Глава 21

Нессель шла рядом молча, шагая так торопливо, словно пыталась убежать от неведомой твари, дышащей в спину, сжавшиеся в кулаки пальцы мелко подрагивали, а сквозь плотный загар на щеках проступила явственная бледность. По сторонам ведьма не смотрела, уставившись себе под ноги и не видя, кажется, ничего вокруг. Когда Курт снова взял ее за локоть, остановив у двери небольшого домика на тихой безлюдной улице, Нессель вздрогнула, вскинув голову и взглянув на своего спутника так, будто только что вспомнила о его присутствии.

– Дом Хальса, – пояснил Курт, доставая переданный Гайером ключ.

Ведьма медленно кивнула, словно не вполне поняв, о чем речь, и нервно оглянулась назад – туда, где за несколько улиц отсюда осталось жилище с обвалившейся черепицей. В открывшуюся дверь она проскользнула следом за Куртом поспешно и как-то суетливо и застыла на пороге, оглядывая неожиданно скромную обстановку, самой роскошной деталью которой была невысокая этажерка с книгами по правой стене.

Комнат в домике оказалось всего две, не считая кухни, мебель практически отсутствовала, и на осмотр спальни у Курта ушло лишь несколько минут, даже с привычным и полагающимся ad imperatum простукиванием стен и пола в поисках возможного тайника. Нессель сидела в соседней комнате на табурете у стола, рассеянным взглядом вперившись в книжные полки, и за все это время не произнесла ни слова. На самом столе тоже было практически пусто – лишь чернильница, два листа чистой бумаги и один, помятый и порванный в двух местах, исчерканный отираемым пером.

К этажерке с книгами Курт приступил уже с уверенностью, что время расходуется понапрасну. Десяток томиков разной степени объемности, древности и сохранности лежали в беспорядке, вперемешку с бытовыми вещами вроде одинокой перчатки, пустой треснутой глиняной плошки из-под светильника и сломанного, уже какого-то окаменелого, но почему-то не выброшенного пера.

– Хм, – заметил Курт, раскрыв нетолстую книжицу, заложенную в самом начале свернутым обрывком бумаги, – кто бы мог подумать… Фон дер Фогельвейде.

– Что это? – тускло, через силу выговорила Нессель, и он вздохнул, за обложку встряхивая книгу листами вниз:

– Песни. По большей части политические. Он и о любви писал, но в основном восхвалял всевозможных правителей. Кто больше платил, того и восхвалял. Потом начал ваять антипапские вирши, что, правда, не помешало ему, когда он получил свое имение и осел, с той же горячностью сочинять призывы к Крестовому походу…Умел вертеться, аlias . Но был, зараза, талантлив.

– Это снова была случайность, да? – тихо спросила Нессель.

Курт медленно закрыл и положил книжицу на полку, так же неспешно взял следующую.

– «Окассен и Николетт», – произнес он с расстановкой. – Надо же. Покойный, оказывается, был романтичной персоной…

– Тот канцлер, про которого ты говорил, – продолжила Нессель, – он просто споткнулся, упал в воду и утонул. Случайно, это все видели. Этот инквизитор… В дерево ударила молния, и он случайно оказался рядом. Ты сам это видел, никто не убивал его. Мы шли мимо дома, и нас случайно едва не зашибло этой черепицей…

– И ее никто на нас не сталкивал, – договорил Курт, перетряхивая страницы и прощупывая мягкую тканевую обложку. – А со слов хозяйки – эта черепица рано или поздно должна была осыпаться, достаточно было на верхнюю черепичину сесть птице потяжелей…

– Выходит, случайность?

Он вновь не ответил, отвернувшись к этажерке, положил на полку романтическую историю о двух влюбленных и взял следующую книгу, на сей раз оказавшуюся более приличествующей библиотеке инквизитора, – «О софистических опровержениях».

– Я стоял в стороне, – проговорил Курт, глядя на новенький переплет. – Я, если б меня и задело, в худшем случае отделался бы рассеченной кожей и шишкой. А на тебя едва не рухнул водосток, который, если б ты не увернулась, раскроил бы тебе голову.

– Если б ты меня не оттолкнул, – поправила Нессель и, помолчав, уточнила: – Думаешь, кто-то решил убить меня?

– Все эти случайности… не случайны, – негромко, но уверенно отозвался Курт, лишь теперь поняв, насколько не хотелось произносить этого вслух, точно бы идея эта, обитающая всего лишь в мыслях, так и оставалась фантазией, которая только теперь, будучи облеченной в слова, обрела плоть и почти достоверность. – Я не верю в такое количество вероятных и невероятных стечений обстоятельств.

