Откуда берутся все эти тайны?

Туве прислоняется виском к окну автобуса, видит, как тротуар улицы Васагатан извивается в утреннем свете, видит стволы берез, почти серые после долгой зимы, – почки на ветках, кажется, взяты откуда-то из другого измерения.

На остановке автобуса воняло. Несло из урны. Там, должно быть, что-то сгнило, и она зажала нос рукой, а затем, садясь в автобус, споткнулась на мелких камешках, которыми зимой присыпали снег.

Но не упала.

Она никогда не падает.

«Почему я не могу рассказать маме о полученном письме? – думает Туве. – Хотя то, что в нем написано, вызывает во мне такую радость… Я испытала такое облегчение, когда она вчера была усталая, а потом убежала на работу – и ее не было дома, когда я проснулась…

Я знаю, почему не решаюсь ничего ей сказать.

Боюсь, что она снова сорвется, начнет пить, вести себя, как чужая, не похожая сама на себя, какой может и хочет быть.

На самом деле я боюсь оставлять ее, но мне придется это сделать. Я должна и хочу уехать – ради самой себя. Я не могу быть ей мамой или сторожем – я и так слишком долго несла на себе эту ответственность. Больше я так делать не буду. Это в корне неправильно».

Туве снова смотрит в окно автобуса.

Развязка на Абиску.

Татуировщик, у которого помещение на площади. Якобы лучший в Линчёпинге – а ей хотелось бы сделать татуировку на одном плече. Дракон с волчьими зубами. Эта татуировка будет изображать ее саму – как она за счет собственных сил смогла оправиться и жить дальше после того случая жарким летом, когда ее украли и почти убили.

Именно тогда мама сорвалась по-черному. Именно тогда она открыла дверь во тьму – в замкнутое пространство, полное страха и одиночества, где, в конце концов, могла вместиться только смерть.

Мамина записка на полу в коридоре сегодня утром.

«Рано ушла на работу. Возникли новые обстоятельства».

«Новые обстоятельства всегда возникали и всегда будут возникать и впредь. Так ведь, мама? Однако это уже мало кого волнует. Я отправляюсь в большой мир, я завоюю его, я не останусь, как ты, в этой чертовой дыре.

Мне кажется, я вижу лучше, чем ты, мама, чем ты занимаешься. Ты вкалываешь, переламываешься, чтобы убежать от самой себя. Ты все время борешься, мама, но тебе следовало бы остановиться, оглянуться, не так ли?

Так жаль, что мне скоро придется уехать – как раз теперь, когда дедушка вернулся домой… Мне с ним нравится, он не такой странный, как другие взрослые, – кажется, ему тоже нравится просто быть со мной и слушать то, что я хочу сказать. Но для меня очевидно, что он чего-то боится – когда он с тобой, мама, словно скрывает тайну, правду, которая может одним махом все разрушить».

Щека, прижатая к стеклу, мерзнет.

Туве выпрямляется на сиденье.

Автобус приближается к той остановке, где ей выходить.

Часы на экране компьютера Малин показывают восемь часов шестнадцать минут.

Слова и изображения на экране сливаются воедино. Ей приходится делать над собой усилие, чтобы что-то увидеть или прочесть. Нужно немного поспать.

На веб-сайте газеты «Корреспондентен» уже размещена информация о том, что Юнатан Людвигссон задержан в рамках следствия.

Кроме того, они пронюхали про прицеп. Его фотографии, похоже, сделаны на рассвете.

Снимки мужчины, поставившего велосипед с бомбой возле банка. Вопрос дня: «Какого наказания он заслуживает?»

– Расстрелять, – говорит булочник из Юнгбру.

– Запереть и выбросить ключ, – говорит санитарка из Лингхема…

– Все подтвердилось.

Это Свен Шёман подходит в тому месту в открытом офисном пространстве, где сидят они с Заком. Взгляд у него твердый, голос усталый, но решительный.

– Мы разыскали приятеля Юнатана Людвигссона в Стокгольме. Он подтвердил, что находился вместе с Людвигссоном в своей квартире на набережной Хунштуль, когда произошел взрыв. Судя по всему, есть еще один человек, готовый это подтвердить. Приятель утверждает, что понятия не имел ни о каком Фронте экономической свободы. Но стокгольмская полиция вызовет его на повторный допрос.

