Глава 6
– Тэра, Тэра, скорей!
– Что случилось?
Выскочившая ей навстречу Эмерна всхлипнула.
– Тивиль… она… – и девушка горько разрыдалась. Тэра, поняв, что, похоже, Тивиль наконец-то добилась своего, максимально ускорила шаг. После шестнадцати часов почти непрерывной стирки ноги напрочь отказывались передвигаться бегом.
Тивиль обнаружилась в дальнем углу норы. Увидев ее, Тэра невольно вздрогнула и, подняв руку ко рту, закусила палец, пытаясь болью физической унять другую боль. Это уже вошло у нее в привычку. Уж слишком много боли им выпало здесь, на Оле. А за ее спиной тонко и горестно закричала Миа…
Тогда, почти месяц назад, Тивиль, немного подумав, в конце концов согласилась пойти с лекарем. И ее никто не стал отговаривать от этого. Потому что по меркам Киолы ее поступок выглядел вполне естественным. Нет, то, что Тивиль, так сказать, неровно дышит к Троекату, было ясно даже слепому. Но ведь они же пока даже не постоянные партнеры. Поэтому она вполне может позволить себе пойти с абсолютно любым мужчиной. К тому же совершенно непонятно, как скоро юноша поправится настолько, что сможет сам подарить девушке «ночь любви». Так что все было в рамках привычных правил… Более того, многие посчитали ее согласие настоящей жертвой с ее стороны. Ведь Тивиль точно не испытывала особого желания заняться любовью с этим не слишком-то и симпатичным типом и сделала это только для того, чтобы он помог ее возлюбленному и остальным раненым. О чем же тут думать? Тэре даже показалось, что Анакроет бросила на Тивиль несколько завистливый взгляд. Впрочем, она всегда была несколько… мм-м-м… экзальтированной…
Как они все ошибались!
Впрочем, все по порядку… Сначала лекарь занялся ранеными. Это… это было ужасно! Киольцы до сего момента никогда не сталкивались с вообще каким бы то ни было лечением. От травм их оберегал персональный щит, а болезни… болезней на Киоле не было. Вообще. Ну, кроме психических расстройств… Потому что, во-первых, в генетически совершенном организме, каковым обладали все киольцы, генетические сбои которых начинали устранятся еще даже не в утробе матери, а на этапе формирования яйцеклетки и сперматозоидов в донорских организмах, болезни зарождаются намного реже, чем в организме со сбоями. И во-вторых, даже если какая-то болезнь и находила щелку в чьем-то безупречном генетическом щите, сама повседневная жизнь была устроена так, что не давала болезням ни малейшего шанса. У болезнетворных культур просто не было возможности развиться и набрать массу. Ибо полный контроль здоровья осуществлялся как минимум несколько раз на дню. Причем данное действие совершенно не требовало никаких усилий со стороны населения. Ибо было «встроено» в обыденность… Ведь каждый из нас несколько раз в день принимает пищу или выпивает тот или иной напиток от разных взваров до соков либо простой воды. Так вот, как только киолец помещал свою руку в финишную зону «куба», целый сонм датчиков проводил мгновенный анализ состояния здоровья пользователя, и в заказанное блюдо или напиток столь же мгновенно добавлялись все необходимые организму витамины, микроэлементы или лекарства. Более того – минимум раз в сутки организм непременно получал порцию диагностических нанитов, которые позволяли провести полное обследование и передать полученные результаты центральному блоку при последующем обращении пользователя к «кубу». Минимум, потому что если при обследовании выявлялось даже самое пустяковое отклонение от нормы, порция диагностических нанитов немедленно размещалась в уже заказанном блюде или напитке. Вследствие чего даже такие слова, как «рана» или «болезнь», были для подавляющего большинства киольцев чем-то необычным, непонятным и совершенно не встречающимся в их жизни. А те примитивные меры даже не лечения, а просто облегчения состояния раненых, которые ребята из команды Тэры применяли до сих пор, типа мокрой тряпки на лбу, были результатом либо советов аборигенов-олийцев, либо просто случайной находкой, совершенной методом тыка.
