9
Уин
Еще одна вещь по поводу Ари. Всего одна.
Когда в январе ее пригласили поступить в младший корпус Манхэттенской балетной школы, она рыдала, не переставая.
Никто, кроме меня, не знал об этом. Ни Диана, ни Кей, ни ее тетя Джесс. Я не рассказывал об этом Маркосу, Каре или маме.
Мы сидели в ее спальне, пока тетя Джесс была на работе. Она сжалась в комок в уголке своей двуспальной кровати спиной к стене. Я сидел на месте подушки, голова Ари покоилась у меня на коленях.
— Ч-ч-ч-ч-что со мной п-п-п-происходит? — спросила она, спотыкаясь почти на каждом слове.
— Тебе грустно, — сказал я.
— Н-н-н-н, — промычала она, имея в виду «нет». — Я с-со-бираюсь с-с-стать примой-балериной.
— Я знаю.
— Я никогда не п-п-плачу.
— Да, я знаю. Ты Ари Мадригал.
Она разразилась очередным рыданием, и я аккуратно убрал волосы с ее лица. Мягкие волосы, слипшиеся от слез. Кожа ее была горячей, а каждый всхлип сотрясал все тело.
— Если бы я был тобой, — сказал я так громко, чтобы она услышала, — мне было бы страшно. Страшно покидать дом, ехать к незнакомым людям. Страшно провалиться. Или, наоборот, не провалиться.
Ари икнула, все еще продолжая плакать, однако я понял, что она слушает.
— Но, к счастью, я не ты. Ты такая одна. И у тебя нет причин бояться. Они выбрали тебя, потому что увидели, какая ты талантливая. Какая выразительная. Они будут счастливы тебя принять.
— Но я тоже б-б-боюсь.
Я вздохнул, и ветерок пощекотал сухие волосы возле ее шеи.
— Хорошо.
Она даже перестала плакать от удивления.
— Хорошо?
— У нас есть что-то общее.
Она поднялась и села мне на колени бочком так, что ее голова оказалась возле моей ключицы. Теперь я мог погладить ее по спине, что и сделал.
— Наверное, ты считаешь меня идиоткой, — сказала она лишь слегка прерывающимся голосом.
— Я никогда не стану считать тебя идиоткой.
— Никогда?
— Никогда.
— Но вдруг я уеду и ты меня забудешь?
— Никогда.
— А если я уеду в Нью-Йорк и примкну к «Янкиз»?
— Даже тогда.
Она прижалась еще сильнее, уткнувшись подбородком мне в шею.
— Значит, ты никогда меня не покинешь.
— Никогда.
— Как бы там ни было, ты мой.
Я наклонился, чтобы поцеловать ее. Соленую, теплую.
— Навсегда.
