36
Ари
Я не знала, чем еще заняться, поэтому, как обычно, пошла на работу в «Свит Шоппе». Но ритм зачерпываний окончательно сбился. Было не холодно, но меня била дрожь.
Когда вошла Диана, я стояла, крепко сцепив пальцы и облокотившись на витрину с мороженым. И размышляла о заклинании, которое пообещала мне Эхо. Если оно позволит мне танцевать, я могла бы уехать в Нью-Йорк через неделю, как и планировала. Все возвратилось бы на круги своя. Оставалось пережить эту неделю. И я готова была на это пойти, если наградой станет вернувшееся умение танцевать.
— Я получила твое сообщение, — сказала она.
— Спасибо, что пришла. Я хотела извиниться — знаю, Маркос узнал о заклинании. Мне не представилось возможности рассказать ему первой.
Она пожала плечами:
— Ты никогда и не собиралась рассказывать ему правду. Ты сказала мне это только для того, чтобы я заткнулась.
— Это неправда.
— Все нормально, Ари. Ты была права по поводу Маркоса. Мы не любили друг друга. Оставим это, и пусть все идет, как раньше.
Я ненавидела этот ее тон, ровный и безэмоциональный. Ненавидела Маркоса за то, что он с ней сотворил. И особенно я ненавидела тот факт, что все случилось именно так, как я и предсказывала.
— Хочешь мороженого? — спросила я.
— Конечно, — ответила она. Диана готова была согласиться на что угодно — съесть мороженое, сделать тату на лице, утопиться. Я наполнила вафельный рожок «Каменистой дорогой» и протянула ей.
Диана буравила мороженое взглядом, но не съела ни кусочка.
— Еще до того, как ты рассказала мне о своем заклинании, я много размышляла об этом. Наши отношения вдруг резко изменились, и я не могла понять почему.
— Мне было трудно… подобрать слова, я не знала, что стоит говорить, а что нет.
Она покачала головой:
— Я не об этом. Я думаю — нет, я знаю, что наши взаимоотношения изменились еще до того, как ты воспользовалась заклинанием. Ты не… Мне приходилось звонить Кей. Я больше не чувствовала, что могу на тебя положиться. И еще мне казалось, что у вас образовался клуб по интересам под названием Ари-Уин-Маркос, куда меня не пригласили вступить. — Она вздохнула. — Какой-то жалкий голосок нашептывал мне, что ты решила приберечь Маркоса для себя и пытаешься заранее избавиться от конкуренток.
— Диана, честно, я никогда не думала о Маркосе в таком ключе.
— Тогда почему ты никогда не приглашала меня с собой? Вечером накануне смерти Уина вы ходили куда-то втроем. Как всегда. Обо мне ты даже не вспоминала — и не только в тот вечер. Всегда.
Я сощурила глаза и попыталась вспомнить. Но вспомнила только Маркоса — как он меня поддразнивал, как его выставляли из ресторанов и боулингов, как он во всю глотку распевал рок на пассажирском сиденье грузовика, когда за рулем сидел… Пустота.
Воспоминания казались забавными, но я видела картинку как бы со стороны, без внутреннего диалога, отчего смысл происходящего прыгал и ускользал от меня, истончаясь, словно бумага.
— Диана, я не знаю, почему не приглашала тебя. И, честно говоря, не уверена, что хочу знать ответ.
— Что во мне было такого плохого?
— В тебе нет ничего плохого. Ты это ты. Просто, когда принимаешь решение, нужно следовать ему до конца.
Я не была уверена, что это правда. Единственное решение, которому я следовала до конца, касалось удаления Уина из моей памяти.
— Мне правда очень жаль, — сказала я.
Продолжая смотреть на мороженое, Диана покачала головой:
— Ты даже не знаешь, за что извиняешься.
Когда Джесс вернулась домой с работы, я лежала на полу в гостиной. Спину сковал спазм. Если бы не он, я бы ни за что не прекратила работать над плие. Лежать было больно, но, по крайней мере, схваткообразная пульсация закончилась и меня больше не трясло, как тряпичную куклу. (Успокаивала лишь мысль о том, что заклинание Эхо меня спасет. Это заклинание я готова была ждать сколько угодно.) Я видела лишь клумпесы Джесс, и больше ничего.