Так что когда лекарь занялся ранеными, он почти сразу же начал громко ругаться:
– Чего ж вы раны-то не промыли, дуры! Эвон как загноилось все… А чего здеся не прижгли?
Но для столпившихся вокруг него девушек все его крики были совершенно непонятны. А потом начался настоящий ужас!
– Бл… блы-ы-ыхх… – Анакроет выскочила из норы первой. И опорожнила желудок сразу же за занавесью, частично изгваздав и ее тоже. Впрочем, остальные сумели вытерпеть ненамного дольше. Самой Тэре тоже не удалось продержаться до конца обработки даже одного из раненых. Ну никаких сил не было смотреть на то, как этот… этот… это чудовище, поводив над костерком лезвием своего грубого ножа, бесцеремонно кромсает воспаленные раны и пальцами выгребает оттуда скопившийся гной. А затем все так же равнодушно срезает на живую распухшие, кровоточащие края раны, только слегка кривясь во время очередного болезненного крика «оперируемого». Еще и бурча при этом:
– Ну чего орешь-то как резаный, горро… Будто соплюшка, когда ей целку ломают… Да утихни уж, а не то сейчас как врежу рукоятью ножа по башке – живо заткнешься!
После окончания «операций» над всеми четырьмя пациентами лекарь вылез из норы с крайне недовольным лицом и, с высокомерным видом приняв от Тэры деньги, покачал головой:
– И как это вы их так запустили-то, бабы? Даже не знаю, кто из них и оправиться сможет. У всех, почитай, «багрянка» пошла.
– То есть? – уточнила Тэра. – Что вы хотите этим сказать? Вы не сможете их вылечить? Зачем вы тогда их так мучили?
– Э-э, девонька, кто может сказать, выздоровеет человек или нет? Небесные если только… А вот то, что без лечения они точно сдохнут – я могу сказать совершенно точно. Как же вы их сумели до такого состоянии довести-то?
– Ну… – Тэра слегка смутилась. – Мы просто не знали, что нужно сделать…
– Не знали? – удивился лекарь. – Вы что же, никогда в детстве ссадин не получали, кожу об торчащую арматурину не рассаживали, животом не маялись? Ты мне тут ерунду-то не говори. Дети уже в пять лет знают, что ежели какая царапина, так ее первым делом промыть надо. А ежели туда еще и грязь попала, так не только промыть, но еще и попутник к ней привязать. Или соком жлиности всякую гадость вытравить… – Он сердито поджал губы, а потом развернулся к Тивиль и… размахнувшись, довольно чувствительно приложил ее по попке. После чего осклабился и произнес: – Ну, пошли, красавица, пошли, мне уже не терпится твои ножки себе на плечи закинуть…
Тивиль изумленно посмотрела на него.
– Как вы?.. Вы зачем меня ударили?
Лекарь скривился.
– Ой, ладно честную из себя корчить. Честные передком не расплачиваются. И в норах не живут. Пошли уж…
Когда стройная фигурка Тивиль и безобразная лекаря скрылись за кучей обломков, у Тэры отчего-то сжалось сердце, и ей нестерпимо захотелось броситься за ними и, схватив девушку за руку, сказать лекарю, что они разрывают договор. И что они готовы заплатить деньгами, сколько он скажет, не сразу, конечно, однако все до последней монетки, но Тивиль никуда не пойдет. Пламенную даже качнуло вперед… но она сумела пересилить себя и остаться на месте. Деньги, деньги, деньги… Нельзя давать несбыточные обещания. Вчера был первый раз, когда они сумели заработать эти практически никчемные в нормальной цивилизации, но имеющие гигантское значение в этой, обломки прошлого. А ведь лекарь сказал, что без лечения ребята умрут. Значит, очень вероятно, его придется приглашать еще раз, а то и не один… И Тэра осталась на месте. Как же потом она корила себя за это…
– Снимите ее, – глухо произнесла Пламенная, отворачиваясь от висевшего тела. Столпившиеся за ее спиной плачущие девушки вздрогнули, а затем Эмерна тихо прошептала:
– Я… мы… мы не сможем.
