7—4
Энцо родился в грозу.
Почуяв схватки, мать выбралась из канализации на поверхность – с чего-то ей захотелось под алый закат – и легла за коробками на углу десятой и одиннадцатой магистралей. Небо жмурилось тучами, рассказывала она потом. Дрожал прозрачный пластик витрин, и коробки улетели прочь, подгоняемые порывами шквального ветра. Обычная весенняя погодка Пятой курии. Грохотало так, что уши закладывало, и никакие искусственные купола не помогали.
Было ли это правдой, Энцо не знал. Мать любила приврать. Но говорили, что те, кто явился на свет под тугие струи ливней, притягивали к себе неприятности. А в этом Энцо был мастером.
«Ваш баланс – тысяча денариев», – сообщил женский голос из автомата. Аналогичная надпись высветилась на весело-зеленом фоне экрана. Ниже выпал перечень доступных операций.
Энцо вынул руку из углубления и потер запястье с вшитым в него чипом. Работодатель не пошутил, когда сказал, что переведет ровно ту сумму, о которой договаривались. Тысяча денариев. Достаточно, чтобы купить один билет на Трансзональный экспресс и поужинать в его вагоне-ресторане.
Вот только ехал Энцо не один.
Он с шумом выдохнул и взъерошил волосы. Сам обещал Малой довезти до Четвертой курии, никто за язык не тянул. А теперь что? Попрощаться? Или вовсе не прощаться? Оставить ей двести денариев на разменной карте, а дальше каждый сам за себя. Он пытался достать билет. Он не смог, не его вина.
Но почему при одной мысли об этом становилось так паршиво?
Заметив на себе нетерпеливый взгляд патрицианки, Энцо сдвинулся в сторону и пропустил ее к билетному автомату. Мимо мчались машины, подрезая друг друга на въезде на эстакаду. Переключались полосы на проезжей части, перемигивались светофоры, яркие в наступающих сумерках. По тротуару в пятнах оберток и использованных денежных карт торопились рабочие-номера, вышагивали легионеры в экзоскелетах с клеймом имперского орла, проститутки в латексе. Из фургона под мостом вылезли рабочие в кислотно-желтой форме – четверо тощих и один высокий и здоровый. Следом два робота вытащили стройматериалы.
Малая стояла на углу, поближе к стене, чтобы люди не сшибали. Грела руки в карманах и невидяще смотрела перед собой. Свет фонарей искрился в белых волосах, как сахарная пыль. Энцо покосился на нее и опустил взгляд на заплеванный асфальт.
Нужно было что-то решать.
На затылок шлепнулась капля, и Энцо глянул на потемневшее небо в прорези между слоями уровней. Затянутое облаками, но без дождя. Со дна верхнего уровня вроде тоже ничего не лилось – только висели сопли толстых кабелей и отростки нелегальных зданий, прилепившихся между канализационными системами.
Зато в двух этажах над головой из окна скалилась рожа с заплаткой имплантата. Марсианин. Заметив внимание к своей персоне, тот осклабился шире и изготовился для второго плевка.
На его шее была татуировка песьей морды. Увидев ее, Энцо содрогнулся. Вытер слюну рукавом и зашагал прочь.
Прошлое догоняло слишком быстро. Напомнило об одном варианте, использовать который страшно не хотелось.
– Куда же ты, псина? – Марсианин завыл, подражая диким собакам, но Энцо не обернулся. Ухватил Малую за руку и потащил мимо витрин с подделками имперских блокнотов, через густо пахнущую мускусом и уличными кебабами толпу. Свернул на рынок с его странной едой и дешевыми, паршивого качества товарами. Пробежался вдоль ряда с подержанными имплантатами, протиснулся между магазинчиками и выбрался под сваи жилой колонны. Она светилась окнами жилья для бедняков. Еще выше, в сотне этажей к небу, покоился уровень патрициев. Там жужжали дорогие машины, гремели празднества, которые устраивала фламиника Юпитера, мерцали вывески клубов и ресторанов.
В сырость и мрак у канализаций патриции не сворачивали. Шаги отозвались эхом от исписанных граффити стен. Пахло мочой, гнилью и химией отработанного топлива, под ногами шуршал мусор. В арке у стены притулился седой, как пыль, но все еще крепкий дед. Из тьмы блеснули огоньки окуляров.
Энцо направился к нему, без лишних слов снял куртку и задрал рукав футболки. С плеча оскалился выбитый синей тушью пес.
Дед смерил татуировку взглядом – окуляры, заменявшие ему глаза, вспыхнули ярче. Так же внимательно осмотрел Малую (с потерянного выражения лица до бледных острых коленок) и самого Энцо (с потертых ботинок до небритой рожи). Подумав, все-таки поднялся с табурета и стукнул в неприметную дверь за своей спиной. Дверь приоткрылась, повеяло сточными водами и жареным мясом.