— Привет, — сказала я.
Она села на колени и крепко обняла меня обеими руками, положив голову на ковер. От ее одежды пахло кофе, а от короткой стрижки — гелем для фиксации.
— Эй, ты чего? — спросила я, пытаясь отстраниться.
— Прости меня, Ари, — пробормотала она в ковер.
— За что?
— Тебе, наверное, было так больно.
Я закрыла глаза:
— Ты узнала.
— Я узнала.
— От кого?
— Несколько подростков перешептывались в кофейне. Видимо, им рассказал Маркос или кто-то из его братьев. — Я представила компанию одноклассников — даже несколько компаний — которые с восторгом обсуждают последние новости. Все видели меня на похоронах. Представляли, как мне плохо. — А потом я пошла к Ровене. Она сказала, что ты не посещала класс все лето.
— О нет, Джесс…
— Я должна была понять это много недель назад. — Джесс отстранилась и села на пятки. — Должна была уделять тебе больше внимания. Заметить что-то. Я полная идиотка.
— Брось, Джесс, ты не идиотка.
Джесс покачала головой:
— Я пыталась заботиться о тебе.
— Никто не просил тебя об этом.
— Хочешь сказать, что мой провал — это очень даже хорошо? — Джесс потерла руками глаза. Это напомнило мне утро после заклинания. Джесс тогда плакала и хотела поговорить.
А я ушла танцевать. Оттолкнула ее. — Порой мне кажется, будь твоя мама жива, она выбрала бы кого-то другого для этой работы.
Запястье начало пульсировать, и я задержала дыхание, чтобы перетерпеть боль.
— Не говори так, — сказала я, вовсе не уверенная в том, что тетя меня слышит. Даже сидя так близко.
— Я всегда слишком быстро верила тому, что на поверхности. Замечала лишь очевидные проблемы. А если ты казалась в порядке, я считала, что так оно и есть. Проницательность никогда не была моим коньком — наверное, это что-то вроде материнского инстинкта, которого у меня нет. У Кэти он был. — Кэти — это моя мама. За последние годы Джесс почти не упоминала о ней. — Она всегда видела, что человек думает на самом деле. Но мне достался другой набор генов.
— Если я выгляжу нормально, значит, так и есть, Джесс.
— Ну да — только я знаю, что это не так. — На лице Джесс появился отпечаток скорби. Морщинки возле глаз и рта стали четче, словно кто-то провел по ним черным карандашом. — Я оплатила тебе абонемент к доктору Питтс и отказалась от перевозки.
Я поднялась на локтях:
— Ты сделала что?
— Тебе нужно с кем-то поговорить. Мы редко говорили по душам, и, мне кажется, я должна как-то исправить этот недостаток, так что…
— Только не это. Нью-Йорк.
В глазах ее было столько вины и жалости, что я не могла устоять.
— Мы не можем ехать в Нью-Йорк.
— Нет, можем. Ты даже не спросила меня.
— Ты ведь не можешь сейчас танцевать, Ари? Покажи мне. — Я осталась лежать на полу. Джесс кивнула. — Ровена сказала, что не видела тебя после падения в классе. Это было сразу после смерти Уина.
Джесс не злилась на меня. Она не кричала и даже не выглядела разочарованной. Возможно, она предполагала провал. Считала, что я могу бросить единственную вещь, которая мне удавалась. Сев окончательно, я попыталась обнять руками колени.
— Скоро я смогу танцевать.
Джесс посмотрела на меня с невыносимой, неестественной жалостью и ничего не сказала. Лишь взяла за руку, за пульсирующее запястье. У меня чуть сердце не выскочило из груди.
— Прости за то, что я с тобой сделала, — сказала она, поглаживая мое запястье большим пальцем. — За то первое заклинание. Иногда испытывать боль хорошо. И иметь тяжелые воспоминания хорошо.
Я выдернула запястье у нее из рук и вздрогнула от боли в локте.
— Прекрати. Ты все сделала правильно.
Но она лишь покачала головой.
— Возможно, если бы не я, ты не пыталась бы забыть Уина.
