Глава 17
Лосиные шкуры Белов хотел выбросить, но Третьяк попросил разрешения их обработать, два дня скоблил и посыпал золой, затем растянул на колышках. Белов ещё дважды плавал за грибами и засолил целый бочонок рыжиков, да сушёных белых получилось ведро. Все трое дважды пропалывали и окучивали огород. В последний раз Белов решил проверить и выкопал куст картошки, получилось целое ведро. На радостях, Белов сварил борщ с молодой свёколкой и нажарил грибов с картошкой. Вот было пиршество желудка. Устыдившись своего поведения, за последнюю неделю дождей Белов наверстал отдых. Буквально за день они ошкурили шестиметровые брёвна и за два дня поставили баньку. Заморачиваться печкой Белов не стал, оставил это на осень, навозили с берега большой гальки и выложили очаг, бак для горячей воды в хозяйстве нашёлся. Получилась банька по-чёрному. Крышу на баньке Белов делал сам, ну почти сам. Третьяк только подсказывал, как удобнее. Банька получилась совсем без железных крепежей, только опять ушли две петли на двери.
Петли, кстати, заканчивались, остались среди старых запасов только две пары старых петель, а магазин далеко. Не просто далеко, а безнадёжно далеко.
Мох для баньки брали с болота возле речки Берёзовки, Белов там ещё в детстве бегал. Почти ничего не изменилось. Белова не покидало ощущение, что за поворотом появится дорога, а на ней следы автомобиля. Душа запросила праздника. Поэтому, на следующий день после постройки бани, Белов решил её истопить. Пока Третьяк растапливал очаг, Белов успел вставить стекло в оконце. Оконце получилось достаточно большое — 50 на 30 сантиметров. Меньшего куска стекла не нашлось, а резать Белов не стал. Здесь стекло явно ценится по размеру. Топили баню полдня, Белов даже испугался, что стекло в оконце лопнет от жара. Пока баня отстаивалась, сплавали к речке Берёзовке, наломали веников.
Баня стала праздником для всех. Пусть жар уходил в многочисленные щели, пусть пол и полок были не досчатые, а из струганных жердей, пусть при вздавании от гальки шёл ядрёный рыбный запах, но банный жар ни с чем не сравнить. Парились долго, причём Третьяк оказался заядлым парильщиком и Белов дожидался его в предбаннике, попивая последний квас. После ухода Третьяка Белов попарил Ларису, которую не пустил при парне, вопреки здешним традициям.
Оттаяв в бане, Третьяк не выдержал и спросил у Белова — А когда мы поедем на Выселки?
— Тебе туда нельзя, старшина не пустит, — ответил Белов, думая про себя, «Ну ребёнок, ещё совсем ребёнок». А вслух спросил — О Владе думаешь?
— Да, шибко она мне нравится. Забыть не могу.
— Так ведь не пустят её за тебя. Достатка у тебя нет, из Выселков прогнали, дома у тебя нет, богатой родни тоже нет.
— А ты? А твоё хозяйство? — с надеждой поглядел Третьяк.
— Я один, детей нет, умру, и отберут всё это у тебя, так? Да ещё должен виру останешься, а то и убьют, чтобы не болтал лишнего. Так? — Белов посмотрел Третьяку в глаза.
— Правда твоя, — понурился Третьяк.
— Не грусти, давай спать пойдём, а завтра будем думать. Утро вечера мудренее.
Белов долго не спал, прикидывая, что делать с новоявленным Ромео. Сама мысль отношений Третьяка с Владой ему очень не нравилась. Мало того, что испортятся отношения с ближайшим населённым пунктом, где есть кузнец и можно найти знахаря, так ещё неизвестно, чью сторону примет Окунь. Хотя тут, наоборот, понятно, Окунь будет на стороне Скора. И далеко не факт, что Влада любит Третьяка, скорее всего, просто юношеские ухаживания. Но Третьяка надо чем-то отвлечь от мыслей о Владе, тем более у него перед носом молодая Лариса, не довести бы до греха, а дальше будет видно. Белов придумал несколько вариантов для Третьяка и заснул со спокойной совестью.