Энцо завел Малую внутрь и шагнул следом.
Дверь за ними закрылась.
Тоннели подземного города не походили на по-солдатски прямые улицы наземной части курии. Когда-то давно канализация состояла только из коммуникационных линий, но атмосфера истощилась, места под искусственными куполами осталось немного, и жизнь на поверхности заметно подорожала. Номера перебрались под землю. Превратили канализацию в настоящий лабиринт – спьяну нужной дороги точно не найдешь. Сенат их не трогал; посчитал, что номерам под землей самое место. Они помогают курии выгребать дерьмо и не воняют на поверхности – что может быть лучше? При любом подозрении на бунт им просто вырубали энергоснабжение и проводили зачистку. Кто-то гнал, что так было в Пятнадцатой. Не стоило давать легиону повод.
Энцо с Малой спустились по сбитым ступеням. У подножия лестницы протиснулись мимо одетых в кожу «Псов Свободы». Те передавали по кругу дозатор с зеленоватым клик-препаратом; по очереди кололи его в жилистые запястья, под татуировки песьих морд.
Уровнем ниже шумела толпа. Под куполом шел бой, один из многих, которые проходили в канализациях каждой курии. Любимое развлечение плебса – смотреть, как один здоровяк бьет морду другому. На ринге месили друг друга белый лысый номер и темнокожий марсианин с биометаллическими ногами. Эти имплантаты Энцо отметил особо: они начинались от колен, мощные, с когтями вместо ступней. Хорошие образцы, так просто не раздобудешь.
Темнокожий прыгнул и захватил щиколотку белого когтями. Белый заорал, на песок брызнула кровь. Зрители заорали в унисон, в воздух полетели обертки от соевой жратвы. Рядом с ухом просвистел локоть соседа – тот что-то возбужденно кричал, не отрывая глаз от боя. Энцо поморщился. Когда-то ему тоже нравилась Арена. Даже дрался, было дело. Теперь тот бешеный «пес» казался чужим и далеким. Совсем другой человек.
Энцо покосился на Малую. Та хмурилась и вздрагивала, когда зрители ревели особенно громко. Казалась совсем не к месту в этом бардаке. Он затолкал ее в более-менее свободный угол, подальше от ринга, и огляделся. Вроде на них никто не смотрел, пристать не должны.
Пара минут еще никого не убила, верно?
– Жди здесь, я скоро буду.
Малая послушно кивнула, пряча глаза. Вот и умница.
Оставив ее, Энцо продрался сквозь толпу. За рингом, в душном, обитом дешевым пластиком кабинете выпивал Аларих – легко узнаваемый, несмотря на прошедшие годы. Когда-то крепкий, а теперь рыхлый от возраста, он выделялся на фоне собравшихся «псов». В зубах дымилась сигарета, грозя поджечь усы и кудрявую рыжеватую бороду. На пальцах блестели перстни. Натуральный патриций, хоть и опустившийся; при деньгах, со связями.
Энцо шагнул за порог и остановился, когда к виску прижалось холодное дуло.
Аларих поставил бутылку. Парень по правую руку от него – Егерь, так его звали – оскалил десяток наточенных металлических зубов. По левую руку дохнул дымом Пятый. Еще один наемник.
Эзопа, старого друга и предводителя «псов», видно не было. Энцо зря искал его взглядом.
– Дружище! – Аларих вдруг расплылся в улыбке. Дуло пушки убрали от виска. – Сколько лет, сколько зим. Семь, если я не ошибаюсь?
Он не ошибался.
– Не думал увидеть твою марсианскую задницу снова. Но стая рада приветствовать брата.
Собравшиеся закивали, и Энцо нехотя салютовал в ответ. Вести переговоры со старым патрицием он не рассчитывал. От Алариха за световой год несло ложью.
Но перед крио Энцо взял на себя часть чужих грешков. А долги полагалось возвращать.
* * *
Что Седьмая курия – Тартар наяву, стало понятно сразу. По тому, как все кругом смердело, как толкались прохожие. Капли конденсата с труб шлепали по лбу, заставляя морщиться. Пахли ржавчиной. Шумели автострады – сверху, снизу, по всем сторонам, во всех направлениях. Казалось, они с Энцо попали на огромное, нескончаемое шоссе. На перекрестках I-45 втягивала голову в плечи, боясь, что какой-нибудь из огней сейчас размажет ее по опорам верхних уровней. Влетит и не заметит. Мгновенная смерть. Но Энцо держал ее руку крепко. Уверенно тащил вперед, по лужам, мимо звенящих колокольцами бродячих торговцев, сквозь жирный смрад закусочных. Повсюду слышались незнакомые наречия и странные голоса – гортанные и цокающие, шипящие и крикливо-высокие. «Словно за яйца подвесили», – фыркнул Энцо, когда один такой взвился прямо у них над ухом. I-45, конечно, не знала, как разговаривает подвешенный за яйца, – и разговаривает ли вообще, после такого-то, – но посмеялась от души.
