Глава 9
– Рота-а-а!
Несущаяся во весь опор колонна сипло дышащих и потных мужиков, с трудом выдерживающих установленные интервалы (а куда деваться, эти суки «руигат» за подобными «мелочами» следили строго и наказывали жестко), после этих слов как будто даже слегка сжалась и… как-то… построжела, что ли.
– Справа по одному, поотделенно, на огневую позицию – марш!
Смач, бегущий сразу за командиром отделения, чертыхнулся про себя и, чуть приняв влево, ринулся к выемке, обозначающей огневую позицию, на ходу перекидывая из-за спины МЛВ и приводя его в боевое положение. С размаху рухнув в выбитое в щебне десятками тел неглубокое ложе, Смач несколько раз глубоко вдохнул, стараясь как можно быстрее справиться со сбитым дыханием, не прекращая, впрочем, наблюдения за мишенным полем. Еще не хватало. Мишени, как правило, выскакивали всего на пару-тройку вдохов, а каждый промах – это лишние отжимания. Причем по нарастающей. Десяток за первый, двадцать за второй, тридцать за третий… ну и так далее. Но больше шестидесяти отжиманий в их роте уже давно никто не зарабатывал. Научились…
– Да твою ж… – зло пробормотал Смач, надавливая на пластину спуска. Первыми вылезли «головы». Ой, как погано-о-о! Похоже, ему досталось одно из снайперских упражнений, а его МЛВ был разложен не в снайперскую, а в штурмовую конфигурацию. Так его было куда удобнее таскать. Да и большинство комплексов упражнений вполне себе нормально отрабатывались штурмовой конфигурацией. Кроме вот таких вот подлянок типа «голов» на максимальной дистанции… И ведь хрен переконфигурируешь. В снайперских упражнениях мишени появляются с рваными интервалами и очень, очень ненадолго. Пока будешь менять конфигурацию – точно пропустишь один, а то и два показа… А-а-а, нет, «групповая» вылезла! Может и обойдется…
– Т-с-с-с-с-с-сыт… – прошелестел МЛВ. Дыхание уже немного восстановилось, так что эту группу целей Смач отстрелял довольно спокойно. Но затем начался ад…
Когда он добрел до «курилки», как почему-то называли это место с лавочками «руигат», остальные встретили его молчанием. А что тут говорить? Все всё видели. И только спустя минуту Поинтей уточнил:
– Семь?
– Семь, – подтвердил Смач и, рухнув на лавку, закатил глаза. – Двести восемьдесят отжиманий… ой-ё!
– Да они там вообще озверели! – взорвался кто-то. – Восемнадцать групп целей за три с половиной минуты. Восемнадцать! Причем все разнокомпонентные и с перетекающим временем показа. Это же вообще никак не поражаемо!
– Посмотрим, – устало бросил Смач. И все замолчали. А что тут скажешь? По традиции после окончания стрельбы рядовым составом на огневой рубеж выходили сами «руигат» и… Еще ни разу не было, чтобы даже один из командиров не поразил хотя бы одну мишень. Ну вот ни разу!
– Да уж… – протянул Поинтей, – если они и здесь не облажаются, то… я уж не знаю кто они такие. Может сами Небесные.
На лицах всех сидящих в курилке тут же расцвели улыбки. Боги сошли на землю, причем исключительно для того, чтобы набрать себе в команду подобных неудачников и гонять их как сраных мангустов? Ну, парень и сказанул! Со всех сторон послышались шуточки, подколки, смех. И только Смач сидел молча и стиснув зубы. Потому что он знал, что это правда.
…В то утро он едва только успел устроиться в полузакрытой кабинке, как снаружи послышались негромкие голоса. Нет, Смач и не думал подслушивать. Как-то само получилось…
Сначала зажурчало. А затем тихий голос спросил:
– Ну и как тебе первые две недели?
– Да уж, контингент еще тот, – отозвался второй. – Если мы приходили в шок от самого факта насилия, то эти с ним родились, выросли и спят… зато вот о дисциплине – никакого понятия.
– Было.
