Книга: Дочь палача и театр смерти
Назад: 19
Дальше: Заключение

Эпилог

Шонгау, начало июня 1670 года от Рождества Христова
Солнечным июньским днем в Шонгау состоялась самая зрелищная за последние десятилетия казнь.
Люди съехались даже из Ландсберга, Аугсбурга и других городов, чтобы посмотреть, как покончат с бывшим бургомистром Маттеусом Бюхнером и его сообщниками. Народу было столько, что зрители даже на соседних полях пытались занять места поудобнее. В трактирах Шонгау было не протолкнуться, крестьяне сдавали внаем сараи. Богатая добыча ждала также бродячих торговцев, уличных музыкантов и воров.
Несмотря на обвинение в государственной измене и участии в контрабанде соли, Маттеус Бюхнер, будучи патрицием, имел право на быстрое обезглавливание. Потом говорили, что он умер с достоинством, не издав ни единого крика. Хотя, возможно, причина заключалась и в том, что Куизлю потребовался всего один удар, до того быстрый и точный, что голова еще мгновение держалась на туловище и только потом свалилась под ропот многочисленных зрителей. Столь же искусно палач обезглавил и судью Йоханнеса Ригера, который понес заслуженное наказание, будучи главарем банды в Обераммергау.
Потом Куизль долго и с вызовом смотрел на зрителей, словно ждал извинений от тех, кто до недавнего времени называл его никчемным пьяницей.
– Даже не верится, что в его возрасте еще можно так вот мечом рубануть, – пробормотал Вильгельм Харденберг, старый патриций и член городского Совета. – А говорят ведь, что в Обераммергау он сорвался с горы и сломал при этом ногу… Пару недель назад вид у него был неважный, а теперь он только прихрамывает, даже в лубке.
Стоявший рядом аптекарь Магнус Йоханнсон согласно кивнул:
– Он был и останется лучшим палачом в Баварии. Хотя некоторые до недавних пор считали иначе и с радостью оставили бы палачом мастера Ганса из Вайльхайма. – Йоханнсон насмешливо покосился на Харденберга и мотнул головой: – Воистину жуткий тип этот мастер Ганс. Эти его белые волосы! Наш Куизль по сравнению с ним самый развеселый малый. Хотя… – Он помедлил. – Говорят, Куизль бросил пить. Больше ни капли в рот не берет. – Аптекарь рассмеялся: – Вот увидите, наш палач на старости лет еще и в ярые кальвинисты запишется!
– Боже упаси! – Харденберг возмущенно потряс головой и перекрестился. – Ну, как бы то ни было, следует благодарить Господа, что этот мерзкий заговор наконец разоблачили.
Оба патриция единодушно покивали. При этом ни один из них не упомянул, что они, как и большинство других советников, до недавних пор были верными сторонниками Бюхнера. Однако секретарь Лехнер отдал под суд одного лишь бургомистра. От остальных он заново принял присягу и этим ограничился. Таким образом, в будущем Лехнер мог быть уверенным в преданности патрициев.
Тирольцу и Мельхиору Рансмайеру повезло меньше. Как сообщники Бюхнера, они тоже оказались на эшафоте. Куизль допрашивал их на протяжении трех дней в присутствии нескольких человек из Мюнхена. В итоге они все рассказали о контрабандных переправах. Поскольку эти двое не принадлежали к числу патрициев или дворян, то и на обезглавливание рассчитывать не могли. Однако Лехнер отказался от колесования, которое обычно применялось в подобных случаях. Куизль повесил их, как жалких разбойников. При этом тиролец выказал куда больше достоинства, нежели доктор.
Рансмайер скулил всю дорогу до места казни. Он молил о прощении и взывал к своим влиятельным пациентам, но те лишь отводили взгляд, когда повозка проезжала мимо. У виселицы доктор так вырывался, что Куизлю пришлось замотать его веревками, точно в кокон. Когда все увидели, что без парика Рансмайер был почти лысым, поднялся смех. Глаза казнимого от страха выкатились из орбит и блестели, как стеклянные шарики.
Если тирольца Куизль дернул за ноги, чтобы сломать ему шею и тем самым избавить от страданий, то Рансмайера он заставил выплясывать, пока ноги не перестали дергаться. Те из зрителей, что стояли в первых рядах, утверждали, что заметили торжествующий блеск в глазах палача. Но разве можно утверждать что-то наверняка о человеке, чье лицо скрыто под капюшоном?
Ближе к полудню казнь завершилась, и зрители стали спешно расходиться, занимая места в шумных трактирах. Куизль получил в общей сложности двадцать новеньких сверкающих гульденов, а к ним – зажаренного целиком барана. Поэтому вечером Куизли устроили у себя дома ужин, не поскупившись на пиво и вино.