Ее смех быстро затерялся в гуле, грохоте и стуке.
Седьмая кишмя кишела любителями халявы с окраин. Все хотели перебраться поближе к центру, собратья I-45 по мечте. Но на их пути лежала зона отчуждения – полоса земли между защитными куполами Седьмой и Шестой курий. Пересечь ее можно было только одним путем – на экспрессе, билет на который стоил дорого. Многие приезжие искали работу, легальную и не очень, копили, да так и оседали в Седьмой. Некоторые теряли терпение и пробовали перебраться через зону пешком.
Их даже не останавливали: до цели все равно никто не добирался. Шестьсот стадий – нешуточное расстояние, если бежишь в разреженном воздухе, а тебя жарит радиация. Рассказывали, что тела потом собирал специальный робот-уборщик. Собирал и отвозил в хранилище там же, в зоне.
Все это I-45 узнала, сидя за ларьком быстропита на углу мотеля. Энцо устроился рядом, жуя кебаб. Самой есть не хотелось – дух масла, вонь топлива и собственного грязного тела отбили аппетит напрочь.
Тем вечером Энцо вел себя странно. Ходил напряженный, говорил редко, чаще огрызался. Затем повел в какие-то подвалы. Лестница сменялась лестницей, кругом делалось все темнее, люди толкались и кричали. Громко играла музыка. И Энцо ушел. Не нашел лучше места, где оставить. Так и не сказал, куда отправился, а I-45 не спрашивала, хоть и боялась до дрожи. Не могла отделаться от мысли, что он не вернется, и сразу же стала просчитывать варианты, чем она могла прокормить себя в Седьмой.
Кроме собственных органов и тела на ум ничего не приходило.
Пару минут (хотя казалось, что целую вечность) она просто стояла у стены. Вслушивалась в гомон, крики и вой. Звуки ударов. Холод расползся по коже, тени людей и предметов плыли в световых сполохах. Не выдержав, она села и уткнула лицо в ладони, унимая растущую панику.
Нужно было собраться. Готовиться к возможному самостоятельному путешествию.
Путешествию куда? Зачем?
– Юпитер всемогущий… – прошептала. Подумать только, какую-то неделю тому назад собиралась покрыть все расстояние до центральных курий в одиночку. Бравая слепая Сорок Пятая, ха. Да если бы не помощь Энцо, она бы погибла еще тогда, у шоссе. Оказалась еще беспомощнее, чем думала…
Снова почудилось жужжание – как гул высоковольтных проводов, только на изнанке черепа. И бормотание далеких голосов, как из трубки коммуникатора. В висках начало колоть. I-45 мотнула головой, силясь вытряхнуть странные звуки из головы. Слишком много электроники, она чувствовала каждую мелочь. Хаос сигналов навалился так, что даже затошнило. Раньше было не так громко, и это пугало. Может, она заболела? Подцепила какую-нибудь инопланетную дрянь… Говорили, от одной сходили с ума за день. Сначала чудились голоса, потом у предметов цвета менялись, а после из носа шла кровь и все – мгновенная смерть.
I-45 оцепенела, когда рядом кашлянули.
Она что, была не одна?
В полумраке закутка качнулась едва различимая тень – кто-то сидел у стены. Рядом с тенью светился прямоугольник. Блокнот. У него батарейка садилась, машинально отметила I-45. Сигнал был слабым.
– Что крошка забыла в этом гадюшнике? – поинтересовался женский голос. – Не страшно тебе?
Страшно, конечно. И больше всего пугала эта самая женщина. Когда успела подобраться?
I-45 не ответила ничего – мама учила не говорить с незнакомцами, а случай с лавандовой машиной отбил это желание окончательно.
– Как насчет сыграть? Выиграешь раз – дам триста денариев. Выиграешь дважды – четыреста. А? Как?
Нашла дуру. I-45 нащупала в кармане разменную карту, которую оставил Энцо. Двести денариев. Больше и не требовалось.
– Чего не отвечаешь? Гордая?
– Не гордая, а слепая.
На, получи. Как ты будешь играть с тем, кто не видит?
Но женщина только рассмеялась.
– Что, прям совсем слепая?
– Почти.
– А у меня и для «почти» игры есть. Тебя как звать?
– Малая, – брякнула I-45, не подумав. – И денег нет у меня.
– А мы без денег. Просто так. Скучно мне.
Ну раз просто так… Все равно нужно ждать Энцо. Как он ее найдет, если она уйдет в другое место?
I-45 нехотя кивнула, и у ее ног лег блокнот. На экране зажглись шестнадцать крохотных пятен.
– Видишь цвета?
I-45 снова кивнула.
– Смотри. – Над экраном пронеслась тень руки, и квадраты окрасились разными цветами. Запахло спиртом и кислым дыханием. – Нужно запомнить расположение красных и повторить. Поняла?
