Помимо «Чертовой мельницы» в штате имеется еще с десяток тюрем разного режима. В большинстве из них есть мои клиенты, и они пишут мне письма, выпрашивая деньги и требуя сделать что-то для освобождения. В основном я никак не реагирую. Жизнь показала, что письма лишь подогревают желание заключенного написать еще и потребовать большего. Для адвокатов, защищающих преступников, всегда актуален вариант нового появления в их жизни старых клиентов, которые после долгих лет отсидки желают обсудить ошибки, допущенные в ходе судебного разбирательства. Но хватит об этом. Это просто особенность нашей работы и одна из причин, по которым я ношу пистолет.

После побега Скэнлона наши уважаемые тюремные власти запретили мне посещать тюрьмы штата в течение месяца, просто чтобы указать мне мое место. Однако когда на следствии выяснилось, что Скэнлон одурачил их без какой бы то ни было помощи с моей стороны, они смягчились.

Время от времени я навещаю кое-кого из клиентов. Эти небольшие по расстоянию поездки вытаскивают меня из города на целый день. Мы с Напарником едем в тюрьму общего режима, любовно названную «Стариной Роузбергом» в честь губернатора 30-х годов прошлого века, который под конец жизни и сам сюда угодил. Он и умер здесь же, в тюрьме, носящей его имя. Я часто задавался вопросом, каково это сидеть в тюрьме, имеющей твое имя. Рассказывают, будто его семья пыталась добиться условно-досрочного освобождения, чтобы он мог умереть дома, но тогдашний губернатор этого не позволил. Они с Роузбергом были кровными врагами. Родственники попытались изменить название тюрьмы, но это лишило бы всю историю пикантности, и законодатели отказали. Так что официальным названием тюрьмы по-прежнему остается «Исправительное учреждение Натана Роузберга».

Нас пропускают через главный вход, и мы оставляем фургон на стоянке для посетителей. С вышки с нас не спускают глаз два вооруженных мощными винтовками охранника, как будто мы можем пронести оружие или фунт-другой кокаина. Больше им следить не за кем, поэтому все внимание обращено на нас.