– Кто-то хотел убить меня? – повторила Нессель настойчиво. – Но почему меня? Почему не тебя? Я ничего не сделала и никто не мог подумать, что я могу что-то сделать, я…

– …узрела сеть, – закончил Курт тихо, положив просмотренную книгу на полку, и обернулся к ведьме. – И, похоже, ты была права: она или тот, кто ее контролирует, почувствовали тебя. И испугались.

– Испугались – меня?.. – недоверчиво переспросила она. – Простую ведьму, которая почти ничего не знает и не понимает? Которая не может причинить ему зла, чем бы оно ни было? Я даже не могу понять, что происходит, из-за чего меня можно бояться?

– В любом случае, Готтер, ты видишь и чувствуешь больше других и можешь рассказать об этом мне. И именно это, видимо, им и не понравилось.

– Но как… Как такое возможно? Как человек может управлять течением событий? Ты встречал таких прежде?

– Никогда, – качнул головой Курт. – И сам не представляю, как такое может быть… Тебе надо уехать из Бамберга. Я попрошу Яна и…

– Нет, – тихо, но твердо возразила Нессель. – Я не уеду.

– В следующий раз…

– Заткнись и послушай меня, – оборвала она решительно, и на миг вместо испуганной растерянной женщины Курт вновь увидел ту ершистую, уверенную в себе девчонку, что повстречалась ему десять лет назад. – Я никуда отсюда не поеду, потому что ты без меня не обойдешься. Ты бы знать не знал про эту сеть, если бы не я, ведь так? А кто знает, что еще тебе может встретиться, о чем ты понятия не имеешь? Ты провалишь свое дело, тебя убьют, и мою дочь просто перестанут искать или будут, но всего лишь заодно с этим твоим Каспаром, как довесок. Но не только в этом дело. Ты помнишь, что я тебе говорила? Высшая сила тебе покровительствует. И ты сам признавал, что тебе везет…

– А ты говорила, помнится, что все это – моя заслуга.

– Так и есть, – кивнула Нессель. – Благоволение свыше – это как таланты из той притчи. Кто-то растратил, кто-то закопал их, а кто-то пустил в дело. Ты – именно такой, ты умеешь этим благоволением пользоваться, принимать его и распоряжаться им. Сегодня я бы погибла, если бы тебя не было рядом, понимаешь? Именно тебя. Поэтому я уверена: если здесь, в городе, есть чародеи, которые умеют насылать на людей напасти, если они и вправду решили добиться моей смерти – под охраной твоего друга я проживу полдня, не больше. Стоит мне отойти от тебя, покинуть Бамберг – и я покойница.

– Всерьез полагаешь, – медленно проговорил Курт, – что мое везение перебило насланное ими несчастье? Idest, мое присутствие рядом с тобой сработало… как талисман или вроде того?

– Думаю, да, – неуверенно подтвердила ведьма. – Твое везение, как ты это называешь, или покровительство Господне, как считаю я… а также то, что ты сумел вовремя воспользоваться этим, что бы оно ни было. И это меня спасло.

– Тебя спас человек по имени Хауэр, – возразил он со вздохом, взяв следующую книгу. – Так зовут до недавнего времени никому не известного инструктора наших зондергрупп, который гонял меня до кровавого пота. Это благодаря ему, а не благоволению свыше я проснусь, если в комнате окажется враг, не упаду бездыханным, если этого врага доведется преследовать несколько миль, и скорей всего выживу, если придется сойтись с ним в драке. Это его уроки, а не Господень глас позволили мне сегодня среагировать вовремя.

– Хорошо, – легко согласилась Нессель. – А твой друг охотник учился у этого Хауэра?

– Нет, – признал Курт, раскрывая книгу и перетряхивая страницы. – И здесь мне возразить нечего.

– Поэтому я останусь в городе, – подытожила ведьма. – Рядом с тобой, с твоими умениями, которые в тебя заложил этот ваш инструктор, если тебе так удобней думать, или рядом с благоволением, которое тебя хранит свыше, как думаю я. А мои умения – все, какие есть, – будут рядом с тобой и помогут, чем сумеют.

– Eia, – пробормотал Курт, взявшись за следующую книгу, и Нессель нахмурилась, с подозрением глядя на его удивленное лицо:

– Что? Какая-то ересь?

– Да не то слово… «Согласование Ветхого и Нового Заветов», Иоахим Флорский. Его еще называют «Учением о трех эпохах».