– И ты что же, в самом деле не станешь ничего пить? – с удивлением спросила Магдалена, глядя, как отец откусывает от окорока. – Говорят, ты…
– Много чего говорят, кому заняться нечем, – ответил тот с набитым ртом и кивнул на полную кружку: – Пить человеку что-то нужно, а вода в нашем квартале годится разве что на травление кож. Ограничусь разбавленным пивом; на вкус не так уж скверно, а в голове и после трех кружек ясно. Другим тоже следовало бы так поступить.
Палач бросил недоверчивый взгляд на младшую дочь. Барбара как раз подняла кружку с подмастерьем живодера, и вид у нее был не совсем трезвый. Магдалена вздохнула с облегчением, когда увидела, что сестра улыбается. Барбара по-прежнему просыпалась иногда по ночам вся в поту, когда возвращались воспоминания о кошмарной ночи с Мельхиором Рансмайером. После тех событий она заметно повзрослела, стала более зрелой, встречи с парнями теперь стали редкостью – хоть и не прекратились совсем.
– Радуйся, что Барбара вновь ощутила вкус к жизни, – сказала Магдалена отцу. – То, что ей довелось пережить за то время, просто ужасно. Надеюсь, она сможет когда-нибудь забыть ту боль, которую причинил ей Рансмайер.
Раздался хруст. Палач переломил пополам баранью ножку.
– Я должен был колесовать ублюдка, – процедил он сквозь зубы.
После того падения в горах Аммергау Якоб, помимо сломанной ноги и заметной прорехи между зубами, заработал несколько жутких шрамов. Один из них пересекал лоб и придавал Куизлю вид еще более устрашающий.
– Даже не знаю… я рада, что Лехнер не прибегает больше к этому зверству, – ответила Магдалена. – Такое просто немыслимо в наше время. И в Обераммергау Лехнер приказал лишь высечь и выставить у позорного столба всех, кто связался с контрабандой. Он ведь понимает, что они еще пригодятся ему… – Она взяла отца за руку. – Уж поверь, Рансмайер за то, что он сотворил, долго будет печься в аду.
– Ад уже здесь, на земле. – Палач со злостью ударил по столу. – Дьявол, если бы Паулю не удалось сбежать, кто знает…
Он не стал договаривать. Наверное, слишком ужасной была мысль, чтобы обдумывать ее до конца.
Магдалена оглядела остальных гостей. У противоположного края стола сидела знахарка Марта Штехлин и о чем-то оживленно говорила с Якобом Шреефоглем. Патриций не преминул после казни заглянуть в гости к палаческой семье – несмотря на то, что в Совете ему наверняка придется выслушать пару язвительных замечаний.
Штехлин действительно удалось в тот день переговорить со Шреефоглем и еще с кем-то из молодых советников. Потом, обнаружив на старом кладбище мешки с солью, они все поняли. Дальше события развивались очень быстро. Шреефогль потребовал обыскать дом Рансмайера, и по дороге они повстречали Пауля. Последующий допрос не оставил Бюхнеру иного выбора, кроме как сознаться во всем. Так он хотя бы сумел избежать пытки, на которую несколькими днями раньше обрекал Барбару.
– А ну, стой! Умри, как подобает курице!
Пауль, вооруженный своим деревянным мечом, с воплями гонялся за курицей, которая спряталась под столом. Он с удивительной легкостью оправился после пережитого, хотя Магдалену порой пугала его невозмутимость. У нее не было кровотечений, и Штехлин заверила, что ребенок в утробе не пострадал. Магдалена чувствовала, как начал возрастать за эти недели аппетит, и стала носить широкие юбки. Она усмехнулась. Поразительно, как это Симон до сих пор ничего не заметил. Правда, работа с пациентами, которые с нетерпением дожидались его возвращения из Обераммергау, отнимала все его время.
Петер между тем задумчиво листал книгу с анатомическими зарисовками из библиотеки Георга Кайзера. Среди документов в доме учителя нашлось старое завещание, в котором он передавал Симону все свои книги, включая дорогие альбомы Андреаса Везалия. Множество прекрасных книг в значительной мере помогли Симону пережить предательство и ужасную смерть старого друга.
Магдалене вдруг вспомнились колдовские книги Йорга Абриля, которые теперь хранились в городском архиве, где Барбара не могла добраться до них, что несказанно радовало. Как и записи Кайзера, эти книги, казалось, обладали притягательной силой и могли вскружить голову любому, кто неосмотрительно их откроет. Магдалена опасливо взглянула на Петера, который завороженно перелистывал страницы с анатомическими зарисовками.
«Наверное, все книги обладают магической силой, – подумала она. – Простые буквы складываются у нас в голове в образы, сцены и разговоры».