— Это неважно. Нью-Йорк важен. — Я не могла согласиться с Джесс. Я не считала, что это ее вина, что она должна была понимать… Заклинание действительно было огромной, ужасной ошибкой — но это была моя ошибка. Не ее. Ее ошибкой было желание отложить поездку. — Мы должны ехать в Нью-Йорк.
— Доктор Питтс ждет тебя.
— Джесс, нет. Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Нам надо ехать в Нью-Йорк. Скажи мне, что мы поедем в Нью-Йорк.
— Сначала я отвезу тебя к доктору Питтс. А потом мы это обсудим.
Мне не хотелось ни с кем разговаривать — ни со странной, грустной и какой-то неправильной теткой, ни, уж тем более, с доктором Питтс. Но я все равно пошла к машине.
Джесс не злилась на меня, как Маркос, и не разочаровалась во мне, как Диана. Так почему же ее любовь и жалость давили на меня тяжелым грузом?
После того как я объяснила, что именно сделала, доктор Питтс откинулась на стуле, глядя куда-то на стену за моей головой. Повисла долгая пауза. В итоге первой заговорила я:
— Как видите, все ваши попытки заставить меня страдать обречены на провал. Но, может, это и к лучшему. Вы не будете винить себя за то, что не смогли меня починить. Дело вовсе не в вас.
Она покачала головой, всем видом выражая фальшивую Симпатию. Словно грим на лице актера. Я не могла это принять. Гораздо больше мне нравилось, когда она заставляла меня кричать на нее.
— Ари, мы не занимаемся «починкой» во время терапии.
— Я шучу.
— Не думаю. Именно твое восприятие боли — которую, как тебе кажется, можно починить — заставило тебя обратиться к гекамистке, вместо того чтобы работать с собственными чувствами.
— Боль можно убрать. Уверена, вы пользовались тайленолом, доктор Питтс.
— Неужели ты действительно веришь, что заклинание, которое разрушает мозг, это то же самое, что и тайленол?
Я проигнорировала выпад насчет «разрушения мозга».
— Я только хочу сказать, совершенно не важно, во что я «верю». Это правда. Прими таблетку, и головная боль пройдет. Я воспользовалась заклинанием, и горе ушло. Я не знаю, насколько это правильно, но это работает.
— Ты решила заплатить умением танцевать?
— Я буду танцевать снова. — Я прижала больное запястье к груди. Заклинание Эхо. Она обещала. На днях. Нужно лишь потерпеть.
Доктор Питтс по-прежнему излучала облако ядовито-фальшивой симпатии. Тошниловка. Не знаю, как ее саму от этого не вырвало.
— Как? — спросила она.
— Просто… просто буду.
Она покачала головой.
— В подобных вещах нет выбора, Ари. Ты не можешь просто проглотить это и идти дальше. Существуют последствия.
— Например, приходится сидеть тут с вами.
Ее добродушное лицо дернулось. Если уж мне необходимо было находиться в этой комнате, я решила стать доктору Питтс врагом. Враги не пытаются тебя разгадать. Враги обычно бросают тебя в одиночестве.
— Слушайте, я понятия не имею, чего добивается Джесс, заставляя меня ходить сюда. Я понимаю, что вся эта ситуация жутко запутанная. Я даже готова извиниться перед Джесс, и перед Дианой, и перед Кей, и даже перед Маркосом, если только вы меня отпустите. Ладно?
Доктор Питтс едва на меня взглянула. Возможно, мне следовало извиниться и перед ней тоже.
— Давай поговорим о твоих родителях.
— Зачем?
— Они тоже умерли.
— Я этого не помню.
— Ты не помнишь пожар. Но я уверена, что мир по-прежнему кажется тебе непредсказуемым и враждебным.
— То есть, вы считаете, раз мои родители погибли от несчастного случая, значит, я пытаюсь контролировать жизнь всеми доступными способами? Весьма проницательно. Я обязательно подумаю об этом, когда в три часа ночи буду разглядывать ночное небо, размышляя о существовании рая.
— Ты замечала, что всегда пытаешься сменить тему при помощи сарказма?
Я пожала плечами:
— Как бы то ни было, это работает.
Доктор Питтс покачала головой:
— Это не работает. Однажды ты окажешься наедине с самой собой и тебе придется столкнуться с правдой лицом к лицу.