Тэра зло стиснула зубы и, сделав шаг к повесившейся, извлекла из-под рваного подола своей юбки заточенную о камень железную полоску с обмотанным тряпками концом и принялась перерезать веревку. Веревку было жалко, но чтобы ее сохранить, надо было сначала приподнять труп девушки, ослабить узел, а затем еще и распустить стянувшую горло петлю. Одной это сделать было невозможно, а Пламенная очень сомневалась в том, что кто-то кроме нее рискнет прикоснуться к трупу.
…Обратно Тивиль вернулась только через три дня. Вечером. Когда девушки уже пришли с работы. Ее привел лекарь. Привел, потому что идти самостоятельно девушка не могла.
Когда Тэра, занимавшаяся стиркой ветхих тряпок, которыми их в этот день облагодетельствовала очередная работодательница, вследствие чего Пламенная и торчала снаружи, увидела раздувшееся, покрытое темно-фиолетовыми гематомами лицо Тивиль, то не смогла сдержать крик… на который мгновенно отреагировали и остальные, дружно высыпав из норы.
Лекарь, почти тащивший девушку на себе, осторожно усадил ее на камень и покаянно развел руками.
– Так это… из банды Ургума пришли, значить… ранетый у них был… ну они и… вот.
– Что? – хрипло выдохнула Тэра, не сразу осознав слова этого урода.
– А чего она кочевряжилась-то? – сварливо возвысил голос лекарь. – Со мной-то эвон как спокойно пошла. И потом того… старалась. А с ургумовскими нос воротить начала. Вот они разозлились!
Тэра с трудом оторвала ошеломленный взгляд от изуродованного лица девушки и перевела его на лекаря. Он… он что, серьезно? Он не понимает разницы между тем, когда девушка по тем или иным обстоятельствам сама дарит свою любовь, и тем, когда ее… О боги!
– Видно ж, что слабая на передок-то, – продолжил между тем лекарь. – Так чего сбесилась-то? Ну, захотели они ее по-всякому – и спереди, и сзади, и того… так потерпи. Не убудет у тебя. Тем более я ж ей сразу мазь пообещал. Ну, от разрывов. А она кобениться начала. Ну а ургумовские такого не любят… – Он замолчал и зло зыркнул на Тивиль. – А зубы-то они ей выбили, когда она одного из них за уд укусила, дура… – Потом бросил взгляд на Тэру, на стоящих за ее спиной девушек и мгновенно засобирался.
– Так это… пошел я. Некогда мне… До вас довел – и все. И это… вот мазь, значить. Ну чтобы жопу мазать и остальное… И это, ей же и своих этих, ну, ранетых, тоже можете мазать.
– Вы-ы-ы… – звенящим от напряжения голосом, начала Тэра, вскакивая на ноги, – вы… вы…
Лекарь огромным скачком отпрыгнул от нее и, развернувшись, шустро порскнул между двумя кучами обломков. За ним рванул было уже начавший вставать, но еще еле-еле способный передвигаться Троекат, которому дикое лечение отчего-то пошло на пользу куда больше, чем другим, но споткнулся и упал. А сразу после этого начала заваливаться и Тивиль. И все бросились им на помощь, позабыв о беглеце…
Тивиль так и не пришла в себя. Нет, гематомы, опухлости и разрывы в конце концов поджили, а обломки зубов и вовсе были не видны, если не открывать рот слишком широко. Так что физически девушка постепенно выздоравливала, но вот психика… Нет, она не рыдала и никого ни в чем не обвиняла. Она просто… перестала жить. То есть она просто лежала на постилке и ни на что не реагировала. Почти совсем. Нет, когда Тэра или кто-то из девушек подходил к ней, чтобы намазать вонючей мазью, которая, похоже, все-таки оказывала некое лечебное воздействие, ее ссадины, ушибы и разрывы, она послушно поворачивалась как велели, давала задрать подол и спускала с плеч майку. Но стоило только отойти, как она ложилась обратно и отворачивалась. Она не ела, если ее не покормить, и, похоже, не спала. Просто лежала, уставив остекленевший взгляд в грубо обтесанную стенку норы.