Что могло быть проще? Красные пятна выделялись на общем фоне, как сигналы светофора. А память у I-45 всегда была хорошей.
В похожую игру она играла с мастером на заводе и почти всегда выигрывала.
– Делай ставку, Малая.
Блокнот рассыпался новой порцией цвета и окрасился белым.
– Эти, – I-45 по очереди указала на нужные пятна. Тень чужой руки снова пронеслась над экраном, и указанные ячейки зажглись алым.
– Да ты прям пифия! Давай еще разок.
Энцо не вернулся, заняться было нечем. Чего она теряла?
Блокнот вновь сменил цвет, теперь быстрее. I-45 едва успела пересчитать глазом все алые пятна. Она даже вошла в азарт, так захотелось угадать нужную комбинацию. Когда экран вновь стал белым, она прислушалась к своим ощущениям и отметила нужные.
– Ты уверена?
В голосе женщины звучала улыбка, но почему-то казалось, что выбор верен на все сто процентов. Какое-то десятое чувство, где-то на подкорке.
– Да.
– Ну смотри.
Экран мигнул. Снова угадала. I-45 довольно улыбнулась.
Проще простого.
– Смотри-ка! – расхохоталась женщина. – Такого я еще не видела. У тебя там нейропорта не стоит? А то вдруг ты лютый хакер, дуришь мне голову.
I-45 почувствовала прикосновение к своему затылку и отстранилась. Нейропорта у нее не было, ни обычного, ни дистанционного. Она просто чувствовала, куда нажимать, и все тут. Ничего особенного. Машины всегда были ближе, чем люди.
И машины не лезли к ней с руками.
Женщина забрала блокнот себе. Тот пискнул, перезагрузившись.
– Сыграй-ка еще.
– Нет, спасибо.
– Ну давай, разок.
– Нет, я не…
– Чего сидим, кого ждем? – их прервал резкий голос. Сорок Пятую накрыла тень. – Мне что, самому клиентов окучивать? Давай в зал.
– Это Егерь, мой старый друг, – снова прикосновение, на этот раз к плечу. I-45 поджала губы. – Не обращай внимания. Вечно кислый, как ваго с Антареса…
– За базаром следи, – оборвал Егерь.
– Не злись, деточка. Лучше глянь, какая у нас звезда объявилась. Все угадывает.
– Опять с портом?
– А вот и нет! Давай, Малая, покажем ему.
Игра слишком затянулась, но I-45 все-таки кивнула. Даже почувствовала какую-то глупую гордость за свою способность. Чужое внимание льстило.
Вновь замигали цвета, на этот раз так быстро, что I-45 не успела моргнуть. Она ткнула в квадраты, и те вспыхнули; снова верно.
– Глянь на экран. Видишь это? – подал голос Егерь. Он обращался к женщине, и I-45 торопливо убрала руки от блокнота – вдруг что-то сделала неправильно? Но ее грубовато толкнули в плечо.
– Не-не, ты продолжай. Как у тебя это выходит?
– И правда. Как при взломе, да? – Женщина подсела ближе, прижалась боком. – Смотри сюда.
– А я про что.
Да что случилось?! Егерь подтолкнул еще раз. I-45 часто задышала и нехотя взяла пластину блокнота. Они ей не нравились, совсем не нравились. Ни Егерь, ни женщина, ни блокнот. Хотелось бросить все и убежать.
Пальцы защекотало – совсем как тогда, в машине. Экран вдруг замерцал и потемнел. Запахло паленым.
– Ой, – только и смогла сказать I-45. Да что с ней творилось?
На этот раз никто не смеялся.
– Ты что сделала?!
– Извините, я не знаю… Что-то нажала… – пробормотала I-45. Она поднялась на ноги и попятилась.
– Извините?! Да ты мне блокнот сломала!
– Одним извините сыт не будешь, – согласился Егерь с другого бока. Загнали в угол. И никуда не скроешься, не убежишь – сразу догонят…
I-45 вытащила из кармана разменную карту и протянула на вытянутой руке.
– Вот, – сказала она, стараясь держаться как можно спокойнее. – Это все, что у меня есть.
Карту выхватили. I-45 хотела уйти, но запястье стиснула большая рука.
Егерь. Крепко держал, не вырваться.
– Думаешь, этого хватит? – Его голос раздался совсем близко. I-45 почувствовала странную тяжесть в глазницах. На миг даже увидела себя со стороны – белый силуэт, испуганное лицо. Похоже, вместо глаз у Егеря были окуляры.
– Отпустите!
Крик потонул в общем вое, донесшемся от ринга. I-45 попробовала освободиться, вцепилась в его пальцы.
Егерь фыркнул.
Фыркнул! Ему было смешно, как она, беспомощная, билась в его хватке!