– Никогда не слышала…

– Неудивительно. Это книга не из самых популярных в народе, да к тому же запрещена.

– Почему?

Курт замялся, глядя на ведьму с сомнением, и, тщательно подбирая слова, ответил:

– Даже не знаю, как тебе это объяснить, чтобы вкратце и доходчиво… Принято считать, что наш мир движется к своему концу. Когда он будет – неведомо, но будет точно.

– Второе Пришествие, – кивнула ведьма, даже не став скрывать некоторую оскорбленность. – Я, быть может, и неуч, но уж не настолько.

– Ничего подобного я в виду не имел, – возразил Курт, не сразу продолжив: – Господь пребывает вне времени, Он неизменен, а Троица равновелика, но Иоахим Флорский имел собственное видение и времени, и истории, и Господа Бога. По его мнению – Бог-Отец отвечал за творение, и потому Он соотносится с историей Ветхого Завета, то есть, de facto Царство Отца словно бы осталось в прошлом. Пока понимаешь?

– Да.

– Иисус, по этому учению, отвечает за распространение христианства и спасение, и Его Царство тоже вот-вот завершится. Собственно говоря, в этом и основная суть этой ереси: он предрекал наступление Царства Святого Духа, третьей эпохи, когда все, по сути, встанет с ног на голову. Христианские ценности утратят свою значимость и упразднятся, равно как и Церковь, чины, иерархия – и государственная, и церковная, уйдут в небытие все правила, порядок и законы… По его мнению, тогда и наступит тысячелетнее Царство Духа, когда все люди будут свободны и возвышенны, и повсюду наступит всеобщее благоденствие, ибо каждый будет друг другу братом по велению души, а не по закону.

Нессель помолчала, ожидая продолжения, и, не дождавшись, с сомнением произнесла:

– Быть может, я чего-то не понимаю и когда-то далеко в будущем люди станут именно такими – свободными от греха, и над ними не потребуется иного надзора, кроме совести… Но воображаю я себе это с трудом.

– Это еще не самое сильное возражение, – невесело хмыкнул Курт, вертя в руках книгу; страницы были потрепаны, обложка местами потерлась, и, судя по всему, от недостатка внимания труд покойного ересиарха не страдал. – Вопрос в том, что эта книга делает в доме инквизитора…

– Ну… Он же инквизитор, – неуверенно предположила Нессель. – Изучал то, с чем должен работать…

– Любой из нас знает все эти фантазии наизусть, поверь мне, Флорский разбирался по косточкам не на одной лекции, и к его учению во время учебы по тем или иным причинам возвращались не раз. Что могло заставить его освежать в памяти то, что каждый инквизитор и без того знает, – вот на этот вопрос я не могу ответить…

Курт помедлил, снова неизвестно зачем пробежавшись глазами по страницам, и, вздохнув, поставил книгу обратно, продолжив осмотр.

– И снова «eia», – пробормотал он спустя минуту, осторожно снимая с полки увесистый труд в почти такой же старой и столь же потертой обложке, и Нессель устало уточнила:

– Опять ересь?

– Наоборот, – хмыкнул он, аккуратно раскрывая старый томик. – Фон Шпее. Слышала про такого?

– Нет, кто это?

– Фридрих фон Шпее. Это священник, жил еще во времена, когда «Молот» был в ходу, а братья-конгрегаты не церемонились с методами и особенно не утруждали себя ни сбором доказательств, ни вообще хоть какими-то расследованиями. Фон Шпее был одним из первых, кто попытался сделать хоть что-то, чтобы это прекратить. «Cautio Criminalis» – «Предостережение следователям». Это книга, которую он написал. Нами она изучалась в академии, а в его время вполне могла отправить автора следом за теми, кого он защищал… Вот. – Курт отлистал несколько страниц ближе к концу книги и зачитал вслух: – «Я часто думал, что мы лишь потому не все являемся колдунами, что не прошли через пытку. И это не пустое хвастовство, когда позже один инквизитор осмелился бахвалиться, что если бы ему в руки попал Папа, то и он бы сознался в колдовстве». Или вот: «Дознаватели будут чувствовать себя опозоренными, если им придется вынести оправдательный приговор женщине; если уж она арестована и закована в цепи, ее виновность будет доказана любыми средствами. Тем временем невежественные и упрямые священники изводят несчастное создание так, что она признается во всем, независимо от своей виновности; ведь если она не сделает этого, говорят они, она не найдет спасения и не сможет получить причастия»… Учитывая время, когда это было написано, сравнить это можно разве что со взрывом бочки с порохом посреди людной площади. Книга в свое время наделала много шума: фон Шпее вывернул всю подноготную, включая подробно расписанный материальный доход, который получали все участники процесса, от exsecutor’а до местного владетеля, рассказал о методах и внутренних предписаниях, о которых прежде информация вовне не просачивалась… Вот то, что он сам не оказался в числе казненных после этого, – и впрямь не иначе как Господне благоволение и настоящее чудо.