– А вы слышали последние новости из Обераммергау? – громко спросил Симон и вывел Магдалену из задумчивости. Он вытер жирный рот и стал рассказывать: – Посыльный, который привез мне книги, поделился… Рудники в горах завалили, а тех двух ребят похоронили на кладбище со всеми почестями. – Он улыбнулся: – Да, и с тех пор как Аммергау перешел под управление Лехнера, у батрацких детей дела стали получше. Маленькая Йозеффа и Мартин поправились. Как и Конрад Файстенмантель, кстати. После того что над ним учинили жители, он собирается перебраться в Нюрнберг и продавать резные фигурки там. Уверен, старый стервятник разбогатеет еще больше.
– А что с мистерией? – спросила Магдалена.
– Ну, они решили провести ее, как того требует традиция, через четыре года, и в этот раз вложат в нее кучу денег. Эта мистерия будет еще грандиознее, чем планировалось! – Симон рассмеялся. – Видимо, эти упрямцы всерьез полагают, что когда-нибудь в их дыру хлынет народ со всего мира. В одном им следует отдать должное: упорства и фантазии у них с избытком.
– А этого Вюрмзеера разыскали? – спросил Куизль, ковыряя в зубах.
Симон помотал головой:
– Только его плащ, недалеко от Сокольего утеса. Вюрмзеер, наверное, скинул его, чтоб не мешал взбираться по горам. Через несколько дней после той снежной бури на вершинах заметно подтаяло, сошло несколько лавин… Многие полагают, что Вюрмзеер попал под одну из них. В таком случае Кофель отдаст его лишь через несколько лет.
– Уж Кофель без жертвы не останется, – глухо пробормотал палач.
– Что ты сказал? – переспросила Магдалена.
Но в этот момент снаружи послышалось лошадиное ржание, а затем и скрип колес. Магдалена настороженно прислушалась.
– Я знаю лишь одного человека, который может приехать к нам в карете, – произнесла она с хмурым видом. – Но он в нашем квартале появляется крайне редко.
Раздался стук. Затем дверь распахнулась и в комнату без приглашения вошел солдат в блестящей кирасе. Это был один из тех молодых рекрутов, которых прислали из Мюнхена в распоряжение Лехнера, поскольку тот получил в управление Аммергау.
– Его превосходительство секретарь Лехнер хочет видеть палача и его семью! – отчеканил солдат, стукнув при этом каблуками. – Немедленно!
– Если это и есть новое время, о котором ты говорила, то я лучше останусь в старом, – проворчал палач, обращаясь к Магдалене.
Однако он встал и вышел за дверь. Симон с Магдаленой, охваченные любопытством, последовали за ним.
Снаружи их дожидался Иоганн Лехнер. Он и не подумал выйти из кареты, а вместо этого прикрыл рот шелковым платком и усердно обмахивался.
– Как же здесь воняет! – проговорил он сквозь шелк. – Надо бы уже придумать что-нибудь. Подземный канал для сточных вод или что-то в этом роде. Но я снова витаю в облаках…
Секретарь со вздохом убрал платок и повернулся к Куизлям:
– Не хочу надолго прерывать ваше застолье. Но есть некоторые вопросы, которые мне хотелось бы обговорить с вами как можно скорее. Для начала мое почтение: казнь выше всяких похвал, – секретарь благосклонно кивнул палачу. – Похоже, своего мастерства ты еще не растерял. Я хотел бы попросить тебя лишь об одном одолжении. Что скажешь, если мы не станем хоронить те четыре трупа, а обработаем их солевым раствором и повесим на балках эшафота? Так они провисят еще с год и будут служить предостережением всякому, кто вздумает нарушить соляную монополию его сиятельства, баварского курфюрста.
Куизль нерешительно кивнул.
– Не сказать, что это привычное дело, но попробовать можно. Обойдется еще в пару гульденов… – Он почесал свой длинный нос. – Но вы ведь не затем явились в эту вонь, чтобы сказать мне об этом?
Лехнер улыбнулся:
– Нет, конечно. Меня привели сюда еще два вопроса. Первый касается расследования в отношении твоей дочери Барбары…
Магдалена вздрогнула. Она считала, что после тех ужасных событий с сестры снимут все обвинения. Но колдовские книги, конечно же, никуда не делись, как и обвинение в их хранении.
– Я еще раз просмотрел эти… колдовские книги вашего предка, – произнес Лехнер, обращаясь к Магдалене. – И согласен с вами, что здесь имеет место не колдовство, а простые протоколы допросов. Поэтому их давно следовало поместить в архив. Но, ввиду давности этого дела, можно закрыть на него глаза. Что же касается второго вопроса, то я должен проявить строгость…
Магдалена поджала губы. Что на этот раз? В чем они еще провинились, о чем она не знала?