– Ну да – было. Но и сейчас едва только появилось. – Говоривший сделал паузу, вздохнул, и продолжил: – Я вот думаю – а может, зря критерии отбора изменили, а?
Отвечавший хмыкнул:
– И сколько мы по прежним критериям отобрали бы? Да еще в здешних условиях – без связи, без местных контактов, с крайне скудным оповещением, с урезанными возможностями медицинского обследования, да и то только при личном контакте.
– Так-то оно так… – протянул первый из собеседников, – но уж больно все жестко. Отсев куда больше, чем дома. Да и почти весь – на тот свет. Я иногда думаю, а не слишком ли резво мы начали? Сколько человек мы уже прикончили с начала этого этапа? Человек двести?
– На сегодняшнее утро было двести тридцать шесть.
– И?
– Это все равно всего лишь треть от планировавшейся выбраковки.
– Выбраковки? – В голосе первого явственно зазвучал сарказм. – Давно ли ты стал называть убийство выбраковкой? Насколько я помню, изначально отбраковывать собирались немного по-другому. Или я неправильно помню?
– Правильно. Но ответить мне на такой вопрос – а кого из убитых ты бы взял с собой на Киолу?
И Смач, уже потянувшийся к рулончику с бумагой (вот ведь глупость – тратить на подтирку сральника чистую бумагу!), услышав это слово, замер, боясь вздохнуть. А голос между тем продолжил:
– Ну? Чего молчишь? Ладно, упростим задачу – кого из убитых ты бы взял с собой на боевое задание? Прикрывать спину, вверить свою жизнь и жизни тех, кто пошел за нами? Ну, назови мне хотя бы пару имен? Да даже одно…
– Все равно… – угрюмо отозвался первый. – Мы стали слишком легко убивать. А это ведь люди. Живые. Мы с ними потомки единой цивилизации.
– Нет! – жестко отозвался второй голос. – Они – потомки цивилизации «желтоглазых», воспитанные в мире, созданном этими самыми «желтоглазыми», и с молоком матери впитавшие право сильного. Часть из них нам, вероятно, удастся перевоспитать. Но только часть. А с теми, кто не хочет меняться, мы ничего не сможем сделать.
– Ничего не сможем сделать? Или можем только убить? То есть ты готов угрохать сотни тысяч, а то и миллионы людей, чтобы избавиться от «скверны»?
– Блин, какую чушь ты несешь! Что за сопли! Вспомни, что говорил адмирал. Мы НЕ СОБИРАЕМСЯ решать судьбу ни одного человека Олы. Это НЕ НАША задача. Единственное, на что мы подписались, – это освободить Олу от «желтоглазых». Для ЭТОГО мы набрали людей. И пытаемся подготовить из них «руигат». И эти люди согласились попытаться стать «руигат». Сами согласились. Или не так? Ответь!
– Да, но… они же не знали…
– Да что ты говоришь?! По-моему, им было четко озвучено, что такое «руигат», что может, должен и чего он не должен делать ни при каких обстоятельствах. И большинство кряхтит, но пытается этому соответствовать. А вот те, которых мы грохнули, начхали на все принятые на себя обязательства. И закономерно получили свое. Еще раз спрошу: ты хочешь, чтобы такие, как те, кого пришлось вот так жестко выбраковать, оказались на Киоле? Или хотя бы получили власть казнить либо миловать здесь, на Оле?
– Но почему это они должны получать эту власть?
– Ха! А ты что, сам собираешься этим заняться?
– Но Старшие…
– Старшие четко сказали, что после того, как «желтоглазые» будут выкинуты с Олы, они ничем более заниматься не будут. Никакой власти. Никаких советов. Все остальное – наша забота.
Снаружи кабинки снова замолчали. И молчали около минуты. Потом первый голос упрямо произнес:
– И все равно, можно было бы как-то по-другому.
– И как это?
– Ну-у… изолировать, отправить на лечение. На Киоле…
– Если кто-то из тех, кто не смог стать «руигат», но прошел нашу школу, окажется на Киоле – я очень Киоле не завидую… Я-а-а… я вообще ей не завидую. Вышибить «желтоглазых» – это только полдела. А вот как мы дальше будем уживаться с олийцами? Ты представляешь, что будут творить на Киоле такие, как Булыга или Рогатый?