– Ничего удивительного, – отвечает Малин, закрывая браузер.

– Кстати, только что проявился эксперт технического отдела по анализу видеозаписей и паттернов движения. Он считает, что тот человек, который находился у компьютеров на автобусном терминале, и тот, кто подложил бомбу возле банка, не могут быть одним и тем же лицом.

Малин стискивает зубы.

Перед ее внутренним взглядом встают изображения этих двух мужчин в капюшонах, только отдельно, каждый со своими мотивами и движущими силами.

– И все же это может быть он или они, – задумчиво произносит Зак. – Юнатан Людвигссон может сколько угодно утверждать, что создал Фронт экономической свободы в одиночку, и давать разумные объяснения наличию у него оружия. Это всего лишь его собственные слова. Мог ли он, в самом деле, один закрутить такую шараду?

Свен кивает, затем смотрит на Зака и Малин. Малин качает головой.

– Технический отдел анализирует содержимое его ноутбука. Посмотрим, что они обнаружат. Людвигссону придется показать им свои методы шифровки. Кроме того, нужно провести новые допросы задержанных сегодня ночью.

– Мы можем задержать их по подозрению в незаконном хранении оружия в крупных размерах, – говорит Малин.

– И надо задержать всех, кто взаимодействовал с Людвигссоном, – добавляет Зак. – Постараться прижать их. Если, конечно, мы найдем таковых.

– Что вы думаете? – спрашивает Свен. – Может ли вся эта штука с Фронтом экономической свободы быть просто выдумкой, как он утверждает? Только ради того, чтобы привлечь к себе внимание?

– Я бы не удивилась, – отвечает Малин. – Карин успела сравнить типы взрывчатых веществ?

– Да, – отвечает Свен. – То, что мы обнаружили в прицепе, – не тот вид взрывчатки, который использовался при изготовлении бомбы. К тому же мы получили сведения от «Сведбанка», подтверждающие снятие большой суммы со счета организации «Веганская сила» в тот период, на который указывает Людвигссон. Начальник банковского филиала был очень услужлив.

«Еще бы, черт подери!» – думает Малин.

– Что ведет нас к следующему вопросу, – подытоживает Зак. – Юнатан Людвигссон утверждает, что купил оружие у «Членоголовых», у Стенссона. Мы должны допросить Стенссона по этому поводу. И как можно скорее.

– Давайте возьмемся за это, – кивает Свен.

– А я предлагаю действовать осторожно, – произносит Малин. – Если Стенссон уже в курсе, что мы задержали Юнатана Людвигссона, то он догадывается, что мы сядем ему на хвост, и тогда может произойти все что угодно. А нас ведь в первую очередь интересует не он, а тот, кто это сделал. Вероятность того, что за взрывом стоит он, минимальна. Вряд ли он стал бы пытаться взорвать сам себя. А вероятная торговля оружием – материал для другого расследования, не так ли? Если он не продал оружие каким-то другим типам, которые и подложили бомбу. Я предлагаю просто-напросто позвонить Стенссону и спросить, что он может сказать по поводу утверждений Людвигссона.

– Разумно, – кивает Зак. – Может быть, нам все же удастся, наконец, засадить его – за что угодно.

– Так и поступим. Займемся этим после утреннего совещания.

– От СЭПО что-нибудь слышно? – спрашивает Зак.

– Нет, пока ни гугу, – отвечает Свен. – Но в течение дня они наверняка проявятся и захотят побеседовать с Людвигссоном.

Свен уходит.

Малин откидывается на стуле, снова заходит на сайт «Корреспондентен» – на первой странице рядом со снимками прицепа уже выложена фотография из паспорта Юнатана Людвигссона. Общий текст о задержании, о том, как он попытался бежать в момент ареста, – а также что его считают тем человеком, который заложил бомбу возле банка и который фигурирует на видеозаписи из Стокгольма.

«Мы на шаг впереди, – думает Малин. – В кои-то веки раз!»

А если б она подошла к окну, то увидела бы журналистов, собравшихся перед зданием полицейского управления – они стоят в раннем утреннем свете, подставляя лица лучам весеннего солнца, посасывая свои сигареты и прихлебывая из бумажных стаканчиков кофе, купленный на ближайшей заправке.

