Глава 58

Прошло четыре месяца. По устоявшейся традиции декабрь был сырым и дождливым. Поэтому о приближающемся Новом годе напоминали не сугробы и бодрящие морозы, а украшенные витрины магазинов, которым, однако, так и не удавалось создать у жителей города праздничное настроение. Спасаясь от моросящего зимнего дождя и старательно обходя кратеры с грязной жижей на асфальте, прохожие смотрели не на зазывающие елочные огни и причудливо мигающую иллюминацию, а себе под ноги и стремились быстрее добраться до дома, чтобы укрыться от этой затянувшейся непогоды.

Я заразилась всеобщей хандрой и по возможности старалась не выходить из дома. Интересных дел не было, а собирать досье на неверных супругов накануне Нового года не хотелось. Ленка с утра до вечера пропадала в школе, где шла бурная подготовка к Новому году. Единственным развлечением в эти хмурые дни были письма от Анатолия. Это были не те мыльные письма, которые мы стали писать друг другу с появлением в нашей жизни Интернета, а настоящие, написанные от руки и запечатанные в конверт. Если почта работала без накладок, что случалось крайне редко, то письма приходили через день, но чаще всего это были два-три письма сразу.

Получив письмо, я забиралась в уютный уголок дивана-гиневана и принималась за чтение. Сама я писать письма не любила, предпочитая быструю и удобную мобильную связь. Но сейчас я поняла, что слова, написанные на бумаге, которые не застают врасплох, которые можно перечитать или просто положить в ящик стола, и они будут греть душу, это то, от чего мы отвыкли, предпочтя удобное настоящему.

Однажды утром я, как всегда, вышла из квартиры, чтобы спуститься к почтовому ящику, и увидела, что дверь квартиры Ирины Александровны открыта — до этого она была опечатана — и за ней слышатся какие-то голоса. Я тихонько подошла к двери, и та неожиданно распахнулась. На пороге появилась женщина.

— Добрый день, — сказала я ей. — Я хотела бы знать, что здесь происходит.

— Я из музея. Администрацией города принято решение о передаче коллекции гражданки Мироновой нашему музею. Так что не беспокойтесь, мы не воры и не грабители. А вы не та самая Татьяна Иванова, которая помогла раскрыть убийство Ирины Александровны?

— Та самая, — ответила я. — А можно мне войти в квартиру?

— Вам можно, — сделав ударение на первом слове, произнесла женщина.

Я вошла в квартиру. По ней сновали рабочие, на полу стояли ящики со стружкой, куда они бережно укладывали старинные статуэтки, вазы и прочие предметы, которые при жизни хозяйки создавали неповторимую атмосферу этого дома. Я прошла гостиную и заглянула в спальню. Там еще никого не было, и все вещи стояли на своих привычных местах.

Прямо над кроватью висел портрет тореадора с поднятой вверх шпагой, которую он через секунду вонзит в тело быка. Мужчина на портрете был необычайно красив. Но чем больше я всматривалась в его лицо, тем больше оно меня пугало. На лице была написана радость, но это не было торжеством победителя, который одерживает верх в честной схватке. Это была радость убийцы-маньяка, который через мгновение утолит, наконец, мучающую его ненасытную жажду. И тут я вспомнила другой портрет, который увидела ночью в доме Алекса. Художник запечатлел предка Филиппа, а в том, что это был именно Филипп, муж Ирины Александровны, я нисколько не сомневалась, сразу же после сражения. Он уже пережил это упоение смертью и теперь, оборачиваясь на поле боя, усеянное его жертвами, испытывал жгучее раскаяние и осознавал неотвратимость управлявшего его жизнью родового проклятия.

— Никогда бы не подумала, что великий Пикассо может писать в столь реалистичной манере, — услышала я у себя за спиной.

— Простите, что вы сказали? — Я была настолько погружена в свои мысли, что смысл сказанного не сразу дошел до меня.

— Я говорю, что это полотно принадлежит кисти самого Пикассо, — повторила женщина.

«Так вот почему картина так прекрасна и одновременно так ужасна, — подумала я. — Только гений мог разгадать тайну Филиппа и запечатлеть ее в своем творении».