– Недолго, – голос говорившего звучал несколько неувереннее, – положат парализатором и отправят на принудительное лече…
– Ну да, – перебил первый собеседник, – и много ты видел, как насильеров парализаторами клали? И знаешь, почему? – Второй собеседник ничего не ответил, поэтому первый продолжил: – А потому, что наши медицинские возможности в области насилия рассчитаны максимум на сотню пораженных. Ты же, я думаю, не забыл, что Симпоиса считает насилие болезнью? Нет? Ну, вот и молодец! Так вот – на сотню! Причем в масштабе всей планеты. Именно на это число у нас есть места размещения, на него же рассчитаны мощности выделенных под это дело медструктур и так далее. Да и даже если Симпоиса, предприняв чрезвычайные меры и жестко ограничив возможности наших, не привыкших ни в чем себе отказывать, милых сограждан, сможет относительно быстро увеличить эти возможности в… да даже в тысячу раз – сколько здесь, на Оле, народу живет? Миллионов пятьсот? Триста? Да даже если всего сто пятьдесят! Шансы сам прикинешь?
– Ну-у… их же не обязательно отправ…
Но что там дальше хотел сказать второй из собеседников, услышать Смачу было уже не суждено. Потому что снаружи дневальный проревел:
– Подъем!!!
И спальное помещение наполнилось криками инструкторов, дублирующих команду дневального, скрипом кроватных сеток, топотом ног и гомоном голосов. Так что когда Смач, выждав некоторое время, аккуратно высунул нос из кабинки, туалет уже был заполнен толпой «кандидатов в рядовые»…
– Сколько?
– Девять! – коротко бросил Поинтей. Несколько секунд молчания, а затем кто-то зло бросил: – Повезло!
Смач отвлекся от воспоминаний и удивленно окинул взглядом изрядно заполненную курилку. Девять промахов – это повезло? То есть его семь – это еще приличный результат? Хм-м-м… похоже, у него есть шансы изрядно срезать число сегодняшних отжиманий. Так как по правилам, которые установили «руигат», тем, кто показал лучший результат при выполнении упражнения, общее число отжиманий уменьшалось вдвое.
Последние из «кандидатов в рядовые» отстрелялись через полчаса. После чего на огневой рубеж вышли «руигат» и… Нет, чуда не произошло. «Руигат» по-прежнему не допустили ни единого промаха. Но самым удивительным было не это… Что они творили на огневом рубеже! Пожалуй, чудо все-таки случилось. Ибо то, как они работали на позиции, по-другому и не назовешь. Более всего это напоминало танец. Во-первых, «руигат» рассыпали линию. То есть часть из них выдвинулась на десяток-другой шагов вперед, а несколько человек оттянулись назад. При этом двое еще и забрались на парочку крупных обломков, обычно используемых в качестве боковых упоров. Во-вторых, они постоянно двигались. Выстрел или короткая серия, и «руигат» откатывался в сторону либо делал короткий рывок вперед или назад. Причем, упав на землю после рывка, они непременно отползали на мах-другой. И до Смача внезапно дошло, почему! Потому что в отличие от переползания и отката рывок был куда более заметным со стороны, так что противник был вполне способен засечь место падения и заранее навестись на него, ожидая, пока боец высунется для стрельбы. А быстрое перемещение в сторону давало бойцу секунду-другую на то, чтобы сделать собственный выстрел. И вся эта непрерывно двигающаяся… нет, толпой это назвать было нельзя, скорее детали работающего механизма, еще и вели плотный огонь, не оставляя целям ни единого шанса. Несмотря на то, что мишени появлялись практически безостановочно, массово и в разных концах стрельбища. Народ некоторое время зачарованно смотрел на то, что творили «руигат», а потом кто-то выдохнул:
– Да-а-а, вот это дают…
– Да чего дают-то? – тут же ответил ему чей-то сварливый голос. – Чего дают-то? Сами же нам запрещают вставать во время стрельбы и не дают ни вперед высунуться, ни назад отползти…
– То есть ты считаешь, что если бы не эти запреты, мы бы тоже так смогли? – усмехнулся Поинтей.
