значение фоновое. Нет, сеньор Леви, тут срабатывает иной фактор. Пирамиды, под которыми нет никаких захоронений, давали не меньший всплеск, чем гробницы в Луксоре.

— А индейские пирамиды? — спросила Памела Уиткомб.

— Пирамиды майя на Юкатане практически ни в чем не уступили пирамидам в Гизе. Счет один-один.

— Вы полагаете, влияние формы? — подозрительно прищурился Клаус де Кемп, представлявший регион Бенилюкса.

— Бесподобно! — взорвался, брызнув слюной, вице-президент корпорации лорд Уорвик. — Слыхали мы эти сказки! Убедитесь сами, джентльмены, — с исключительным проворством он свернул бумажный лист в пирамиду. — Какой-то шарлатан уверял, что с помощью столь нехитрого трюка можно соорудить холодильник, в котором не протухнет бифштекс. Внутри такой, с позволения сказать, фигуры будто бы самозатачивается бритва и вообще происходят всякие чудеса. Насколько я понимаю, эксперименты заслуживают самого пристального внимания, однако мистер Гринблад избрал не лучшую манеру доклада, и я удивляюсь коллегам, готовым клюнуть на сенсационную приманку.

— Форма не имеет значения, — не отреагировал на выпад Гринблад. — Мы обследовали памятники древних цивилизаций. Фундамент вавилонского зиккурата, скажем, давал тот же результат, что и пирамида Хеопса. Но где он, тот зиккурат?.. Груда сырцового кирпича? Но и одного камня оказалось достаточно для регистрации эффекта. Да и камень в сущности не нужен.

Место работает, господа, само место… Как? Почему? Спросите мистера Хаякаву. Я не физик и ничего не понимаю в причудах пространства-времени. Узлы ли оно образует, многомерные струны или, как нас еще уверяют, каналы, — меня не волнует. Факт есть факт. Древние знали и умели находить особые места. Дольмены и гробницы этрусков дают эффект, а на Пер Лaшез его нет, и на скромном Арлингтоне — тоже. Собор Святого Петра в Риме, Святого Вита в Праге, Святого Лазаря в Отёне — есть, а Святого Павла в Лондоне — увы! Почему? Не знаю. Это не наша задача.

— Вы бы хотели что-то добавить, мистер Хаякава? — спросил Джонсон.

— Без математического аппарата не имеет смысла. Рассуждать о многомерных пространствах на пальцах? Мистер Гринблад прав: факт есть факт. Кварк, предсказанный Гел Манном, сегодня обнаружен в эксперименте. Представления о феномене Большого взрыва полностью подтвердились. Новорожденная Вселенная обладала шестью измерениями, помимо наших четырех. Мы имеем дело с реликтовыми проявлениями ее эволюции.

— Четырех? — изготовился для нового прыжка лорд.

— Четвертая координата — время, помноженное на мнимую единицу.

— Какое место вы считаете наилучшим? — подал голос обычно молчаливый и непроницаемый Хиронару Миёши, первый вице-президент «Эпсилона».

— Наилучшим для чего? — мгновенно парировал Гринблад.

— Не будем забегать вперед, — Джонсон предостерегающе поднял карандаш. — Вы закончили, Джейк?

— Закончил, — с видом победителя кивнул Гринблад.

— Вопросы к мистеру Гринбладу?

— Вам приходилось работать на буддистских кладбищах? — скорее подсказал, нежели спросил Ануман Сиваракса.

Взяв на себя руководство Бангкокским филиалом, в сферу которого входила вся Юго-Восточная Азия, профессор Сиваракса был самым эрудированным супрем-офицером корпорации. Логические неувязки в докладе не помешали ему охватить картину в целом. Вопросы и неуместные реплики увели Гринблада в чуждую для большинства область чистой науки. Выправить положение могла деликатно замаскированная подсказка.

— Безусловно, профессор, — с полуслова понял Гринблад. В Аютии и пещерных храмах Куала-Лумпура Сиваракса не раз оказывал ему помощь. — Но кладбища, будь то буддийские или магометанские, отнюдь не являлись самоцелью. Эффект, за редким исключением, оставался в пределах фона. Но недаром говорится, что исключения подтверждают правила. Грубо говоря, прибор иногда срабатывал совершенно на пустом месте.

— Откуда вы знаете, что было там раньше, на «пустом» месте? — желчно отреагировал Уорвик. До вступления китайцев в Тибет он работал в британской миссии в Лхасе и считал себя знатоком буддизма.

— Очень верное замечание, сэр. Я не знаю и не хочу знать, что и где было. Хватит того, что есть, вернее, осталось от прошлого. Срабатывает само место. Древние памятники только помогают его найти. Буддийские ступы в Санчи, Анарадхапуре, Сарнатхе. Пирамиды в Гизе и Саккара. Мавзолеи.

— Ленина? — пряча улыбку, спросил Джонсон, вызвав общее оживление.