I-45 накрыла глухая злость. Чтоб он подавился, гад. Чтоб окуляры перегорели.
Кольнул заряд. Егерь вскрикнул, разжал руку. Раз – и его силуэт исчез. Донесся звук упавшего тела. Вскрик женщины.
I-45 бросилась прочь. Быстрее, пока Егерь не пришел в себя.
Она даже не хотела представлять, на что он будет способен, когда очнется.
* * *
– Готово, Малая! Теперь на вокзал.
Энцо торжествующе махнул пластиковыми картами и лишь затем понял, что фигура, притулившаяся в углу, была куда крупнее Малой. Баба подняла голову и уставилась на него черными от «псиона» глазами. Бритая наголо. Потасканная, как униформа, в которую была одета.
Энцо огляделся. Малой видно не было.
– Тут девчонка сидела. Не видела?
– Неа.
Она врала. Энцо чуял запах Малой на ее одежде.
Он оперся на мусоросборник и склонился ниже. Баба взирала на него спокойно.
– Где слепая?
– Какая слепая? – Она оценила номер, выбитый на ключице. – Не знаю, крио, о чем…
– Не ври мне! Куда она пошла?
– Без понятия. Убежала! – рявкнула баба в ответ.
А глаза так и бегали. Нехорошо, очень нехорошо. Энцо нахмурился и только собрался поговорить по-плохому, как за спиной раздался знакомый голос.
– Она блокнот сломала, ты в курсе?
Энцо обернулся.
Егерь. Служил Алариху давно, был самым верным из его «псов» – посыльным, охранником и лучшей шестеркой. Рябой и рыжий, со столь же рыжими пятнами на коже, острыми стальными зубами и парой окуляров вместо глаз. Левый почему-то не работал. На шее золотился ошейник. Энцо отметил усилившийся рельеф плеч под курткой; ноги под штанами тоже вздувались буграми. Похоже, со времени их последней встречи Егерь успел улучшить тело новыми имплантатами.
Заметив подошедшего «пса», баба оживилась. Вытащила из-под куртки панель блокнота и сунула ее Энцо под нос. Та была явно сломана и мигала диковинными цветами.
– Вот да. Кто будет за него платить? – она осклабилась. – Может, ты?
О чем они вообще толковали? Энцо нахмурился. Эта баба что, играла с Малой на деньги? С безнадежной слепой, которая даже пару шагов не могла пройти ровно, вечно спотыкалась…
Мразь.
Энцо ухватил бабу за ворот и приподнял над полом. Сунул пальцы в нагрудный карман куртки и вытащил разменную карту. Как он и думал, та пахла Малой.
Он будто держал не пластик, а тонкие белые пальцы.
Ярость заволокла глаза. Рука нанесла удар прежде, чем он успел подумать. Кулак окрасился кровью, баба завизжала.
– Эй-эй, Двести Шесть! – Егерь захватил его за шею и оттащил. – В руках себя держи! Она своя.
Энцо сплюнул, задыхаясь от ненависти. Свои так себя не вели.
Разборки он оставил на потом – времени было мало – и кинулся через толпу у ринга. След Малой вел к автомату с водой, где становился сильнее и нитью поднимался по выщербленной лестнице. Дверь наверху заело; она застыла на середине проема, мерцая аварийными индикаторами. Из мокрой тьмы двора доносился чей-то хриплый смех и болтовня. Деда видно не было.
Энцо протиснулся в кривую щель и остановился. С досадой прикрыл глаза. Правильно говорила мать: рожденные в грозу всегда притягивали неприятности.
– Куда же ты пошла?.. – пробормотал, осматривая закуток.
След увел вдоль автострады, в гущу центральных улиц, где работали подъемники на верхний уровень. Энцо ступил на двигающуюся платформу, и напирающая толпа притиснула его к решетке ограждения. Дрожа, платформа поползла вверх, прочь от смрада нижних кварталов. По мере подъема стали видны огни рынка, светящиеся полосы дорог, расчерчивающие муравейник трущоб вдоль и поперек. По ним жужжали светляки автомобилей. Вдалеке непристойно алела башня лупанария с девицами всех сортов за стенами прозрачных ячеек.
Вскоре обзор закрыли конструкции опор верхнего уровня. Платформа поравнялась с тротуаром, остановилась, и поток людей вынес Энцо на площадь.
Здесь запах Малой потерялся окончательно.
В отчаянии Энцо взъерошил волосы и развернулся кругом. Мимо торопились патриции с охраной, номера и роботы-мусоросборщики. Стояли такси с призывно поднятыми дверцами. Площадь обступили густо-синие, словно наполненные водой высотки. В небе между ними мерцала назойливая реклама, под которой летали точки легионерских дронов. В отдалении, у белых стен храма, толпились попрошайки и номера с банками вечного огня. Из динамиков за колоннами рвались песнопения, тягуче разливались в воздухе над царящим на площади хаосом. Чистые голоса накатывали, умолкали и накатывали вновь, совсем как урчание морозильной установки в подготовительном отделе криотюрьмы. Там тоже было темно и влажно. А после пришел удушающий холод.
