ГЛАВА 24

Отправив в рот пятый по счету кусок пахлавы с орехами, я бросила стыдливый взгляд на террасу, где на низком и узком кованом диване, обитом красным бархатом, сидел падишах. Его широкие сильные руки лежали на спинке, как два черных крыла. Легкий ветер заносил внутрь запах его духов — волнующая смесь мускуса, цитрусовых и сандала.

Я никак не могла понять причину своего зверского утреннего аппетита. Умяв тарелку творога с медом и инжиром, я в одиночку слопала еще и почти всю тарелку пахлавы, но мой озверевший желудок требовал продолжения банкета.

Вытерев липкие от меда руки о льняное чистое полотенце, я усилием воли заставила себя встать с удобной широкой подушки и отойти на пару шагов от стола.

Великолепное платье — подарок повелителя — было порвано в нескольких местах, поэтому я дожидалась, когда мне принесут приличную одежду, чтобы вернуться в гарем.

В дверь постучали, и я, решив, что это как раз долгожданный наряд, сорвалась с места и открыла ее.

Передо мной стоял Первиз-бей — настолько серьезный и сосредоточенный, словно он повторял в уме таблицу умножения.

Я даже не сразу вспомнила, что стою перед ним в порванном платье, из-под которого выглядывают мои голые ноги. В эту минуту мне показалось, что подобное выражение лица говорит только об одном — Зейнаб-калфа успела все рассказать валиде или Дэрье Хатун, и теперь нам втроем придется бежать.

Я в ужасе посмотрела на него, ожидая, когда он начнет говорить. Вместо этого кападжи закрыл глаза рукой и отвернулся.

— Госпожа, простите. Мне нужен повелитель, я не могу на вас смотреть.

Я вздрогнула и покраснела, поспешив спрятаться за шторками балдахина.

— Повелитель, — крикнула я, — пришел Первиз-бей!

От стыда я забралась с головой под одеяло и затаилась, чувствуя, как горят мои щеки и мочки ушей. Как же быстро место начинает влиять на человека! Еще месяц назад я бы не только не устыдилась своих обнаженных частей тела, открытых взору постороннего мужчины, но и поддразнила бы его. А теперь я сгораю от угрызений совести только потому, что Первиз-бей мельком увидел сквозь разрыв ткани микроскопический кусочек моей белой кожи.

Широкие тяжелые шаги падишаха замерли, по моим внутренним ощущениям, где-то в центре комнаты, и я вся превратилась в слух.

— Что случилось, Первиз-бей? Ты по делу о вчерашней краже? — заговорил Джахан.

— Нет, мой повелитель. Вор пойман и уже казнен, — ответил ему кападжи, а у меня от его ответа сердце сжалось в комок и наотрез отказалось возвращаться к нормальной работе, выдавая перебои один за другим.

Он что, убил Зейнаб-калфу?! Холодок пробежался по моей коже от мыслей о том, что я невольно стала соучастницей убийства человека, пусть и весьма противного и вредного.

Я начала скрежетать зубами, с каждой секундой нервничая все больше и больше. Скорей бы уже оказаться в своей комнате и узнать, что же там произошло.

— Тогда в чем дело? — строго спросил падишах.

— В гареме этой ночью было происшествие. Одна из ваших наложниц получила серьезные травмы.

— Как такое возможно? Она что — упала с лестницы?

— Нет, мой господин. Ее избила Дэрья Хатун.

Мои глаза, привыкшие к темноте под одеялом, сами собой распахнулись до такой степени, что норовили выпасть из орбит. Эта озверевшая от ревности одалиска совсем ума лишилась? И кто попал ей под руку?

— Кто такая? За что? — гневно выкрикнул Джахан, а у меня от звука его голоса зазвенело в ушах.

— Ее служанка — Элена. По ее словам, Дэрья Хатун подслушала ее разговор с подругой, в котором она говорила, что влюблена в вас.

— О аллах! — громко выдохнул падишах, а я высунула нос из-под одеяла, чтобы глянуть одним глазком на происходящее.

Джахан обхватил ладонями голову и начал вышагивать по комнате туда-сюда.