– И ведь так всё и было – как он написал… – с тихой, бессильной злостью сказала Нессель; Курт кивнул:

– Да. Так было. Но больше не так – в том числе и благодаря таким людям, как он или Альберт Майнц.

– Но что ж тогда удивительного, что такая книга нашлась у инквизитора дома? «Предостережение следователям»… Ведь она для вас и написана, разве нет?

– Так-то оно так, – согласился Курт, осторожно перелистывая страницы: просто взять эту книгу, как остальные, за обложку и встряхнуть он опасался – томик был старый и уже изрядно потрепанный, от резкого движения переплет мог порваться. – Однако за стенами академии его никто обыкновенно не читает – приедается за время обучения. Для убийства времени чтение не из приятных, а нового отсюда почерпнуть инквизитору с несколькими годами реального опыта попросту нечего. Я бы допустил, что у покойного была нездоровая тяга к описанию пыток, однако с романтическими виршами, которых на этих полках, как я погляжу, половина от всего наличествующего, подобное допущение как-то не вяжется.

– Может быть, это как раз и связано с тем, для чего сюда явился ваш убитый служитель? – неуверенно предположила Нессель. – Ведь в этой книге, как я поняла, пишется как раз об этом – о неправедных обвинениях, о напрасных пытках… Может, и правда – все эти казненные здесь, в Бамберге, были казнены ни за что? И Кристиан Хальс был действительно замешан в этом? Или видел, что подобные дела творит обер-инквизитор, и читал эту книгу, потому что его мучила совесть и он пытался сам с собой решить, как быть: пойти против начальства и сознаться или дальше жить, как прежде…

– Учитывая романтические стишки как основную часть библиотеки, я бы не удивился, хотя такое поведение и отдает нравственной флагелляцией, – покривился Курт, продолжая перелистывать страницы. – Особенно для инквизитора в таком ранге и с таким опытом службы.

– А может быть, он исключение среди вас. Посмотри, какая потрепанная книга. Может, он просто из тех, кто читал ее, даже когда ушел из вашей академии, просто так читал, чтобы не забывать, что когда-то было, чтобы не повторить этого. Или такого, по-твоему, быть не может?

– Когда-то, когда я только начинал службу, – отозвался Курт неохотно, – я тоже читал «чтобы помнить». Только не Шпее; я читал сохранившиеся протоколы прежних лет из кельнского архива… Но я тогда был зеленым юнцом, к тому же провалившим свое первое дело, страшно боящимся ошибиться и ничего не знавшим и не умевшим. Будь Хальс таким – я бы не удивился выбору такого чтива… Вспомни его и скажи: он был похож на не уверенного в себе человека?

– А может, он хорошо прикидывался. Вас разве этому не учат?

– Не был, – кивнул Курт, и ведьма лишь молча вздохнула, неловко передернув плечами. – А вот что мне хотелось бы знать, так это где он взял саму книгу и владел ли ею до него кто-нибудь достаточно долго. То есть, прикупил ли он ее как-то на досуге или взял из библиотеки Официума… что скорей всего. И всего красноречивей.

– Это имеет значение?

– Самые зачитанные страницы и самая растянутая прошивка – вовсе не там, где приводятся примеры злоупотреблений, и не там, где автор ударяется в проповеди, – пояснил Курт; пройдя к столу, положил раскрытую книгу и убрал руки: – Смотри.

– На что?

Помедлив, он вновь отошел к этажерке, взял с полки собрание романтических песен ушлого рыцаря и, раскрыв на произвольной странице, положил пухлый томик рядом с трудом фон Шпее. Плотные листы, не пожелав лежать, как было, сами собою перевернулись, оставшись раскрытыми там, где в прошивке блока был легкий дефект – торчащий наружу узелок, который не давал страницам сомкнуться.

– Разницу видишь? – продолжил Курт, кивком указав на книги. – Эту читали подряд, и даже если изредка выбирались для прочтения любимые песни – это делалось редко; страницы не «запомнили» какого-то положения, в каковом книгу держали долго. А здесь – здесь они зачитанные, я бы даже предположил – старательно разглаженные ладонью, дабы лежали открытыми именно в этом месте.