Энцо спрятал озябшую руку в карман. Задумчиво посмотрел на металлические пальцы второй, натянул капюшон и двинулся к вышке у пустого фонтана. Привалился к ее боку и принялся ждать. Старался не светить лицом перед камерами.
Рядом заливисто рассмеялась девушка, ветер принес сладкий шлейф духов. С другой стороны вышки кто-то хрустел лепешкой с завернутой в нее колбаской; запахло чесноком. В животе заурчало, и Энцо с легкой тоской вспомнил обеденное мясо, умятое за мотелем. Мысли перетекли на экспресс, который отправлялся через три часа. Он поежился. Стоило поторопиться, или их шанс выбраться в Четвертую грозил угодить прямиком в Стикс.
Заслышав тихое жужжание, он глянул наверх из-под края капюшона. Подпрыгнул, на миг очутился над толпой и схватил полосатую тушу легионерского дрона. Тот принялся вырываться, вращая камерами, но Энцо быстро вывел из строя и камеры, и крылья. Сунул дрон под куртку и помчался с площади под встревоженные крики свидетелей.
В паре кварталов он остановился. Стащил зубами перчатку. Пальцы имплантата раздвинулись на фалангах и выпустили тонкие нити датчиков и манипуляторов. Те гибко ввинтились в бело-синее брюхо дрона. Энцо привычно сломал защиту и подключился к данным видеонаблюдения. Ничего не изменилось. Программы информационного щита остались теми же, что и семь лет тому назад. Империя любила экономить на системах общественного наблюдения.
Дрон мигнул индикатором, заурчал, и в память Энцо потекли видеоданные за последние часы.
Именно за такие фокусы он однажды загремел в тюрьму. И, похоже, рецидив не заставил себя долго ждать.
* * *
По привокзальной площади сновали люди, много людей – I-45 не нашла лучшего пункта назначения для наушника-поводыря. А куда еще идти? Они же собирались уезжать, значит, на вокзале Энцо появится точно. Небо над Седьмой курией почернело, зажглись огни фонарей. Один светил прямо на I-45, выделяя ее, как на витрине. Она даже порадовалась. Если что, Энцо не пройдет мимо.
Если вообще станет ее искать.
I-45 лязгнула зубами – скорее от страха, нежели от холода. Тронула наушник, и шум толпы утонул в глубоких басах электронной музыки.
Что же все-таки произошло? Нет, иногда и дома бывало, что лампочки взрывались, стоило понервничать. Но чтобы так?.. Управлять программой и спалить блокнот? Отправить кого-то в обморок? I-45 закусила губу. Может, и с тем патрицием в машине вышла не случайность. Она же чувствовала имплантат в его голове.
Ее накрыла высокая тень, и I-45 сощурилась. Выключила наушник.
– Энцо?
Некто присел рядом на скамью и положил одну руку на спинку. Чужие пальцы коснулись плеча.
– Кто такой Энцо? – осведомился незнакомый мужской голос.
– Нет, я не… Я жду кое-кого, – промямлила I-45, растеряв последнюю уверенность. Она сдвинулась на край лавки и уставилась на снующие по площади тени. Наверное, стоило уйти и не дожидаться очередного конфликта. И куда девались слова, когда были так нужны? Ее уже тошнило от собственной беспомощности и постоянного бегства. Жалкая, тощая слепая, с тихой ненавистью подумала она. Тело номер Сорок Пять.
– Мальчик, ты тут сидишь уже несколько часов.
– Я не мальчик! – огрызнулась I-45.
Сосед умолк. К сожалению, ненадолго.
– Ты не замерзла?
Продрогла немного, но I-45 скорее откусила бы себе язык, чем сказала об этом.
– Я живу неподалеку. Не хочешь прогуляться?
– Нет.
– Что?
– Нет, говорю.
О боги, помогите. Снова бежать не было сил.
– Но у вокзала оставаться опасно. Если тебе некуда идти, мы могли бы…
– Могли бы что? – его оборвал знакомый низкий рык. – Пшел отсюда, урод.
Судя по звуку, приставучего соседа вытолкнули с лавки.
И ударили.
– Да что ты себе позволяешь?! – заголосил он. – Да как ты смеешь?!.
I-45 вскочила, не дожидаясь, пока на крик сбегутся все имперские легионы. Энцо жадно ухватил ее за руку и потащил вперед.
– Марсовы извращенцы… – рычал себе под нос, продираясь в гуще народа. Его металлические пальцы сжимали запястье слишком сильно, но I-45 не жаловалась. Спотыкалась и старалась не отставать.
– Как ты меня нашел? – крикнула она через нарастающий гул толпы.
– Ты в порядке? – вопросом на вопрос ответил Энцо.