– Ну-у-у… – засмущался возмущавшийся, – нет. Наверное. Но они же сами запрещают… Это ж несправедливо! Как нам…
– Они нас оценили, – негромко произнес Смач, прерывая говорившего. И все взгляды развернулись к нему. Смач слабо улыбнулся и повторил: – Они нас оценили. И признали уже не совсем тупым мясом. И это не просто демонстрация собственного превосходства, как было раньше, а урок. Они показали, что мы будем уметь, когда… ну и если мы справимся с обучением. – Смач снова едва заметно искривил губы в улыбке и, вытянув руку вперед, указал на огневой рубеж. – Это – наше будущее. Понятно?
Обратно в расположение все возвращались немного пришибленными. Даже Смач. Несмотря на такое гордое заявление, под ложечкой все равно слегка сосало. Уж больно круто выглядело все то, что творили «руигат». И потом крутились в голове подлые мыслишки: «Смогу ли?», «Получится ли?»…
Но долго мучиться от подобных мыслей не пришлось. Едва шумно пыхтящая колонна преодолела границу расположения, обозначавшуюся резким переходом от неровного, выщербленного пола тоннеля к ровной, спеченной разогретой плазмой плите, на которой были установлены кровати, как Смача тут же закрутил привычный сонм мелких дел и обязанностей – обслужить МЛВ, содрать с себя «полевую форму» (именно так называлась та легкая и непрочная одежда, которую им выдавали), отволочь это потное, рваное тряпье в утилизатор, помыться, взять на складе новое белье и обмундирование, доложиться командиру отделения и получить его распоряжения по дальнейшим действиям. В том числе времени и месту проведения дополнительных упражнений, поскольку вследствие того, что проштрафились все поголовно, отжиматься, как раньше, прямо на стрельбище, в этот раз не стали… Как выяснилось, минимальным количество промахов действительно оказалось семь. И подобный результат показали всего одиннадцать человек. Причем Смач, неожиданно для себя, оказался первым из тех, кто такого добился. Поэтому ему честно срезали половину отжиманий. Повезло… Потому что второму списали только треть, третьему – четверть… ну и так далее. А сто сорок отжиманий – да на первой неделе и поболее бывало! Хотя…
Следующий этап обучения, начавшийся наутро после тех памятных стрельб, ознаменовался резким повышением интенсивности занятий. Инструкторы и командиры буквально выкручивали их насухо, заставляя раз за разом проходить полосы препятствий, каковых в этой странной «потовыжималке» в которую он так неосторожно угодил, оказалось ажно семь вариантов, до изнеможения работать на тренажерах, совершать марш-броски, а потом, в измученно-полусонном состоянии, напрягать уже мозги на занятиях по тактике, инженерно-взрывному делу, основам маскировки… а еще письму, чтению, математике, физике, астрономии и так далее. Смач даже не представлял, что существует столько разных наук… Время от времени кто-то не выдерживал, и это приводило к проблемам. Разным. Большинство из сдавшихся просто отрубалось. Вот так, прямо на ходу. Вроде бежит человек в колонне на марш-броске, потеет, дышит так хрипло… ну как все, а потом – раз, вываливается из стоя, пара шагов – и ка-ак хрястнется плашмя. Да прям мордой о камни! Да еще так, что зубы осколками по сторонам… Или несется по полосе препятствий и где-нибудь в районе поворота «разрушенного моста», вместо того, чтобы свернуть, продолжает движение вперед… аккурат головой вниз с высоты двух с половиной метров. С такими поступали просто – в регенератор, после пары часов пребывания в котором все они возвращались в строй. Но было и несколько таких, у которых от нагрузок снесло башню.