— Пусть за девушкой ухаживают лучшие лекари, — начал он давать распоряжения, резко остановившись возле потухшего камина, — позови ко мне валиде и Наргес Хатун, и вот еще что, — он повернулся к Первиз-бею и грозно поднял вверх указательный палец, — отныне ты отвечаешь за порядок в гареме! Раз хазнедар не справляется, я возлагаю ответственность на тебя!

— Как прикажете, повелитель, — ответил кападжи, склонив послушно голову, — а что с Дарьей Хатун?

— Я сам пойду к ней и поговорю. Можешь идти.

Первиз-бей кивнул и быстро вышел за дверь. Я наконец откинула одеяло и слезла с кровати.

— Джахан, — нежно позвала я его.

Он обернулся ко мне и с грустью посмотрел в мои глаза.

— Ты такая же, Рамаль… — удрученно начал он, и в его глазах вместо грусти появилось усталое разочарование, — все женщины одинаковы! Вы считаете меня своей собственностью, а когда я провожу ночь с другой наложницей — звереете от ревности! Вы брызжете ядом, убивая любовь! Разве может падишах принадлежать одной женщине? Разве может одна женщина удовлетворить меня в любви и дать достойное потомство?

«Сучий ты потрох!» — подумала я про себя, не смея смотреть ему в глаза. Внутри меня все кипело от негодования. Мое сердце отказывалось принимать его право на измену, и мне хотелось кричать, что я тоже буду рвать и метать, если он только посмотрит на другую, но разум заставил меня взять себя в руки. Истерикой и скандалами мне ничего не добиться, и судьба Дэрьи Хатун тому подтверждение.

— Если ты думаешь, что я такая же, что мы все одинаковы, — почему ты проводишь ночи со мной? Почему зовешь меня? Человек не может принадлежать кому бы то ни было, и ты не принадлежишь никому, кроме самого себя и Аллаха. Выбери другую женщину, и я смиренно склоню голову перед твоим решением, Джахан. Любовь, настоящая любовь выше всех земных страстей. Настоящая любовь не требует ничего взамен, кроме как возможности жить под одним небом и дышать одним воздухом. Настоящая любовь дарует счастье лишь тогда, когда счастлив твой любимый. И если любишь искренне и всем сердцем — все, что тебе нужно, это молиться о счастье любимого. Настоящая любовь не знает эгоизма, но молится о возлюбленном. И я молюсь о тебе, Джахан.

Он с удивлением слушал меня, постепенно оттаивая и расслабляя напряженное лицо. Мне же хотелось рыдать от досады. Я делала больно сама себе. Внутри меня кипели настолько противоречивые страсти, что мне стало страшно — смогу ли я удержаться от греха, если он и правда проведет ночь с другой? Насколько сильна моя любовь? И верю ли я сама себе, говоря, что он не моя собственность?

Он подошел ко мне, обхватил ладонями мое лицо и нежно поцеловал. Я с трудом сдерживала слезы.

— Ты мое сокровище, Рамаль, — томно прошептал он мне на ухо, а я сглотнула тяжелый соленый комок, который встал поперек горла и мешал дышать.

— Только твое, Джахан, — ответила я.

В дверь снова постучали, и на этот раз слуга, стоящий снаружи, сам открыл ее и сообщил, что мне принесли платье.

Я аккуратно отстранилась от любимого мужчины и поспешила переодеться, чтобы скорее покинуть его покои. Честно говоря, очень хотелось напиться. Жаль, что у персов вино не в почете. А с шербета особо не опьянеешь.

Я уже взялась за дверную ручку, чтобы выйти в коридор, как услышала за спиной его голос:

— Я буду ждать тебя и сегодня, Рамаль.

— Я приду, мой падишах.

Оказавшись в коридоре, я глубоко подышала, вбирая полной грудью свежий воздух, который заполнил собой все пространство, проникая внутрь сквозь широкие окна под потолком.

В ясной голове стучала назойливая мысль — или я добьюсь того, что ни одна наложница больше не переступит порог этой комнаты, или сбегу обратно в Краснодар.