Первые пять-шесть дней миссионеры проводили ночь на базаре, а наутро отправлялись в деревню нести слово божие. Они спросили, кто царь у них в деревне, но жители сообщили им, что царя у них нет.

— У нас есть люди, носящие высокие титулы, главные жрецы и старейшины, — сказали они.

После всех треволнений, вызванных появлением миссионеров, собрать обладателей высоких титулов и старейший оказалось делом нелегким. Однако миссионеры упорно добивались своего, и в конце концов правители Мбанты приняли их. Пришельцы попросили участок земли для постройки церкви.

У каждого клана, у каждой деревни был свой «Нечистый лес». Там хоронили тех, кто умирал от нечистых болезней, таких, как проказа или оспа. Туда же после смерти прославленных знахарей сволакивали их могущественных идолов, которыми те так успешно пользовались при жизни. Вот почему Нечистый лес всегда был прибежищем злых духов и темных сил. Такой-то лес и отдали правители Мбанты миссионерам. Что и говорить, правителям не хотелось, чтобы миссионеры остались среди них, а какой же здравомыслящий человек поселится в Нечистом лесу?

— Им нужна земля для постройки святилища, — обратился Ученду к другим старейшинам, собравшимся на совет. — Ну что ж, мы дадим им землю.

Он замолчал, а среди собравшихся поднялся ропот удивления и недовольства.

— Дадим-ка им кусок Нечистого леса. Они похваляются своей победой над смертью. Вот пусть и покажут нам свою победу на настоящем поле сражения.

Все засмеялись и приняли предложение Ученды. Послали за миссионерами, которых перед тем попросили удалиться, чтобы на свободе «пошептаться о деле». Миссионерам предложили Нечистый лес — пусть берут себе земли, сколько их душе угодно, — и, ко всеобщему изумлению, миссионеры стали благодарить и запели песню.

— Должно быть, не поняли, — заметил один из старейшин. — Ну да ничего, поймут завтра утром, когда увидят, что за землю получили. — И они разошлись по домам.

Но на следующее утро эти безумцы и впрямь начали расчищать участок леса и строить дом. У жителей Мбанты не было ни малейших сомнений в том, что в ближайшие четыре дня миссионеров постигнет неминуемая смерть. Миновал первый день, за ним второй, потом третий, потом четвертый — но ни один из миссионеров не умер. Все были озадачены. И тогда пошла молва, что бог белого человека наделен невероятной силой. Рассказывали, что он носит очки и потому может видеть злых духов и разговаривать с ними. А вскоре этот бог одержал и первую победу, заполучив трех новообращенных.

Хотя новая вера пленила Нвойе с самого первого дня, он хранил это ото всех в тайне. Из страха перед отцом он не осмеливался даже близко подходить к миссионерам. Но где бы они ни проповедовали — на базаре ли, на деревенском ли ило, — Нвойе всегда был тут как тут. Он уже начинал усваивать некоторые безыскусные истории из тех, что они рассказывали.

— Вот мы и построили церковь, — обратился к жителям Мбанты мистер Киага, переводчик, чьим заботам был вверен крошечный новорожденный приход. Белый человек вернулся в Умуофию, где была его штаб-квартира. Оттуда он регулярно наведывался проверять, что делается в приходе мистера Киаги.

— Вот мы и построили церковь, — повторил мистер Киага, — и мы хотим, чтобы каждый седьмой день вы приходили сюда поклоняться истинному богу.

В следующее воскресенье Нвойе ходил взад и вперед перед глинобитной, крытой тростником церковкой, не решаясь войти. До него доносились голоса поющих, и хотя в церкви была только горстка людей, голоса звучали громко и уверенно. Церковь стояла на круглой, очищенной от деревьев площадке, и Нвойе чудилось, что эта маленькая площадка — отверстая пасть Нечистого леса. Неужто она только ждет своего часа, чтобы сомкнуть челюсти? Потоптавшись возле церкви, Нвойе вернулся домой.

Кто-кто, а жители Мбанты хорошо знали, что их боги и предки могут проявить подчас и долготерпение, сознательно давая человеку покуражиться. Но терпение их ограничивалось обычно семью базарными неделями, или двадцатью восемью днями. Еще ни одному человеку не удалось переступить этот предел. Вот почему на исходе шестой недели с того дня, как дерзкие миссионеры построили в Нечистом лесу свою церковь, всю деревню охватило лихорадочное возбуждение. Жители Мбанты так твердо верили в близкий конец этих людей, что двое-трое из новообращенных почли за лучшее отойти от новой веры.

Наконец наступил день, в который суждено было умереть миссионерам. Однако время шло, а они продолжали жить как ни в чем не бывало и даже приступили к постройке глинобитного, крытого тростником дома — для мистера Киаги. Эта неделя принесла им новую победу — еще горстку новообращенных. Среди них была первая женщина. То была Ннека, жена богатого и процветающего земледельца Амади. Она была на сносях.