С одним из таких Смачу повезло столкнуться лично. Ну, или не повезло…
Это произошло на стрельбище. Они, как обычно, прискакали туда бегом. Вот только после того памятного дня любой марш на стрельбище у них и начинался, и заканчивался полосой препятствий. А попробуй-ка, попади по мишеням, когда сердце колотится как сумасшедшее, руки дрожат, а глаза заливает пот. Но командиры только посмеивались:
– А вы что думали, сопляки, что в бой придется вступать, непременно хорошо отдохнув и удобно расположившись на заранее обустроенной огневой позиции? Шиш вам, не на курорте, чай…
Впрочем, что такое «шиш» и «курорт», они не пояснили. Вероятно, опять какие-то словечки из лексикона тех самых легендарных Старших инструкторов, о которых все «руигат» всегда говорили с придыханием. Хотя на взгляд Смача они ничем таким от других «руигат» особенно не отличались… Так что, несмотря на серьезно возросшие умения в стрельбе и уже привычные упражнения, отжиматься всем теперь приходилось будто на первой неделе занятий. Вот и в тот раз он, отстрелявшись, уныло поплелся на площадку на левом фланге, на которой они обычно отжимались. Не успел пристроиться в короткую колонну ожидающих своей очереди, как за его спиной раздался бешеный рев:
– А-а-а-а-а-а, мангусты позорные!!! Всех кончу, гады! Локоть полижите, а не отжиматься! А-а-а-а-а-а…
А потом… Смач еще только разворачивался, когда донесся звук длинной очереди. Причем звук МЛВ был не совсем правильный, непривычный… возможно потому, что в этот раз стреляли не в сторону стрельбища, то есть не по мишеням, а в тыл, то есть по людям. Бывший «копач» так и не понял, как в его руках оказался сброшенный с плеча МЛВ, когда он успел вскинуть его и навести на цель. Потому что следующее, что он помнил, – это мягкая отдача приклада и… фонтанчик крови, выплескивающийся из глаза разбушевавшегося соратника. И… все закончилось.
– Удачно попал.
– А?! – Смач, уже целую минуту продолжавший обалдело пялиться на валяющийся у огневого рубежа труп, испуганно дернулся и обернулся к заговорившему. – Я… это… я не…
– Удачно попал, говорю, – усмехнулся возникший рядом с ним, как чертик из табакерки, «руигат». – Прямо в глаз. А то не убил бы. У вас МЛВ на минимальную энергию выставлены. Вон, видишь, все, по кому этот взбесившийся палил, уже зашевелились. В таком режиме мишень поражать можно, а вот людям нанести серьезное ранение – вряд ли. Если, конечно, в уязвимое место не попасть. Как ты.
– То есть… – Смач замер, почувствовав, как у него заколотилось сердце и мгновенно пересохло во рту, – я… это… зря его…
– Ну почему зря? – усмехнулся «руигат». – Того, кто готов стрелять по своим товарищам? Конечно, его надо было остановить! Возможно, не так радикально, хотя… и так тоже можно. И кстати, поздравляю.
– С чем?
– Похоже, ты первый, кто из вашего набора получит клинок Вооруженного, – и «руигат» кивнул ему. Причем как-то по-особенному, не так, как раньше, а, типа, как равному. После чего развернулся и отошел. А Смач проводил его ошеломленным взглядом и озадаченно уставился на стиснутый в руке МЛВ. Хм, похоже, кое-какие рефлексы у него уже выработались. Ведь ни мгновения не думал – вскинул, навел, выстрелил! Ну, как по мишеням… А потом до него допёрло то, что ему только что сказали. И он задохнулся от изумления. Он. Получит. Клинок Вооруженного?! Но это же… это ж… это…
День прошел будто в угаре. Смач бегал, прыгал, отжимался, ползал и выполнял требуемые действия с МЛВ на полном автомате. А в голове постоянно крутились странные мысли. Очень странные… А вечером их роту построили напротив расположения. Причем не одну. Вывели всех, весь личный состав. Вот только если раньше каждая рота строилась именно напротив своего расположения, вследствие чего между ними, как правило, всегда оставались некоторые промежутки… ну, шагов по десять-двенадцать, на этот раз ряды стояли плотно. Плечо к плечу. Потому что построение было не как обычно – в две шеренги, а в три, поотделенно. Но главным отличием было то, что напротив рот в одну шеренгу выстроились все «руигат». Все. Абсолютно. Такое до сего момента случалось только однажды. В самом начале. Когда им всем объявили, зачем их собрали в этом Бункере. Тогда-то они впервые и увидели, что такое «руигат», ну, когда кое-кто после объявления начал орать и пытаться качать права. Правда, в тот раз, как помнил Смач, «руигат» обошлись без трупов, хотя и предупредили, что это именно что на «первый раз». Кое-кто не поверил… Вернее не так. В тот раз НИКТО не поверил. Ибо предупреждать было совсем не в традициях Руин. Можешь – бей, можешь – грабь, можешь – насилуй. Сразу. На месте. Никуда не отходя. А если только грозишь – значит слабак… Ну, так считалось. До того момента, пока не появились «руигат».