– И, – осторожно уточнила Нессель, – что написано в этом месте?

– «В наши дни, – зачитал он вслух, – не останется никого, независимо от пола, богатства, должности или сана, кто оставался бы в безопасности от подложного обвинения в колдовстве со стороны врага или клеветника»… Et cetera, et cetera. Если кратко – здесь довольно отвлеченные и пространные рассуждения о том, как сосуществуют люди, когда вокруг творится нечто, подобное описанному в этом труде. Показное благонравие, нарочитое благочестие…

– И страх, – тихо договорила Нессель; Курт кивнул, перелистнув оставшиеся страницы, и закрыл книгу:

– И недоверие, и двуличие, и порой это внешнее благочестие переходит в искреннюю, но извращенную веру, доходящую до фанатизма…

– Как у горожан с той девочкой на мосту?

– Мыслишь в верном направлении, – серьезно одобрил Курт, забрав книги со стола, возвратился к этажерке и водрузил их на место. – Да, все это очень похоже на то, что мы видим в Бамберге. Я уже не застал в сознательном возрасте тех времен, когда все описанное было не воспоминаниями и не свидетельствами давно живших очевидцев, а реальностью, но, сдается мне, именно так эта реальность и выглядела тогда. Хальс, поскольку был моим ровесником, этого, к слову, не застал тоже.

– И что все это значит? Почему он, по-твоему, так прицепился к этой книге?

– Быть может, хотел убедиться в том, что ему не мерещится возвращение к старым недобрым временам в одном отдельно взятом городе?.. Если это так – ergo, ни в каких неправомочных арестах и казнях он был не замешан. И если это так – на его месте даже я бы подал отчет руководству с описанием ситуации и недвусмысленным намеком на то, что пора бить тревогу. Мы слишком много сил положили на то, чтобы изменить отношение людей к Конгрегации, а тут все труды прахом.

– Почему «даже ты»?

– Ненавижу отчеты, – покривился Курт и, подумав, вздохнул: – Посему я, верней всего, просто поговорил бы с обером – лично, с глазу на глаз.

– И может быть, – предположила Нессель неуверенно, – он тоже так и сделал?

– Очень даже может быть, – недовольно согласился Курт. – Когда я просматривал отчеты Хальса, ничего подобного я там не нашел. Есть ведь еще и вероятность того, что все происходящее – результат его пусть не злонамеренных, но излишне ретивых действий, называемых простым словом «перестарался». Если вдруг он осознал, что поневоле стал причиной такой ситуации, и ужаснулся собственных деяний – он тем паче никому не сказал ни слова, в лучшем случае пытаясь найти выход и исправить положение самостоятельно.

– Знаешь, меня совсем не греет мысль оправдывать инквизиторов, – неохотно возразила Нессель, – но здесь ведь действительно что-то есть. Сеть – она ведь существует… И вокруг этого Всадника что-то непонятное… Я хочу сказать – может, он и не перестарался? Может, все те, кого здесь казнили, и правда что-то сделали?

– И поэтому меня тоже не удивляет, что в отчетах я ничего не нашел, – кивнул Курт. – И что точно следует сделать теперь, так это узнать как можно больше о скульптуре. Хоть что-то же должно быть известно об истории ее создания, о мастере… Хоть о чем-нибудь. Такая достопримечательность, реликвия – не бывает так, чтобы никто ничего не знал. Должно быть что-то или в клятвенной книге, или в архивах собора, и если с ним связана какая-то легенда, хотя бы байка, хотя бы слух – к этому стоит присмотреться.

– Как? И что ты будешь делать, если что-то узнаешь?

– Зависит от того, что именно я узнаю, – отозвался Курт. – Посмотрю по ситуации.

Нессель в ответ лишь вздохнула, ничего не сказав, и он продолжать тему не стал, вернувшись к обследованию оставшихся книг на этажерке. На осмотр нетолстых томиков и комнаты ушло не более четверти часа с вполне предсказуемым результатом – никаких странных предметов, таинственных или откровенных записей, посланий или пометок обнаружено не было, и майстер инквизитор, мысленно помянув покойного нелестным словом, покинул жилище собрата по служению.

Напряжение, витавшее над улицами Бамберга, уже нельзя было не ощущать повсюду: кучки горожан, собравшиеся там и тут, стали больше, при этом немые и вовсе безлюдные, будто вымершие, улочки попадались все чаще. Ставни во многих домах были закрыты, несмотря на дневное время, – то ли хозяева, включая женщин, ушли, то ли попросту заперлись внутри, предощущая неладное.