— Учтем на будущее, сэр. Мы только начинаем прицеливаться к России… Я говорю о мавзолее Гур Эмир в Самарканде, где похоронен Тимур. Эффект зарегистрирован. Мусульманские архитекторы тоже умели выбирать подходящую точку.

— Вам надо было бы побывать в Китае, — посоветовал Хиронару Миёши, — китайские геоманты не знали себе равных в искусстве точного выбора. Они наши учителя. Императорские могилы не только ориентированы по странам света, но и нацелены в космос, в самый центр галактики, мистер Гринблад.

— Благодарю за ценное указание, Миёши-сан. К сожалению, наши отношения с китайскими властями складываются не лучшим образом. Пока остается лишь мечтать об императорских линах, Великой стене и Храме неба. Я бы добавил сюда и Поталу, и золотые чортени Тибета, в которых спят мумии далай-лам, и пещерные могильники даосских святых.

— У вас потрясающий размах, мистер Гринблад, — не замедлил откликнуться старый лорд. — Прямо-таки необъятный, хоть и с явно кладбищенским уклоном. Это навевает похоронное настроение… У нас действительно есть повод для скорби? Вы ничего не сообщили о расходах, сэр. Намеренно?

— Прошу прощения, ваша светлость. У меня и в мыслях не было наводить траур, хотя сам предмет наших исследований в некотором роде связан с потусторонним миром. Или я ошибаюсь? Что же касается расходов, то они действительно способны вызвать некоторое огорчение. Мы на семнадцать миллионов сорок шесть тысяч пятьсот двадцать три доллара превысили смету. Мистер Джонсон был настолько любезен, что предоставил кредит.

— Надеюсь, из своего кармана? Совет вряд ли согласится с перерасходом.

— Прежде чем поставить вопрос на голосование, лорд Уорвик, я попрошу коллег ознакомиться с нашими предложениями по второму этапу. Материалы перед вами, леди и джентльмены. — Джонсон глянул на разложенные перед членами совета голубые с желтой фирменной маркой папки. Секретарша Левэка не обошла никого.

Пока другие корпели над цифрами, Джонсон просмотрел бумаги, заботливо подложенные в его экземпляр все той же Матильдой Клери, бессменной труженицей Парижского филиала. Поступившие из Тулузы счета увеличивали затраты Гринблада еще на двести пятьдесят тысяч франков. Его набеги на Монсегюр, равно как Стоунхендж и Гластонбери, никак не вписывались в рамки проекта. Это была причуда увлеченного человека. Удовлетворение собственного любопытства за чужой счет. Но разве не на том стоит любая наука? Гринблад стоил этих денег.

— Послушайте, Джонсон! — в руках Уорвика ксерокопированный лист превратился в кораблик. — Не хотите ли вы уверить нас, что телевизионный сериал покроет все расходы?

— Хочу, Грегори. Отчего же?.. Еще и прибыль даст. Восемь процентов, не менее.

— Годовых?

— Разве плохо?

— И вы берете на себя такую ответственность?

— Я уже ее взял.

— Тогда я снимаю свои возражения.

— Благодарю, Грегори, вы очень любезны. Можно приступить к голосованию? — Джонсон постарался каждого обласкать взглядом. — Так или иначе, но нам придется утвердить расходы мистера Гринблада на текущий год, — он весело рассмеялся. — Как вы могли видеть, они достаточно скромны по сравнению с ассигнованиями, на которые вправе рассчитывать наши друзья из «Эпсилон Пикчерс». Надеюсь, что и этот вопрос мы решим к обоюдному удовольствию.

— Кинопроизводство дорожает год от года, — пожаловался Клив Мэлкин, директор «Эпсилон Пикчерс». Четыре миллиона только за сценарий — таков последний рекорд Голливуда.

— Надеюсь, его занесут в «Книгу Гиннеса»… Мы дадим в два раза меньше и получим за это целых два полнообъемных сценария. Но это будет уже на третьем этапе. Итак, мы можем голосовать?

— Опросные листы в ваших папках, леди и джентльмены, — Левэк налил стакан «виши» и мелкими глотками выцедил пузырящуюся минералку.

— Все же я не совсем понимаю, — не унимался Уорвик, — зачем этот глобализм? Хватило бы десяти, самое большее — пятнадцати точек.

— Нужна представительная статистика, — терпеливо объяснил Джонсон, — если я хоть что-то понимаю в высоких материях. Она одна может дать надежную опору. Лучше потратить больше, но наверняка, чем просто выкинуть деньги на ветер… Вы говорите «глобализм», Грегори? Верно, глобализм. Но ведь и проект глобален в самом строгом смысле. Не будем забывать о конечной цели, друзья и коллеги. Да, расходы от этапа к этапу возрастают в геометрической прогрессии, но нам дается уникальный шанс хоть одним глазом заглянуть туда… Словом, я бы не хотел умереть с мыслью, что упустил его. Не сделал все, что было возможно. Вероятность выигрыша намного меньше, чем в рулетке. Это так, и не нужно строить иллюзий. Еще раз спросим себя, уважаемые коллеги… Что касается меня, то я верю в успех и сделаю все от меня зависящее для его достижения. Вы что-то хотели сказать, Морис?

