Когда жара немного ослабела и палящие солнечные лучи перестали жечь тело, народ стал стекаться отовсюду к деревенскому ило. Многолюдные церемонии происходили обычно в это время дня даже в тех случаях, когда бывало объявлено, что церемония начнется после полуденной еды, все понимали, что начнется она гораздо позднее, — после того, как спадет зной.

По тому как расположились люди, было ясно, что церемония эта предназначается для мужчин. Женщин было много, но они толпились по краю ило — сторонними наблюдательницами. Мужчины с титулами и старейшины сидели на своих скамейках и ждали начала суда. Напротив оставался ряд свободных скамеек. Их было девять. Две небольшие группы людей стояли на почтительном расстоянии, за скамейками, лицом к старейшинам. В одной было трое мужчин, в другой — трое мужчин и одна женщина. Женщину эту звали Мгбафо. С ней были три ее брата. Вторую группу составляли муж Мгбафо, Узовулу, и его родственники. Мгбафо и ее братья были неподвижны, как статуи, на лицах которых, по воле ваятеля, застыл вызов. Узовулу и его родственники, напротив, оживленно перешептывались. Вернее, так казалось со стороны. На самом деле они разговаривали в полный голос. Здесь все громко разговаривали, — совсем как на базаре. Издали гомон толпы был похож на глухой рокот, доносимый ветром.

Послышались удары железного гонга, и волна нетерпения пробежала по толпе. Все взоры устремились к хижине эгвугву. Бум-бум-бум-м — гудел гонг, сильно и пронзительно пропела что-то флейта. И вот послышались гортанные, приводящие в трепет, голоса эгвугву. Женщины и дети, словно подхваченные волной, обратись в паническое бегство. Но это было только в первую минуту. Они и так стояли достаточно далеко и всегда успели бы убежать, если б какой-нибудь эгвугву направился к ним. Раздалась барабанная дробь, и послышались звуки флейты. Из хижины эгвугву донесся нестройный хор дребезжащих голосов. — Ару ойим де де де деи! — приветствовали друг друга на таинственном языке явившиеся из-под земли духи предков.

Хижина эгвугву, где они появлялись, стояла далеко и была обращена к лесу, так что люди могли видеть только ее заднюю стену с разноцветными узорами и рисунками, которые регулярно подновлялись специально приставленными к этому делу женщинами. Они никогда не видели внутренность хижины. Ни одна женщина ее не видела. Они только соскребали и заново красили внешние стены под присмотром мужчин. Если они и догадывались, что было внутри, то держали эти догадки про себя. Никогда ни одна женщина не задавала вопросов по поводу этой церемонии, поражающей воображение сильнее, чем какой-либо другой ритуал, и окруженной наибольшей таинственностью.

— Ару ойим де де де деи! — Эти возгласы вырывались из темной закрытой хижины, подобно языкам пламени. Духи предков покинули свое обиталище. Железный гонг бил теперь без остановки, и над всем этим хаосом плыли громкие, пронзительные звуки флейты.

И вот появились эгвугву. Женщины и дети испустили громкий вопль и бросились бежать. Это было совершенно бессознательно. Женщины всегда убегали, стоило только показаться хотя бы одному эгвугву. Если же, как в тот день, появлялись в масках сразу девять самых великих эгвугву клана, впечатление было поистине потрясающим. Даже Мгбафо и та бросилась бежать, но ее удержали братья.

Каждый из девяти эгвугву представлял отдельную деревню рода Умуофии. Их предводителя звали Нечистый лес. Из головы у него валил дым.

Девять деревень Умуофии выросли из девяти сыновей первого отца рода. Нечистый лес представлял деревню Умуэру или детей Эру — старшего из девяти сыновей.

— Слушай Умуофия! — прокричал главный эгвугву, вскинув кверху руки.

Старейшины рода ответили:

— Яаа!

— Слушай, Умуофия!

— Яаа!

— Слушай Умуофия!

— Яаа!