– Ра-авяйсь! – зычно прозвучало откуда-то с правого фланга. – Смирно! Равнение на-лево!
Строй вздрогнул и окаменел. Смач замер, жадно пожирая глазами приближающуюся невысокую фигурку. Нет, он видел адмирала, легендарного главу всех «руигат» и самого главного из легендарных Старших инструкторов, не в первый раз. Но только издалека. И в очень неестественных пропорциях. На голоэкране, как его называли «руигат». А сейчас эта местная легенда должна была оказаться от него буквально на расстоянии вытянутой руки. Потому что их рота оказалась в самом центре построения.
– Здравствуйте, бойцы… – негромко произнес адмирал, после того как принял доклад и развернулся к строю олийцев.
– Зда… ав… а-аа… а-ас… адмира… – проревели в ответ несколько тысяч глоток.
– Сегодня у вас знаменательный день, – негромко продолжил адмирал. – Сегодня один из вас станет братом всех «руигат». На самом деле он еще не совсем «руигат». Ему еще предстоит многому научиться и через многое пройти. Но сегодня он доказал нам всем, что способен одолеть этот путь. – Адмирал сделал короткую пазу и произнес чуть более громким голосом: – Кандидат в рядовые Смач, выйти из строя!
Смач вытянул руку вперед, положив ладонь на плечо стоящему впереди Поинтею, тот сделал шаг вперед и вправо, после чего бывший «копач» сделал на деревянных ногах три шага вперед и четко развернулся через левое плечо.
– Кандидат в рядовые Смач, за четкие и умелые действия по пресечению воинского преступления вам присваивается звание Вооруженного с вручением положенного по штату клинка.
Перед находящимся в полуобморочном состоянии Смачем откуда-то вырос тот самый «руигат», который оказался рядом с ним тогда, на стрельбище, рядом с площадкой для отжиманий. Едва заметно улыбнувшись, он протянул бывшему «копачу» уже знакомый и являвшийся предметом жаркого вожделения всех соратников Смача клинок с темно-серым лезвием. Смач судорожно сглотнул и, протянув почти не дрожащие руки (кто бы знал, чего ему стоило это «почти»), осторожно взял клинок.
– А-а-а-а-а-а!!!! – взревел строй тысячей глоток. Ну еще бы! Их! Признали! Равными! «Руигат»! Пусть пока одного. Пусть пока впервые. Но теперь почти никто из стоящих в строю людей не сомневался, что он тоже вскоре сможет вот так вот выйти из строя и принять это вроде как по сравнению с МЛВ простое и примитивное, но очень и очень грозное оружие. И… все, что оно олицетворяет.
– Меня зовут Ликоэль, – негромко произнес «руигат», вручивший Смачу клинок. – Найди меня завтра. У меня будет к тебе одно предложение.
– Да я и сейчас… – взволнованно начал Смач. Но Ликоэль молча качнул головой, обрывая его воодушевленный порыв, и снова повторил:
– Завтра.
А в следующий момент из-за спины бывшего «копача» послышался грубый, но веселый голос:
– Ну что ж, парень, поздравляю. И считаю, что это дело надо отметить. А для этого у меня имеется вполне приличный бурбон…