— Позвольте огласить итоги голосования, — Левэк внушительно прокашлялся. — По обоим вопросам принято единогласно.

— Поздравляю, — просиял Джонсон. Не испытывая особых сомнений в результате голосования, он был искренне рад, что оно так благополучно завершилось. По-настоящему он один знал, какие капиталы подпирают проект.

— Вы хотели поговорить со мной, Реджи? — задержал он директора Южно-Африканского филиала.

— Да, Пит, я пытался с вами связаться, но без особого успеха.

— Что-нибудь сугубо деликатное?

— Не знаю… Я не был уверен, насколько это вас заинтересует, и решил не посылать факс.

— Рассказывайте, Реджи. Все, что исходит от вас, для меня крайне ценно.

— Где нам лучше поговорить?

— Простите, Морис, вы не уступите нам свой кабинет?

— Располагайтесь, как дома, Пит. Я попрошу Клери подать чаю.

Они устроились в креслах возле необъятных размеров стола, на котором не было ничего, кроме таблички с именем генерального директора Парижского отделения. Голые стены, скрытое освещение, закрытые стеллажи. Не офис, а настоящая следственная камера.

До выхода на пенсию Левэк работал во втором отделе генштаба и сохранил все приобретенные в разведке привычки и навыки. Молчаливая и неизменно мрачная Клери была ему под стать. Джонсон понимал коллегу и изо всех сил старался быть непохожим на него даже в мелочах.

— За день до отлета я включил телевизор и сразу нарвался на интересный эпизод, — приступил к рассказу Реджинальд ван Аллен, едва за мегерой беззвучно захлопнулась стальная дверь. — Давали репортаж из индийского центра. У нас в Кейптауне большая индийская община, — объяснил директор Южно-Африканского региона. — Выступал какой-то их святой с шиньоном на макушке. Нес, на мой взгляд, совершенную чушь. Про какого-то царя небесных царей, конец света и прочее в том же роде. Он называл царя Гуру…

— Учитель.

— Да, учитель, наставник… К нему якобы подкрадываются убийцы из области мрака. В общем, грядет космического масштаба переворот. Я хотел было выключить, как началось самое интересное. В зал ворвались штурмовики в масках и пошли полосовать направо-налево из автоматов. Потом метнули то ли гранату, то ли бомбу, раздался взрыв, полетели какие-то обломки, вспыхнул пожар и все заволокло дымом. Трагедия ужасная: гора трупов. Из вечерних известий стало известно, что налет произвели эти арийские ультра.

— Которые с трехконечной свастикой?.. Но ведь истинные арии — это и есть индийцы! Куда большие, чем мы с вами.

— Для нацистских ублюдков они просто цветные. Почти такой же объект ненависти, как негры. С приходом к власти правительства черного большинства меж-расовые противоречия только обострились.

— Печально.

— Да, Пит, я без особого оптимизма смотрю в будущее… Не знаю, метили ли они специально в этого йога, или совпало случайно, но акция возмутительная. Девятнадцать убитых и около ста раненых. Сам йог получил осколочное ранение в череп.

— Йог, говорите?

— В том-то и дело! Зная, что вас интересует эта проблема, я тут же помчался в госпиталь, куда его перевезли, и оплатил лечение на месяц вперед. Он лежит в отдельной палате и ни в чем не нуждается. Врачи считают, что вытянет.

— Вы правильно поступили, Реджи. По всем законам, божеским и человеческим, — Джонсон ненадолго задумался. — Я вас вот о чем попрошу. Как только он достаточно оправится, переведите его в институт Крюгера. Попросите Марту от моего имени. Ладно? Нам давно нужен такой человек.

— Я знаю, но не хотелось бы перебегать дорогу лорду Уорвику. Индия, Тибет, Гималаи — прерогатива Лондонского бюро.

— Во всяком случае они так считают.

— Можно подумать, что в Нью-Дели все еще сидит британский вице-король.

— Ничего, с Грегори мы уладим. Я возьму все на себя. А вам, дружище, огромное спасибо.

— Апокалипсические пророчества вас не смущают? Он либо ненормальный, либо мошенник, этот риши.

— Посмотрим. Риск невелик. Беда в том, что мир жаждет шизофреников и плутов. В России, я имею в виду весь бывший Союз, примерно тот же расклад. Коммунисты, фашисты и вообще атмосфера сумасшедшего дома. Не слышали про «Белое братство»?.. По существу ничего нового. Знакомая болезнь. Корейцы тоже ждали светопреставления. Бомба любимого и уважаемого вождя — так, кажется? — их малость отрезвила… Вы надолго в Париж?

— Завтра вылетаю в Амстердам.

— Бриллиантовый бизнес?.. Ну, желаю успеха.

— А вы, Пит?

— Мне придется малость подзадержаться.

— Не забывайте нас.

— Куда от вас денешься?.. Предполагаю быть в Претории в конце следующей недели.