По мере приближения к ратуше группки бамбержцев походили уже на небольшие толпы, что подле самой ратуши сливались в единую массу, явно не дышащую дружелюбием по отношению к майстеру инквизитору и его спутнице, и то, что обошлось всего лишь невнятным раздраженным шепотом за спиною, а не чем-то серьезней, можно было считать воистину чудом. Единственным пустующим местом у местного aedificii administrationis urbis был мост – тот самый, где всего несколько часов назад стояли люди плотной гурьбой. Ошметки плоти, кровь и сукровица уже засохли, покрыв камни посеревшей от пыли коркой, и оставались на сапогах крупной сухой грязью. Нессель шла осторожно, чуть приподняв полы послушницкого платья, и вниз старалась не смотреть.

Внутри ратуши царила тишина, первый этаж был совершенно безлюден, и можно было подумать, что все здание пусто и заброшено. Курт прошел на второй этаж, так и не повстречав никого – ни идущего из архива писаря, ни явившегося с докладом магистратского дознавателя, не слыша ни звука, кроме гулкого эха собственных шагов и шороха платья идущей следом ведьмы.

– Попрятались, – шепотом произнесла Нессель, когда он остановился, ища взглядом нужную дверь. – Как там, у епископа в крепости…

– Только тут боятся явно не меня, – недовольно отозвался Курт, зашагав к зале, где в прошлое свое посещение приюта законности беседовал с ратманами. – И совершенно напрасно, в чем я и намереваюсь их убедить.

Ведьма покосилась на него исподлобья не то с укоризной, не то настороженно, однако на сей раз промолчала, не став попрекать майстера инквизитора за недостаточную любовь к ближнему. Курт распахнул дверь с ходу, не стуча, и прошел в залу, ни на миг не замявшись на пороге; Нессель вошла следом и, уже привычно отыскав взглядом свободный табурет у стены, прошла к нему и молча уселась под удивленно-напряженными взглядами присутствующих.

Присутствовали трое – уже знакомые Курту по прошлому посещению бюргермайстер Якоб Бём и ратманы Штефан Гертнер и Клаус Вальдфогель, каковой, помимо прочего, исполнял также и функции мирского дознавателя в Бамберге. Насколько смог оценить майстер инквизитор при общении с ним в доме убитого Мауса – исполнял неуклюже, но с величайшим рвением…

– Майстер Гессе, – поприветствовал Бём недовольно, и сквозь подчеркнутую холодность в голосе его все же пробилась тень настороженности. – А мы полагали, вы всецело поглощены рассмотрением дела о ведьме на мосту.

– Именно этим я и поглощен, – согласился Курт сухо, проигнорировав табурет, на который ему любезно указал бюргермайстер, и остановился напротив собравшихся, опершись о столешницу кулаками. – Можно сказать, меня давно ничто настолько всецело не поглощало, как упомянутое вами дело о преднамеренном убийстве на мосту.

– Боюсь, мы с вами подразумеваем нечто разное, говоря о произошедшем.

– Я заметил, – отозвался он, переведя взгляд с Бёма на сидящих подле него ратманов. – И хотел бы узнать, кто именно и по какой причине постановил, что арестованные за убийство Ульрики Фарбер должны остаться в руках Конгрегации?

– Позвольте, постановлено было не это, – возразил Вальдфогель, и его сослужители синхронно кивнули. – Мы заявили, что их вина не доказана по причине того, что неясна природа сил, каковыми воспользовалась эта… девушка. Если она и впрямь была ведьмой, тем паче виновной в смерти инквизитора, то горожане, пусть и несколько… поспешно и излишне рьяно совершили справедливое возмездие, и тогда их надлежит отпустить по домам. Если же девушка была невиновна, то кара на головы тех, кто сумел уйти от ее или Господнего возмездия, должна пасть от руки Конгрегации, ведь они взяли на себя право действовать как инквизиторы, а это, сколь мне известно, карается. И согласитесь, майстер инквизитор, это не наше дело – расследовать подобное, этим должен заниматься Официум и майстер обер-инквизитор…

– Обер-инквизитор мертв, – коротко оборвал Курт.

– Как?.. – растерянно пробормотал бюргермайстер; он пожал плечами:

– Майстер Нойердорф был в возрасте и болен. Последние события, как вы не могли не знать, выбили его из колеи, а больное сердце доделало остальное.

