Книга: Дерево Серафимы
Назад: 2. Пятьдесят девять.
Дальше: 4. Пятьдесят три.

3. Пятьдесят семь.

Ничего не вспоминал вчера. Почти ничего. Обрывки воспоминаний из разных лет в единое целое не связывались. Они вообще никак не были связаны, те, что вспоминались. Из кабинета в кабинет, из-под одного агрегата к другому – где тут нормально сосредоточится? Не располагает подобная обстановка к растворению в прошлом, давит настоящее и напоминает об отсутствии будущего.
Это я специально родил такую красивую мысленную фразу -
"настоящее напоминает об отсутствии будущего". Я прекрасно представляю свое будущее, другими словами – я знаю, что его у меня нет. И совершенно спокоен по этому поводу. Так зачем я тогда придумал эти слова? В последнее время у меня появилась тяга к красивым фразам. К чему бы это? Хочу сделать красивыми свои воспоминания?.. А вообще – почему человек вдруг решает вспомнить? Не что-то конкретное, а все, всю жизнь. Хотя, что может быть конкретней конкретной жизни? Я недавно подумал (если быть точным – позавчера утром): "…я должен вспомнить все". И не стал задуряться над вопросом: "Зачем?". Почему в какой-то момент человек решает вспомнить все? Должно что-то произойти в его жизни. Какое-то серьезное событие… Вот и ответил. Со мной произошла смерть. Не произошла еще, но скоро произойдет. Вот и решил я вспомнить все.
Вчера в кабинете УЗИ пригляделся к молоденькому врачу. Мысленно я обозвал его "врачишкой", потому что он был уж совсем молодой и похож на мальчика из рекламного ролика, восхваляющего творожно-йогуртовую смесь. Врачишка-растишка. И вдруг вспомнил нашего батальонного военврача. Совершенно непонятная ассоциация. Наш военврач был совершенно другим – с лысинкой, постоянно спрятанной под фуражку и с небольшим, но круглым животиком. Звали его… капитан Красильников.
Он был абсолютно непохож на этого врачишку-растишку. Старше и крупнее.
Помню, была инспекторская проверка. Нас гоняли, как хотели – по стадиону, на перекладине, по штурмовой полосе. Мы-то свое выполнили, нам не впервой – каждый день подобные упражнения под присмотром старшины делали, а раз в полгода сдавали нормативы и получали значки и лычки. Дошла очередь до офицерского состава. Прапор нас увел в казармы, но сразу вернулся назад сдавать личный экзамен по физподготовке, объявив нам перекур. Мы, старики, с понтом пошли в туалет и по дороге завернули к ограде стадиона. Картина, которую мы имели счастье лицезреть повергла нас в буйное ликование. Офицеры болтались на перекладинах как висельники. Мало кто из них смог подтянуться положенные десять раз. Про подъем переворотом и выход силой вообще не было речи. Самый смех был с капитаном
Красильниковым. Кто-то их ротных помог ему подпрыгнуть и ухватиться руками за перекладину. Дальше – все. Капитан дергался всем телом, но вверх ни на сантиметр подняться не мог. Висел, как сосиска и дергался. Мы с бойцами просто оборжались.
Всем офицерам был поставлен зачет. Во всяком случае, так было объявлено на вечерней поверке.
Капитан Красильников был личностью своеобразной. Он считал, что
Устав придуман исключительно для солдат – для рядовых, ефрейторов и сержантов. Офицеров, в частности – его самого – тяготы и лишения воинской службы касаться не должны. Спирт он пил регулярно, даже можно сказать – ежедневно. Когда в части проводились плановые прививки, ватка, смоченная в спирте, таковым не пахла. Скорее, она пахла ацетоном. Ну, понятно, зачем на солдат спирт переводить? В лазарете вместо больных бойцов постоянно находились какие-то чешские шлюхи. Интересно, как он умудрялся проводить их через КПП? Если какой-нибудь боец простужался, и у него поднималась температура,
Красильников давал ему кулек таблеток и бутылек с раствором фуроцилина, полоскать горло. И звонил в роту старшине, говорил: "У тебя в роте такой-то? Ты его в наряды денька три не ставь. А на занятия пусть ходит. Вэл?". И все. Все лечение. Выпроваживая бойца,
Красильников говорил: "Иди солдат, неси службу. И не болей больше.
Да! Бутылек мне вернуть не забудь. Много вас…". Вообще-то солдаты редко болеют, но все же случается, особенно после учений в зимний период. Тем не менее, в лазарет Красильников никогда никого не определял. А куда определить, если там "курвички"? Курвички – чешское называние шлюх. Да, солдаты болеют редко. Вернее, раньше так было – новобранцев брали только крепких. Да и жизнь тогда молодежь другую вела – не бухали, не обпивались пивом, не кололись и не нюхали всякую дрянь. Единственное, что действительно доставало нас в армии, так это грибок и фурунклы. Особенно фурункулы. Кстати, выдавливание чирьев приносило капитану Красильникову по истине садистское наслаждение. Он давил и поглядывал на корчившегося от боли бойца. И приговаривал: "Не ссы карбидом, не делай пыли. Терпи солдат, генералом будешь. Или капитаном на худой конец. Ха-ха-ха!".
Взгляд у него был в эти мгновения какой-то радостный и немного удивленный.
Про Красильникова я вчера вспоминал, а сегодня вообще ничего.
Пусто. В голове пусто. Что-то мне сегодня…
Назад: 2. Пятьдесят девять.
Дальше: 4. Пятьдесят три.