«Исламисты, – думает она. – Там ничего нового. Можем ли мы отбросить эту версию? Нет, пока что нет».

И тут на столе у Малин звонит телефон.

Он поднимает трубку, отвечает.

В трубке голос дежурного администратора Эббы:

– Тут с тобой желает поговорить врач. Некий Петер Хамсе.

Услышав его имя, Малин словно теряет контроль над своим телом, по коже бегут теплые волны, соединяющиеся где-то в паху, ей становится тяжело дышать; остается только надеяться, что со стороны все это не видно, что Зак ничего не заметит – как у нее пылают щеки, а колени стали как ватные только от одного этого имени.

Глубокий вдох.

Выпустить воздух, медленно.

Затем Малин произносит:

– Переключи его на меня.

И вот она уже слышит его голос, медлительный, но уверенный, словно он хочет поведать ей тайну, которую давно носил в себе.

– Это Малин Форс?

– Да, я слушаю.

«Я не вспоминала о нем с тех пор, как началась вся эта карусель с прицепом», – думает Малин. Ей пришлось максимально сосредоточиться на конкретных вещах.

– Как приятно слышать твой голос! – спонтанно восклицает она.

Она произносит эти слова, не подумав, и сама слышит, как глупо и неуместно они звучат – и все же это очень верные слова; ей стыдно, однако она чувствует, что нечто важное произнесено вслух. Затем она переводит взгляд на Зака – видит, как он поднимает брови от удивления, и тут Петер Хамсе говорит:

– Мне тоже приятно слышать твой голос, Малин, но я звоню не потому. Я звоню, чтобы сообщить: Ханна Вигерё умерла прошлой ночью. Мне казалось, что кризис остался позади, но по какой-то причине полученные травмы оказались сильнее ее. Насколько мы можем констатировать, она просто-напросто перестала дышать.

Ханна Вигерё.

Третья жертва бомбы, человека с велосипедом, и Малин рада, возбуждена, сердита и расстроена – все разом.

«Мне тоже приятно слышать твой голос».

Перестала дышать…

– Насколько я помню, ты говорил, что она выживет.

– В таких тяжелых случаях ничего нельзя знать наверняка, но – да, мне казалось, что она поправится.

– Когда наступила смерть?

– Сердце остановилось в семь пятнадцать.

Малин смотрит на часы на экране компьютера. Скоро восемь. Наверное, они должны были позвонить сразу? Он должен был позвонить немедленно?

Нет.

Она просто заснула и не проснулась из-за полученных травм.

– Ты не заметил ничего необычного? Что-нибудь странное в связи с ее смертью?

– Нет. Сработала система оповещения, и ночной персонал немедленно пришел к ней в палату – и констатировал, что она перестала дышать. Они пытались привести ее в чувство, но тщетно. Само собой, мы будем проводить вскрытие – поручим это судмедэксперту.

Малин кивает, произносит:

– Спасибо. Теперь мы знаем.

Потом повисает пауза, трубка в ее ладони влажная, и она слышит его дыхание. Ей хотелось бы ощущать это дыхание своим ухом, чтобы он был сейчас рядом с ней – этот чужой, но, тем не менее, почти родной человек. Может ли она что-нибудь сказать теперь, решится ли? Кажется, он о чем-то думает, колеблется, а потом говорит:

– Приятно было бы повидаться. Я имею в виду – если ты хочешь, если у тебя есть возможность. Не по работе.

– Мы ведем следствие, – отвечает Малин. – Я вынуждена попрощаться.

Она закрывает глаза, вздыхает, а потом нажимает на кнопку, прерывая разговор.

«Зачем? Зачем эта стена вокруг меня? Ведь я жажду только одного: крикнуть ему, что тоже хочу с ним встретиться».

Потом она переводит взгляд на Зака. Тот с нетерпением ждет, пока она расскажет ему о содержании разговора.

– Это был врач Ханны Вигерё, – произносит Малин. – Сегодня рано утром она заснула навсегда. Видимо, не справилась со своими травмами. Ничего необычного, похоже, не произошло – просто ее организм больше не мог или не хотел бороться.