Четыре раза до этого беременела и рожала Ннека. Но каждый раз она приносила двойняшек, и их тут же выбрасывали. С некоторых пор муж и родня мужа стали плохо относиться к Ннеке, поэтому они не выказали особого возмущения, узнав, что Ннека ушла к христианам. Туда ей и дорога!

Однажды утром Амикву, двоюродный брат Оконкво, возвращался из соседней деревни и, проходя мимо церкви, увидел среди христиан Нвойе. Удивлению Амикву не было предела. Добравшись до дома, он немедленно пошел к Оконкво и рассказал ему о том, что видел. Женщины возбужденно загалдели, но Оконкво сидел с таким видом, будто его это не касается.

Нвойе вернулся домой только под вечер. Перешагнув порог оби, он поздоровался с отцом; Оконкво не ответил ему. Нвойе направился было во двор, но тут Оконкво вскочил и, не в силах сдержать душивший его гнев, схватил сына за горло.

— Где ты был? — заикаясь, спросил он.

Нвойе попытался освободиться от сжимавших его горло железных тисков.

— Отвечай, не то я убью тебя! — ревел Оконкво.

Он схватил с глиняной скамьи тяжелую дубинку нанес сыну несколько жестоких ударов.

— Отвечай! — снова заревел он.

Нвойе стоял, не отводя глаз от отца, и молчал. Во дворе визжали женщины, не осмеливаясь войти в дом.

— Сейчас же отпусти его! — произнес голос со двора. — Это был Ученду, дядя Оконкво. — Ты что, рехнулся?

Оконкво не ответил. Но он выпустил Нвойе, и тот; ушел, чтобы больше уже никогда не возвращаться.

Он пришел в церковь и сказал мистеру Киага, что решил уйти в Умуофию, где белый человек основал школу, чтобы учить молодых христиан читать и писать.

Радость мистера Киаги была беспредельна.

— Благословен тот, кто покинет отца своего и матерь свою меня ради, — начал он нараспев. — Да будут мне отныне отцом и матерью те, кто внемлют словам моим…

Нвойе не все понял из того, что говорил мистер Киага. Но он был счастлив, что ушел от отца. Когда-нибудь он вернется к матери, братьям и сестрам и обратит их в новую веру.

Всю ту ночь Оконкво просидел в своей хижине у очага, глядя на тлеющий огонь и размышляя о случившемся. Вдруг его охватила дикая ярость, он почувствовал непреодолимое желание схватить мачете, броситься к церкви и искрошить на мелкие кусочки всю эту подлую злодейскую шайку. Но, поразмыслив немного, он пришел к выводу, что Нвойе не стоит того, чтобы за него бороться. Почему — взывал он в сердце своем — из всех людей именно его, Оконкво, прокляла судьба, наделив таким сыном? Не иначе как это дело рук его чи. Как еще можно объяснить страшное несчастье, обрушившееся на него, и последующее изгнание, а теперь еще этот позорный поступок сына? Теперь, когда у него было время спокойно обдумать все случившееся, преступление сына показалось ему особенно гнусным. Отвергнуть богов отца и связать судьбу свою с изнеженными, кудахчущими, словно старые куры, людьми — это мерзко и отвратительно! А вдруг после его смерти все его сыновья пойдут по стопам Нвойе и покинут своих предков? При одной мысли о такой страшной возможности полного забвения Оконкво в ужасе содрогнулся. Он ясно представил себе, как сам он и его предки толпятся у маленького домика, «хижины богов», в тщетном ожидании поклонения и жертвоприношений и не находят ничего, кроме кучки пепла, сохранившегося с былых времен. А его дети тем временем молятся богу белого человека! Если этому суждено когда-нибудь случиться, он, Оконкво, сметет их всех с лица земли.

Оконкво часто называли «Ревущее пламя». Глядя на тлеющий огонь очага, он вспомнил это имя. Он пылающий огонь. Как же мог он породить такого сына — ничтожество и неженку? А может, Нвойе вовсе и не его сын? Конечно же! Не может он быть его сыном! Жена обманула его. Ну хорошо же, он проучит ее! Но ведь Нвойе похож лицом на своего деда Уноку, отца Оконкво. Оп поспешно отбросил эту мысль. Его, Оконкво, зовут пылающим огнем. Как же мог он породить бабу вместо сына? В возрасте Нвойе он, Оконкво, уже прославился на всю Умуофию как непобедимый борец и бесстрашный воин.

Он тяжело вздохнул, и, словно разделяя его горе, тлеющие в очаге поленья тоже вздохнули. И в тот же миг Оконкво как осенило: ну конечно же, живой огонь порождает холодный, безжизненный пепел. Он снова глубоко вздохнул, уже с облегчением.