Лехнер окинул пренебрежительным взглядом чуть покосившийся дом палача и снова принялся обмахиваться платком.
– Жилье вроде этого просто не достойно городского лекаря. И я настаиваю, чтобы по крайней мере ваш супруг и вы перебрались в город. Ваш отец, если захочет, может оставаться здесь.
Магдалена в недоумении взглянула на секретаря. Симон тоже какое-то время пребывал в замешательстве.
– Не достойно… лекаря? – проговорил он потом, запинаясь. – Какого лекаря? Боюсь, я не совсем вас понимаю…
– Ну, после смерти Рансмайера мы опять остались без врача. – Лехнер потер виски, словно едкая вонь вызывала у него головную боль. – Я почитал уставы; в них сказано, что Совет может назначить лекарем цирюльника, если того требуют обстоятельства. Думаю, сейчас именно тот случай. В Шонгау нужен лекарь. Почему бы вам не занять его место? О вас хорошо отзываются.
– То есть… хотите сказать… – растерянно бормотал Симон.
– Ты оглох или головой стукнулся? – проворчал палач. – Господин Лехнер назначает тебя городским лекарем в Шонгау. Я-то по-прежнему считаю тебя законченным коновалом, но…
– Ах, отец! – перебила его Магдалена со смехом. – Помолчи, пока господин секретарь не передумал.
Лехнер вопросительно взглянул на Симона:
– Ну так что? Хотите стать новым городским лекарем и продолжить дело своего отца?
– Я… да. – Симон выпрямился, как солдат, потрясенный известием. – И, с Божьей милостью, я вас не разочарую. При новых методах, совершенно…
Лехнер отмахнулся:
– Обойдусь без ваших поучений, простого «да» было бы достаточно. Завтра можете перебраться в дом своего гнусного предшественника и приступать к работе. Об арендной плате еще поговорим. – Секретарь аккуратно сложил платок и убрал в карман. – Она будет установлена в соответствии с вашим новым доходом, который заметно возрастет в сравнении с прежним. У доктора Рансмайера было, как вам известно, немало состоятельных пациентов. Я в том числе. А теперь прошу простить меня.
Секретарь махнул кучеру, и тот щелкнул кнутом. Заскрипели колеса, и вскоре карета затерялась среди домов Кожевенного квартала. Магдалена с отцом и Симоном постояли на слякотной улице. Фронвизеру до сих пор не верилось в свое счастье.
– Я стану городским лекарем, – бормотал он. – Вот бы мой отец дожил до этого дня! Doctor medicinae!..
– Нечего хвост распускать, – напустился на него Куизль. – Разве от этого что-то изменится? Ты, как раньше, будешь лечить людей, просто на латыни это звучит более вычурно.
Прихрамывая, палач вернулся в дом, где его в нетерпении дожидались внуки. Должно быть, между ними снова произошла ссора. Деревянный меч Пауля валялся сломанный, а на рисунке Петера было видно несколько темных пятен. Оба ревели. Палач ухватил их за шиворот и повел к Леху, где собирался смастерить для них водяное колесо из ивовой коры.
Симон проводил сыновей тоскливым взглядом.
– От них иногда житья нет. Особенно от Пауля. – Он вздохнул: – Но уже невозможно представить жизнь без них.
– Это и называется семьей, – ответила Магдалена с улыбкой. Она подмигнула ему и погладила при этом свой полноватый живот, еще не заметный под просторным платьем. – Учитывая, что у нас скоро… хорошо, что мы скоро переберемся в дом побольше.
– Ты… имеешь в виду?..
Магдалена насмешливо скривила губы.
– Очевидно, новый городской лекарь, столь выдающийся doctor medicinae, не заметил кое-каких признаков беременности у собственной жены. – Она стала загибать пальцы. – Определенная округлость, тошнота, головокружение, усталость, аппетит…
– Я думал, ты больна! – запротестовал Симон.
– Эх, господину доктору еще столько нужно перенять у простых знахарок. – Магдалена рассмеялась и обняла мужа. – Пойдем внутрь, выпьем за нового лекаря Шонгау. И за будущее пополнение. Я буквально чувствую, эту девочку ждет великая судьба.
Симон нахмурился и осторожно провел рукой по ее округлому животу.
– Это будет девочка? Откуда ты знаешь?..
– Как я уже сказала, тебе еще есть чему у меня поучиться.
Магдалена высвободилась и пошла в дом, навстречу веселому и довольному гомону.
– Хотя я и дочь простого палача, – добавила она с улыбкой и чувством полного удовлетворения.
Она снова была дома.
Назад: 19
Дальше: Заключение