– В полном.
– Точно? Он ничего с тобой не сделал? Не говори со всякими паскудными номерами, поняла меня?
I-45 кивнула и охнула, с разбега влетев в его плечо.
Они словно уперлись в стену. Живую изгородь тел, спрессованных у входа на территорию Трансзонального вокзала.
– Иди рядом, – велел Энцо, проталкиваясь впереди. Хотя в такой давке I-45 не потерялась бы даже при сильном желании.
– Подайте, прошу… – сказали на ухо.
– Деньги есть? – хрипло проговорили с другой стороны.
– Билетик, один билетик…
I-45 закашлялась, когда ей дохнули едким дымом в лицо.
– Малыщка, – пробасили со странным говорком. – Не хочещ слехка развлещся?
– Анупшелвонмля! – рявкнул Энцо, и едкий дым развеялся, словно его и не было. Пару раз по штанам скользнули паучьи лапы карманников. Где-то молотили по решетке – судя по звуку, железкой. I-45 отчаянно не хватало воздуха. Она даже принялась дышать ртом – мерно, считая про себя.
Раз, два…
– Десяток денариев, всего десяток…
…Пять, шесть…
– Куда прешь?!
…Семь, восемь…
– У меня маленький ребенок, ему нужно лечение! Прошу, добавьте на рейс…
…Десять, одиннадцать…
– Потерпи, почти дошли, – процедил Энцо, и I-45 кивнула. «Все отлично», – хотела сказать, да в горле пересохло. А после уже было поздно.
Она выпала в пустое пространство и с размаха ткнулась грудью в воротца турникета.
– Ваши билеты и чипы, – сказали ей. Тон вежливый, голос безразличный; девушка-контролер явно устала от смены в гуще вокзального бардака. I-45 задрала рукав куртки и вытянула руку вспотевшей ладонью вверх. Вздрогнула, когда экран сканера коснулся запястья. Сверкнул луч.
– Номер I-45, Десятая курия, – с легким удивлением сказала контролер, и I-45 похолодела. Она даже не знала, что ответить. Что-то пошло не так?
– Номер, и даже два. Какие-то проблемы? – вмешался Энцо. I-45 немного успокоилась, когда он взял ее за руку. Стало не так страшно.
– Нет, простите. Просто господа с… номерной регистрацией редко пользуются услугами нашего экспресса.
– Теперь будут чаще. Там, в Десятой, лотерея прошла в честь цереалий. Столько народу выиграло… – Он присвистнул. – Закачаетесь. Сажать некуда будет.
– Приятно это слышать, – промямлила контролер. Рядом с ее силуэтом вспыхнул зеленый сигнал, и Энцо легонько подтолкнул I-45 за турникет.
– Прошу вас, поднимите руки… – донеслось откуда-то спереди.
Энцо витиевато выругался.
– Досмотр, – прошипел. – Твою же, забыл…
Он подался за I-45. Ладони легли на ее талию, поставили ровно перед собой.
– Сейчас… Иди прямо, не крутись.
– У тебя что, с собой что-то есть? Ты же знал, куда мы идем… – глупо переспросила I-45.
Она шагнула вперед, и голос легионера зазвучал ближе.
– Малая, – шепот Энцо обжег ухо, – я ж не хочу, чтоб нас с тобой раздели в какой-нибудь подворотне. Опасно с пустыми руками-то.
I-45 невесело усмехнулась. Вот, оказывается, что стоило брать с собой из дома; не одежду и даже не наушник с поводырем. Нужно было выменять нож у соседа под мостом. С другой стороны, за ношение оружия номерам полагался тюремный срок…
– Следующий!
Что-то тихо звякнуло и откатилось. Энцо толкнул I-45 вперед. Она сделала шаг, уперлась в ворота пропускного пункта и подняла руки, повинуясь инструкции электронного голоса.
– Везете ли вы с собой оружие? Клик-препараты? – осведомился легионер, дохнув гарумом и луканской колбаской. I-45 качнула головой. Наверное, со своими синяками и дрожащими пальцами она выглядела очень подозрительно. Чувствовала себя настоящей обманщицей. Казалось, что с минуты на минуту к ней подойдут и выведут обратно в чад и крики привокзальной площади, где ей было самое место.
Но никто ее не вывел. Они с Энцо оказались в здании вокзала, светлом и бесконечном, судя по гулявшему эху. Фильтрованный воздух наполняли сладкие, вкусные запахи, в термополии неподалеку звякали чашки и вилки. Стоял ровный гул голосов; высоко под куполом носилось эхо объявлений о готовящихся рейсах.
I-45 наконец захлопнула рот. Она словно попала в иное измерение – из душной Седьмой прямиком в рай для патрициев.
«Трансзональный экспресс до курии Четыре отправляется с пятого пути. Приятной поездки».