А через десять дней умер Первей. Его раны после «операции» снова загноились, но к лекарю больше никто идти не рискнул. Девушки самоотверженно пытались ему помочь, собирали попутник, сидели с юношей ночами, укрывали всем, чем только можно, когда его начинал бить озноб, но ничего не помогало. За два дня до смерти Первей впал в забытье, чему вначале все даже порадовались. Потому что посчитали, что ему стало лучше… а так же тому, что теперь наконец-то ночью можно было поспать, не просыпаясь от его стонов. Но как стало понятно позже, это было не облегчение, а агония.
Перед самой смертью юноша пришел в себя и около получаса лежал молча, не стоная, смотря на них каким-то усталым, даже где-то жалким взглядом. И лишь потом они поняли, что он просто прощался… А затем прикрыл глаза, глубоко вздохнул и умер.
На следующее утро они поволокли его тело к дальнему провалу, похоже, когда-то бывшему гигантским водоводом, в который все Руины сбрасывали своих умерших. Что с ними происходило дальше – никто точно не знал, но большинство сходилось на том, что останки оприходовали крысы и магнусты, также не упускавшие возможности полакомиться свежей «убоинкой». Но местных это никак не волновало. Главным для них было, чтобы трупы не оставались в месте, где жили или просто ходили люди. А всякие там ритуалы или хотя бы публичное выражение печали – да муть все. Сдох – отмучился.
Вечером Тэра впервые поменяла заработанное не только на «тошновку», но и на миску вонючей жидкости, которую местные использовали, чтобы развеселиться или… забыться. Это пойло они, давясь, скорее даже не выпили, а вылакали вечером, после работы. Оно было отвратным на вкус, и от него слегка мутило, но иного антидепрессанта в Руинах не существовало…
Как же им на утро было плохо! Возможно, именно поэтому они не сразу отреагировали на то, как Тивиль молча встала и размеренно, будто универсальный шагающий погрузчик, вышла из норы. Некоторое время все сидели, мучаясь тошнотой и головой болью, пока Анакроет, морщась, не бросила в пространство:
– Что-то Тивиль долго не возвращается.
И все находящие в норе сначала молча переглянулись, а затем бросились наружу…
Они увидели девушку, когда та была уже в трех сотнях шагов от развалин одного из небоскребов, у которого, как они знали, сохранился приличный кусок чудом держащейся пожарной лестницы. Догнать же ее удалось только тогда, когда Тивиль уже добралась до конца лестницы и вышла на надломанную, шатающуюся и уже наполовину обрушившуюся плиту, через десяток шагов обрывающуюся прямо в открытый провал, внизу которого возвышались завалы обломков от рухнувших этажей этого же небоскреба.
– Тивиль! – испуганно закричала Эмерна. – Остановись!
Девушка никак не реагировала на крики, топот и шумное дыхание за спиной, продолжая молча брести к самому краю.
Тэра, бежавшая впереди всех, прыгнула и успела ухватить девушку за руку буквально за шаг до разлома.
– Ну что ты, девочка моя… что ты… – забормотала она, прижимая Тивиль к себе, – ну зачем так-то? Пройдет это… все пройдет… ты выздоровеешь и станешь такой же красивой, как и раньше… Пойдем, Троекат, наверное, с ума там сходит… – Она говорила и говорила, гладя девушку по голове и прижимая ее к себе, но Тивиль, не проронив ни слова, отрешенно смотрела в одну точку. Всю обратную дорогу в нору она тоже молчала, не реагируя на причитания и плач остальных. Механически переставляла ноги, будто действительно была шагающим погрузчиком на распределительном терминале.