– Requiem aeternam donaei, Domine, – пробормотал доселе молчавший Штефан Гертнер, суетливо перекрестившись. – Но как же теперь…

– Теперь, согласно всем предписаниям и правилам, обязанности и полномочия обер-инквизитора в этом городе временно принимаю я. – Курт помолчал, давая присутствующим в полной мере осознать последствия этой новости, и продолжил: – И как служитель, имеющий право во многих отношениях говорить от лица Конгрегации, заявляю: Ульрика Фарбер не была ведьмой. Она была доброй католичкой и благочестивой девицей, несправедливо обвиненной и убитой.

– С чего вы это взяли, майстер Гессе? – с вызовом усмехнулся Вальдфогель. – Определили на глаз?

– Кто-нибудь из вас знает, почему обвинили именно ее? – распрямившись, спросил Курт и, не услышав ответа, кивнул: – Разумеется, я так и знал, никому и в голову не пришло поинтересоваться хотя бы тем, что произошло, дабы определить, почему произошло и как… Она дочь прядильщицы и помогает матери с ее делом, в том числе – продает горожанам шерсть или вещицы, которые вяжет сама. Этим утром к ней зашла проверить свой заказ соседка, Ульрика вязала домашние башмачки для ее ребенка. Поскольку младенец растет быстро, а о цене договаривались долго и начало работы затянулось, ребенка принесли на примерку, когда работа еще не была окончена. И когда почти готовый башмачок, закрепленный булавками, натягивали на ногу младенца, от пальцев Ульрики проскочила искра, которую почувствовала та самая соседка и видела присутствовавшая там же ее подруга. Именно поэтому она решила, что, primo, Ульрика решила отомстить ей за несговорчивость в цене и наслать несчастье на ее ребенка, а также, secundo, что и большую искру, то есть молнию, убившую Кристиана Хальса, также вызвала Ульрика.

– И?.. – осторожно уточнил Штефан Гертнер, когда Курт умолк, ожидая реакции.

– Шерсть, – коротко пояснил он, с немалым усилием удержав вот-вот готовое вырваться нелестное мнение об умственных способностях ратмана. – Она целыми днями возится с шерстью, а потом еще и вяжет из нее. С вами что же, никогда не бывало подобного? Ни у кого не искрила о пальцы булавка, вытащенная из шерстяного плаща? Это не малефиция, не чародейство, даже не фокус, а обычное натуральное явление.

– Положим, так, – скептически поджал губы бюргермайстер. – Но то, что случилось на мосту, вы ведь не назовете натуральным явлением, майстер Гессе?

– Разумеется, нет, майстер Бём, – подчеркнуто любезно согласился Курт. – То, что случилось на мосту, было заслуженной карой за убийство невинного.

– Да с чего вы взяли, что невинного? – уже не скрывая возмущения, выговорил Вальдфогель. – Даже если девица метала искры по какому-то там природному явлению, кто вам сказал, что она не была ведьмой?

– Можно сказать – она сама, – отозвался Курт, и ратман запнулся, глядя на него почти испуганно. – А точнее – она мне это доказала. Вам известно, где я находился в момент происшествия?

– Нет, я…

– В Регнитце. Прямо в реке. Я пытался вытащить ее из воды, когда увидел, что оборвалась веревка, и когда все началось – находился на расстоянии вытянутой руки от Ульрики Фарбер, в той самой кипящей воде. Взгляните, я похож на хорошо проваренного рака?

– Даже у ведьм бывает человеческое чувство, – неуверенно возразил магистратский дознаватель. – И быть может, ее сила как раз потому и защитила вас, что она оценила ваше стремление спасти ей жизнь…

– Видите это? – приподняв руку, оборвал Курт, продемонстрировав собравшимся короткие деревянные четки, висящие на запястье. – Думаю, вам доводилось слышать, что Молот Ведьм носит с собой реликвию святого, так вот это – она и есть. Я выронил ее, когда нырнул в воду. Сказать, кто поднял ее со дна, вынес к поверхности и возвратил мне?.. Эта девочка – не ведьма, – коротко подытожил он, так и не услышав в ответ ни слова. – Это говорю я, и с моим решением согласен Его Преосвященство епископ фон Киппенбергер. Желаете поспорить с нами обоими – милости прошу, я отпишусь начальству, мы соберем в Бамберге нарочитый consilium, и вы выступите в прениях по этому вопросу против меня, вашего епископа, а также богословов и священнослужителей Конгрегации. Согласны?