— Не может быть! — сказала я вслух. — Хотя почему не может, в нашей жизни случается всякое. Я поздравляю вас с таким приобретением, обязательно приду в музей, чтобы еще раз полюбоваться этой картиной.

Я попрощалась и вышла. В почтовом ящике письма не оказалось, но там лежало извещение, из которого я поняла только, что на мое имя пришло заказное письмо. Я поднялась в квартиру, быстро оделась и побежала на почту, благо она находилась совсем рядом с домом.

На почте мне вручили толстый конверт. Письмо было от Анатолия. Я не стала его вскрывать, а принесла домой. Дома я почему-то тоже медлила. Сварила кофе, уселась на свое любимое место на диване, но никак не могла отважиться и посмотреть, что же там внутри конверта. Тогда я бросила кости: «14+28+5» — сюрприз, возможно, оригинальный подарок. Предсказание ничего не прояснило — оракул тоже был в затруднении. «Опять придется все делать самой», — подумала я и надорвала конверт. В конверте оказались билет на самолет до Парижа и небольшая записка «Предлагаю встретить Рождество в городе влюбленных». Кости, как всегда, не соврали: и сюрприз, и оригинальный подарок! Я посмотрела на дату вылета и ахнула: самолет из Тарасова вылетал уже завтра в 6.00. «Кости все-таки ошиблись — это не сюрприз, это два сюрприза», — проворчала я. Можно было броситься по магазинам в поисках соответствующего случаю туалета, перерыть шкафы, выбирая все самое нужное, а можно было ничего не делать и поехать налегке, надев свои любимые джинсы и куртку. Я выбрала второе и, похвалив себя за столь мудрое решение, взяла в руки чашку с кофе. Но не успела я сделать первый глоток, как зазвонил телефон.

— Значит, так, завтра мы идем по магазинам, а послезавтра едем к маме в Рябиновку наряжать елку. Дети уже там, — как всегда, не здороваясь, выпалила Ленка.

— Никуда я завтра не пойду, и елку в этом году ты будешь наряжать без меня. Завтра я лечу в Париж.

— А сегодня ты сидишь на диване и пьешь кофе, сумка не собрана, вечернего платья нет. — В голосе подруги не было ни капли разочарования.

— Я тебе больше скажу — сумки у меня тоже нет.

— Понятно, — произнесла Ленка и отключилась.

Через час она заявилась ко мне с дорожной сумкой, в которой было все самое необходимое.

— А это мой тебе подарок, — Ленка протянула мне фирменный пакет.

Я заглянула в него — там было платье, которое Ленка купила себе на Новый год. Отказываться было бесполезно — раз подруга решила, так оно и будет.

Из другого пакета она вынула бутылку шампанского — тоже, видимо, из новогодних припасов — и фужеры — для полноты эффекта.

— За тебя, подруга, и vive la France! — сказала она и подняла наполненный бокал.

— За лучшую подругу в мире, и да здравствует Франция! — ответила я.

Я сидела в самолете, который направлялся в Париж, и не знала, чем себя занять. Я попросила у стюардессы что-нибудь почитать, чтобы как-то скоротать время. Рейс выполняла французская авиакомпания, поэтому мне предложили только французскую прессу. «Значит, будем не читать, а смотреть картинки, — подумала я. — Тоже неплохо». Я взяла газету, и на первой же странице меня ждал сюрприз: портрет Гуго де Пейна. Рядом с портретом был текст, но как ни пыталась я прочитать его, мне это не удалось. Тогда я подозвала стюардессу и на очень ломаном английском попросила ее помочь. То, что перевела мне стюардесса, произвело на меня впечатление дежавю: «Завтра в замке Шинон будет проходить внеочередной собор командорства Верховного рыцарского ордена Храма Иерусалимского, посвященный обретению орденом семейной реликвии основателя ордена Гуго де Пейна. До сих пор реликвия хранилась у потомков Великого магистра». «Не хранилась она, — хотелось неизвестно кому возразить мне. — Выбросила Ирина Александровна эту реликвию, да и потомков Гуго де Пейна, к сожалению или к счастью, уже не осталось». Я засунула газету в карман переднего кресла. Эта история для меня была уже в прошлом. А в будущем меня ждал вечный город влюбленных — Париж.