После этого она пыталась убить себя еще трижды. В первый раз наевшись того самого попутника, после чего ее полтора дня рвало, а потом еще три-четыре дня шатало от слабости. Во второй – она забила себе в глотку ком тряпья, собранного с лежанок, собираясь задохнуться, но не выдержала и захрипела, закашлялась. Вследствие чего ее услышала как обычно оставшаяся на хозяйстве Эмерна, сумевшая буквально выцарапать из ее горла этот ком. Именно после того случая Тэра и ввела правило – забирать с собой из норы все скопившееся тряпье. Сначала они вешали его на пояс для того, чтобы оставить свободными руки, но день на шестой одна из очередных работодательниц, окинув их команду одобрительным взглядом, посоветовала ей:
– Подол-то расправь, эвон как на сторону сбился.
– Что? – не поняла Пламенная.
– Подол, говорю, поправь, – и она ткнула пальцем в висящий на поясе ком тряпья. – Что ляжками сверкать перестали и теперь прикрываетесь – правильно, – все так же одобрительно кивнула она. – Ежели бы сразу так делали, глядишь, ургумовские вашу девку бы и не побили…
Тэра едва удержалась, чтобы не скривиться. Ну да в Руинах ничего невозможно скрыть. Любые новости тут же становятся известны всем поголовно… А тетка между тем продолжила эдак добродушно-поучительно, как пожившая мать, с отеческой заботой наставляющая непутевых детей:
– …попользовали, не без этого, конечно, но по-доброму, без вредительства. А – так… Когда баба так телесами сверкает, сразу понятно – шалава. А шалавам кобениться – только нарываться…
– Что? – ошеломленно переспросила Тэра. До сего момента она считала, что они сумели более-менее ассимилироваться и, так сказать, не отсвечивали на общем фоне. Нет, при близком общении различия все равно вылезали, но внешне… Ей казалось, что внешне они уже практически не отличались от олиек. Танцевальные костюмы давно истрепались, измазались, а кое у кого и вообще пришли в полную негодность, вследствие чего пришлось раздобывать у местных какие-нибудь тряпки, беря их в оплату за стирку, чтобы прикрыть наготу. А кое-что совсем уж заношенное и пришедшее в непотребный вид им отдавали и так. С мытьем тут тоже были проблемы, как и с любыми средствами гигиены. Так что все они стали такими же грязными, вонючими и одетыми в лохмотья, как и большинство здешних прачек. Но вот лохмотья они продолжали носить, как привыкли дома. И это, похоже, воспринималось аборигенами совсем не так, как считали киольцы…
Ну а на третий она попыталась пробить себе висок торчащей из стены, представлявшей из себя полуразвалившуюся плиту перекрытия, арматуриной. Но удар оказался недостаточно сильным, чтобы проломить тонкую височную кость. Так что она только потеряла сознание и свалилась с лежанки. И вот сегодня она добралась до веревки…
Тело Тивиль раздели, обмыли, а потом, завернув в самые потрепанные тряпки, поволокли к провалу. Когда те, кто относил тело, вернулись, Тэра уже успела сгонять одну из девочек за той самой вонючей жидкостью, которую они пили после того, как умер Первей. Хоть она и была крайне противная, но Пламенная просто не знала, как еще купировать тот стресс, которым являлась для всех них очередная смерть… Нет, к смерти на Киоле относились вполне спокойно, очень по-разному, конечно, но без особого страха или отвращения. Возможно потому, что как бы ни уходил киолец – по собственному желанию в самом расцвете сил и способностей или прожив долгую жизнь и исчерпав интерес к ней, это никогда не было связано с насилием, болезнью или какой-то трагедией. Наоборот, как правило, каждый умирающий пытался обставить свою кончину так, чтобы получить от последних мгновений жизни максимальное удовольствие. В каком бы виде оно ни выражалось. Некоторые окружали себя родными и близкими, до последнего мига купаясь в их любви и грусти, другие уходили, пируя среди друзей и наслаждаясь изысканными яствами, третьи – в грезах, навеянных мощными галлюциногенными смесями, недоступными для тех, кто еще собирается жить, четвертые – забравшись в самые глухие и живописные уголки планеты, чтобы уйти из жизни под великолепный закат или могучую грозу. Но умирать вот так – в боли и грязи, оставляя других в тоске безысходности…
– Я больше не буду это пить, – скривившись, заявила Анакроет.