Я проглотила очередное саркастическое замечание. Она сложила руки и сделала глубокий вдох.
— Скажи мне, Ари. Почему тебе не хочется говорить о родителях?
— И что я должна сказать?
— Что угодно.
— Но я их едва помню.
— Что конкретно ты помнишь?
Все мои воспоминания о родителях можно было уместить на паре музыкальных болванок.
— У мамы были тонкие прямые волосы, как у меня. Папа носил бородку.
— Хорошо.
— Мы часто слушали вместе музыку.
Музыка в машине, музыка дома, музыка на заднем дворе. Классика, инди, попса, песни из мюзиклов. Думая о родителях, я всегда представляла, как они поют.
— Именно поэтому ты начала танцевать? Из-за музыки?
— Возможно. — Я помнила день, когда отец подарил мне мой первый айпад — одну из самых старых моделей. Он закачал на него кучу собственной музыки, а я была слишком взволнована, чтобы добавить туда что-то свое. Но все равно засыпала в наушниках.
Возможно, это было не так — спросить не у кого, — но мне почему-то казалось, что в тот роковой день я не слышала звона пожарной сигнализации. Именно поэтому к тому моменту, как отец вынес меня на улицу и бросился обратно за мамой, дом полыхал уже в полную силу.
Но после стирающего память заклинания я уже ни в чем не была уверена.
— Интересно. Что еще ты о них помнишь? — спросила доктор Питтс.
— Слушайте, я вынуждена с вами не согласиться. Я не считаю это интересным. Это просто дурацкие воспоминания, в которых нет ничего важного. Мы слушали музыку. Ну и что с того?
— Ты чувствуешь свою вину?
Во рту пересохло. Я никому и никогда не рассказывала о наушниках.
— Нет. Какую еще вину?
— Что ты выжила, а они нет.
— Я в этом не виновата. Прекратите подгонять меня под свою дурацкую таблицу.
Доктор Питтс протянула мне салфетку. Я не плакала, но лицо у меня, видимо, было такое, словно я на грани. От ее жеста я судорожно сглотнула, но потом сделала глубокий вдох и сдержалась, настроенная более чем когда-либо не выказывать слабости.
— Я не пытаюсь оттачивать на тебе теорию, Ари, — мягко сказала она. Я не нуждалась в этой мягкости. В ее симпатии. — Я просто пытаюсь показать, что на ситуацию можно посмотреть с разных сторон.
— То есть я вовсе не слабая, жалкая соплячка, которая стерла из памяти любимого парня, а потом врала об этом всем вокруг? Лучше обвинить во всем мертвых родителей?
— Существует не одна-единственная точка зрения. Если ты будешь знать, по какой причине ощущаешь те или иные эмоции, тебе будет легче ими управлять.
— Но я не хочу знать, — бездумно выпалила я.
Доктор Питтс на мгновение замолчала, позволив словам повиснуть в воздухе.
— Не хочешь знать чего, Ари?
— Ничего. Я просто возразила.
— Чего ты не хочешь знать? Себя?
— Не важно. Просто вырвалось.
— Пожалуйста, скажи мне. Ты не хочешь знать…
— Я не хочу знать, зачем я это сделала! Зачем стерла Уина. Я ничего не хочу об этом знать.
Я боялась, что если чересчур вникну в проблему, то обнаружу, что изменилась слишком сильно, потеряла контроль над ситуацией. Прежняя Ари казалась мне другим человеком. Человеком, который бросил Диану и предпочел какого-то парня всему остальному, включая танцы. Даже самая далекая Ари — малышка Ари с подаренным ей айпадом и поющими родителями — больше не была мной с того момента, как я стерла воспоминания о пожаре. Но эти изменения были запланированы. Это был мой выбор, даже если я не понимала, зачем поступила именно так. Я не желала знать, какие еще изменения произошли во мне спонтанно, без моего согласия.
Я хотела предсказуемых реакций на определенный набор ситуаций. Мне хотелось быть уверенной в том, что я предсказуемый человек. Что мой выбор всегда одинаков. При одной мысли о случайных, незапланированных переменах страх пробирал меня до костей.
Я улыбнулась доктору Питтс так широко, что почувствовала боль:
— Потому что незнание лучше.