Энцо нетерпеливо потянул ее за руку, и I-45 поспешила следом. Теперь ботинки скользили не по грязи, а по гладкому камню. Запах выпечки сменился столь же неземным ароматом духов. Кругом распускались цветные огни, звучала тихая музыка, бормотали новости на общегалактическом – I-45 узнавала отдельные слова из потока речи, выучила кое-что за время работы на заводе.
У экспресса стоял странный шум, словно под напряжением гудели сотни, тысячи проводов. Энцо дошел до конца платформы и затолкал I-45 в вагон: через выступающую подножку, по узкому коридору, где ноги утопали в податливом бипреновом напылении, прямо в купе. Щелкнула дверь, и гул двигателей поутих.
– Это вышло случайно, – вырвалось у I-45, когда Энцо, вздохнув, опустился на сиденье напротив. – Я не хотела сбегать.
– Знаю.
Теплые пальцы ухватили ее руку, перевернули ладонью вверх, и кожу что-то кольнуло. Угол пластиковой карты, поняла I-45.
– Нет, мне не нужно. – Она протянула карту обратно, но Энцо был непреклонен. Пришлось сунуть ее в карман.
Экспресс тронулся. I-45 привалилась плечом к вибрирующему боку вагона. Снаружи что-то мелькало, порой яркое, порой темное. Вдали тянулись световые линии магистралей, число которых становилось все меньше.
Перед зоной отчуждения настроение резко упало. Состав втек в иной мир, над выходом из купе загорелась красная лампочка. Находиться в коридоре во время прохождения земной атмосферы было крайне нежелательно – только в туалет и обратно. В случае аварии и разгерметизации салона двери автоматически блокировались до прибытия службы помощи.
А кто не успел, тот опоздал, сообщил приятный и веселый голос из динамика у потолка.
Купе заливал багряный пульсирующий свет, от которого стало неуютно и тревожно. На ум лезли жуткие версии аварий – как поезд с железным визгом сходит с путей и заваливается набок. Как стекло трескается, впуская жаркий, зараженный радиацией воздух. Или выскочившего в туалет Энцо блокирует в коридоре. I-45 представила, как он будет метаться между бронированными перегородками, а она будет стучать ему из относительной безопасности купе… Подземные духи всегда преследовали ее, уносили близких людей прямиком в Тартар.
Она потерла щеку; та горела и чесалась. В купе вдруг стало нестерпимо душно.
– У меня родители недавно умерли, – вдруг сказала она.
Энцо невнятно хмыкнул в алой темноте.
– Они не были моими настоящими родителями, знаешь? – добавила I-45 после недолгой паузы. – Нашли меня или что-то в этом роде.
На сей раз не последовало даже хмыка. Должно быть, Энцо не захотел слушать ее болтовню и уснул.
I-45 скривила губы и уставилась в марево за стеной. В памяти всплыл бесстрастный голос и скупо отмеренные слова легионера, который навестил поселение под мостом за неделю до смерти мамы. «Надзирающий Отдел Управления Десятой курии», – сказал он тогда.
«Встать в центр комнаты, руки поднять».
Номера всегда подвергались особенному вниманию как нестабильные и склонные к насилию. Стучали выдвигаемые ящики, шуршало вывернутое на пол белье, звенела посуда. А I-45 стояла, поддерживая мать за морщинистую и странно легкую руку. Словно полую кость обтянули шершавой прохладной кожей…
Глаза защипало от слез, и она торопливо зажмурилась. Ткнулась затылком в мягкую спинку сиденья, сложила руки на груди и провалилась в тревожный алый сон.
* * *
За прозрачной стеной купе проносились долгие стадии красных песков. У горизонта они смыкались со столь же кровавым небом. Тусклый пятак луны едва пробивался сквозь туман с рыжей взвесью. Его свет выхватывал торчащие то тут, то там остовы древних небоскребов и брошенных установок. Вдали блестели воздушные купола действующих шахт. Как пузырьки в воде.
Издержки – в графе с именно таким названием Служба Контроля отмечала убывших рабочих, освобождала регистрационные номера и присваивала их кому-то еще. Новому родившемуся муравью. Энцо даже не знал, что было хуже: когда папаша сбегал (как, например, сделал его собственный) или когда любимого отца, кормильца семьи, заливало радиоактивной водой в шахте, после чего добывающая компания отмечала эту смерть как месячную «издержку».
Энцо глянул на бледное и узкое лицо слепой. На скуле размазанная кровь, разбитый нос распух, старый синяк под глазом уже начал светлеть. Заметив, как дрожат ее пальцы, Энцо недовольно цыкнул, снял куртку и набросил на тощие плечи. Тронул белую щеку.
Прохладная.
И мягкая, покрытая детским пушком.
Энцо оперся на кулак и вновь уставился на пропитанную радиацией равнину.
Должно быть, Малая тоже родилась в грозу. Потому ее и забыли на улице.