– Я тоже, – тут же глухо бросил Троекат. Потом боднул Тэру злым взглядом и, вскинув голову, спросил: – Ты хочешь, Пламенная, чтобы мы, выпив эту дрянь, забыли, что ты отправила Тивиль с этим уродом?
– Троекат, как ты можешь?! – воскликнула Эмерна. – Тивиль сама пошла с ним, потому что хотела помочь тебе… вам всем. У нас уже не было сил смотреть, как вы страдаете. – И девушка отвернулась, сжав веки, пытаясь остановить слезы, потоком полившиеся из ее глаз.
– Но она МОГЛА остановить ее! – в ярости заорал Троекат. – Могла, но не сделала этого!
– Но никто же не знал, что все обернется именно так, – снова попыталась урезонить его еще одна из девушек. Но в этот момент раздался холодно-язвительный голос Анакроет:
– Она – Пламенная! Она была во главе всего проекта, она собрала нас и привела на эту планету. Поэтому она отвечает за все.
– Анакроет! – вскинулась Эмерна. – Как ты можешь?!
– Это все, что ты способна сказать? – презрительно искривив чувственные губы, холодно поинтересовалась Анакроет.
– Она… она нашла нас, заботилась о нас все это время. Только благодаря ей мы не умерли с голоду, не убиты, не…
– Среди тех, кого она нашла, умерли уже трое! – рявкнул Троекат и прыгнул к Тэре. – А сколько еще умрет, ты можешь сказать? И сколько погибло из тех, кто повелся на прекрасные сказки и присоединился к проекту, а? – Он ткнул рукой в сторону полога, закрывавшего вход в нору. – ЭТИХ мы собираемся вернуть в лоно нашей цивилизации? Да они хуже любых захватчиков! Ты представляешь, что станет с Киолой, если весь этот генетический мусор, вся эта жирная, тупая, кривоногая, кривозубая и волосатая горро окажется на Киоле?
– А ты какой, Троекат? – тихо спросила Тэра. Ей это далось нелегко, потому что обо всем том, в чем сейчас обвиняли ее этот юноша и Анакроет, она и сама думала долгими бессонными ночами. И – да, они были правы. Именно она привела Избранных на Олу. Именно она послужила причиной того, что многие из них оказались убиты уже в первые минуты пребывания на их древней прародине, а остальные… Вполне возможно, что остальные уже завидуют мертвым. Она – так уж точно… И что с того, что весь этот проект изначально – затея Желтого Влима. И что она присоединилась к нему даже против своего желания, по личной просьбе Главы Симпоисы. Она же согласилась на это? Так кого еще винить?
– Какой ты теперь? Ты же уже почти стал таким же, как они. Почему же ты так высокомерен по отношению к ним?
Троекат слегка смутился, но затем упрямо вскинул голову.
– Пусть так, но, Пламенная, почему мы были так слепы? Почему Симпоиса отправила нас на смерть? Она что, не знала, как обстоит дело на Оле? Она не смогла понять, что здесь отвергли все заветы Белого Эронеля и живут как животные? Что нас здесь никто, ну просто совсем никто не ждет. Даже те, кого мы вроде как прибыли спасать…
Тэра склонила голову. А что она могла ответить на эти вопросы? На несколько мгновений в норе повисла мрачная тишина, а затем Пламенная подняла взгляд и тихо произнесла:
– Да, ты прав, Троекат. Все твои обвинения полностью справедливы. Симпоиса оказалась слепа. Я – тоже. Мы уже давно не сталкивались ни с чем подобным. Мы считали наш образ жизни не просто единственно верным, а… единственно возможным. То есть таким, к которому приходит любой человек, если ему не мешать. Мы забыли, что Белый Эронель когда-то призывал к тому, чтобы сделать наши ценности определяющими для людей. Потому что в его время они были совсем другими. Поэтому – да, я виновата во всем том, в чем ты меня обвинил. И потому я ухожу.
– Как?!.. Тэра!.. Пламенная, не бросай нас!.. – заголосили все вокруг. – Мы без тебя пропадем!
Но она покачала головой и, развернувшись, выскользнула из норы.