Вальдфогель переглянулся с бюргермайстером и собратом по службе и лишь неопределенно покачал головой, буркнув нечто неразборчивое.

– Стало быть, не согласны, – подытожил Курт. – Стало быть, мои слова если и ставите под сомнение – возразить вам нечем и никаких доказательств обратного у вас нет. И как верно заметили вы сами, это наше дело – определять виновность или невиновность подозреваемых в ереси и колдовстве, и не суть важно, жив этот подозреваемый или скончался. В данном случае расследование было проведено мною, мною же было вынесено постановление о невиновности, и когда я оформлю его письменно, оное постановление заверит Его Преосвященство. Ergo мы имеем: убитую девочку, несколько погибших ее убийц и пару десятков соучастников, каковые и должны быть судимы по светскому закону светскими судьями. Idest – ратом.

– Почему это именно ратом? – недовольно уточнил Бём. – Если даже принять ваше решение как истинное, тем паче, что и Его Преосвященство согласен с ним… Эти люди самовольно взяли на себя право действовать как инквизиторы, а посему…

– Ничего подобного, – перебил его Курт. – В своих действиях они руководствовались тем, что из практики Конгрегации давно вычеркнуто, мало того – прямо запрещено. То есть, действовали не как инквизиторы, а как обычные убийцы. Убийствами, их расследованием и карой должен заниматься рат, или я что-то путаю?

– Но, – упрямо возразил Бём, – это было преступление, затрагивающее интересы Конгрегации, посему…

– Вот как, – вновь холодно оборвал его Курт. – Стало быть, убийства горожан в Бамберге интересуют и тревожат только Конгрегацию, но никак не глав города? Не могу не возрадоваться тому, что не являюсь обитателем этой дыры… Что ж, пусть так. Ввиду своих полномочий и права не только провести расследование, но и при необходимости судить и казнить на месте – я это сделаю, коли уж вы, господа ратманы, не желаете исполнять то, для чего были поставлены. Поскольку протокол судебного процесса также буду составлять и оглашать я, считаю своим долгом сообщить вам его краткое содержание. Singulatim, там будет упомянуто о том, что светским властям Бамберга было рекомендовано принять арестованных sub jurisdictionem urbanam, в рамках каковой виновным грозило бы либо повешение, если прямое участие в убийстве будет доказано, либо же телесное наказание или вовсе штраф, однако рат от предложения Официума отказался, в результате чего все подсудимые заранее обречены на мучительную кару, которую не каждый из них способен будет пережить. Думаю, жители этого благословенного города оценят человеколюбие и доброту избранных ими управителей. Как вы полагаете, господа?

– Ну вы и… – проговорил дознаватель Вальдфогель сквозь зубы и запнулся, не докончив. Курт кивнул:

– Да, к вашему сожалению. Если вас не удручает ваша будущность в связи с подобным поворотом дела – что ж, я, как и полагается служителю Господа, проявлю смирение и не стану более с вами спорить. На том и порешим, господа?

Бюргермайстер исподволь переглянулся со своими сослужителями, раздраженно поджав губы, помедлил, невольно бросив взгляд в окно, сквозь которое было не видно, но отчетливо слышно гулкий голос толпы, и, наконец, нехотя кивнул:

– Мы явимся забрать арестованных не позже, чем через час.

– Славно, – подытожил Курт сухо, кивнув Нессель, и та молча поднялась. – Напоследок у меня есть еще один вопрос: где располагается ваш архив и кто может предоставить мне для ознакомления городские хроники и документы, начиная примерно с тысяча двести тридцать пятого года.

– Прошу прощения… – пробормотал Вальдфогель растерянно. – Историю города?! Вы хотите изучить историю Бамберга за полтора века, майстер Гессе? Сейчас?!

– Знанию всегда есть время, – нарочито благодушно улыбнулся он, и Бём, поморщившись, поспешно кивнул вверх:

– Это прямо над нами, майстер инквизитор. Третья от лестницы дверь. Там сейчас находится наш канцлер, он окажет вам всю необходимую помощь.

– Должность канцлера, как я понимаю, с основными обязанностями совмещает ваш нотариус Клаус Хопп – тот, что заменил собой прежнего, безвременно утопшего?

– Да, – всеми силами стараясь сдерживать раздражение, подтвердил бюргермайстер. – Но смею вас заверить, он знает свое дело и сможет вам помочь, что бы вы там ни желали узнать.

– Надеюсь, – кивнул Курт, подчеркнуто учтиво кивнув присутствующим, и направился к выходу, потянув Нессель за собою.