Нечистый лес вонзил в землю свой гремучий жезл. И жезл задрожал и загремел, словно это было какое-то живое металлическое существо. Потом Нечистый лес сел на первую из свободных скамеек, и за ним по старшинству расселись остальные восемь эгвугву. Жены Оконкво, а возможно, и другие женщины, могли бы заметить, что у второго эгвугву была пружинистая походка Оконкво. Они могли бы также заметить, что Оконкво не было среди мужчин с титулами и старейшин, которые сидели позади эгвугву. Но если они это и заметили, то предпочитали держать язык за зубами. Эгвугву с пружинистой походкой был одним из умерших отцов клана. Он был ужасен в своем костюме из закопченных волокон пальмы рафии, — огромное деревянное лицо с дырами вместо глаз было выкрашено белой краской, а обуглившиеся черные зубы были размером не меньше пальцев мужчины. Два внушительных рога увенчивали его голову.

Когда все эгвугву уселись и затих звон многочисленных бубенчиков и трещоток, которыми они были увешаны, Нечистый лес обратился к людям, стоявшим группами перед эгвугву.

— Тело Узовулу, приветствую тебя, — сказал он.

Духи, обращаясь к человеку, всегда называют его "тело". Узовулу в знак повиновения низко склонился и правой рукой коснулся земли.

— Отец наш, моя рука коснулась земли, — сказал он.

— Тело Узовулу, ты знаешь меня? — спросил дух.

— Откуда мне знать тебя, отец? Ведь ты за пределами нашего знания.

Нечистый лес повернулся затем к другой группе и обратился к старшему из трех братьев.

— Тело Одукве, я приветствую тебя, — сказал он, и Одукве, склонившись, коснулся земли. И потом началось разбирательство дел.

Узовулу выступил вперед и изложил свое дело.

— Женщина, которая вон там стоит, — это моя жена Мгбафо. Я женился на ней, заплатив выкуп своими собственными деньгами и своим собственным ямсом! Я ничего не должен ее родственникам. Я не должен им ямса. Я не должен им кокоямса. Но однажды утром трое из них пришли ко мне в дом, избили меня и забрали с собой мою жену и детей. Это случилось в период дождей. Я тщетно ждал, что жена вернется. Наконец я пошел к ее родственникам и сказал им: «Вы забрали у меня свою сестру. Я ее не отсылал. Вы сами забрали ее. По закону нашего клана, вы должны вернуть мне свадебный выкуп». Но братья моей жены не захотели разговаривать со мной. И вот я обращаюсь к вам, отцы клана, — разрешите наш спор. Это все! Приветствую вас.

— Ты правильно говоришь, — сказал предводитель эгвугву, — Теперь послушаем Одукве. Может, и его слова будут правильные.

Одукве был невысок и коренаст. Он выступил вперед, приветствовал духов и начал рассказ.

— Мой зять сказал, что мы пришли в его дом, избили его и забрали с собой нашу сестру и ее детей. Все это правда. Он сказал, что приходил взять обратно свадебный выкуп, а мы ему отказали. Это тоже правда. Мой зять Узовулу зверь. Моя сестра жила с ним десять лет. Все эти годы не было дня, чтобы он ее не избивал. И не счесть, сколько раз мы пытались их помирить. А виноват всегда был Узовулу…

— Это ложь! — закричал Узовулу.

— Два года тому назад, — продолжал Одукве, — когда она была беременна, он избил ее, и она выкинула.

— Это ложь. Она выкинула после того, как переспала со своим любовником.

— Тело Узовулу, приветствую тебя, — сказал Нечистый лес, знаком приказывая ему замолчать. — Какой же любовник спит с беременной женщиной?

Толпа одобрительно зашумела. Одукве продолжал:

— В прошлом году, когда моя сестра оправлялась от болезни, он однажды так ее избил, что, если бы не вмешались соседи, он бы убил ее. Мы обо всем этом узнали и поступили так, как ты уже слышал. По закону Умуофии, если женщина сбегает от мужа, то ее свадебный выкуп возвращается. Но эта женщина сбежала, чтобы спасти свою жизнь. Ее двое детей принадлежат Узовулу. Мы с этим не спорим, но они слишком малы, чтобы расстаться с матерью. Если же Узовулу излечится от своего сумасшествия и придет по-хорошему попросить жену, чтобы она к нему вернулась, она вернется, но лишь с тем условием, что, если он еще раз ее побьет, мы отрубим ему…

В толпе раздался взрыв смеха. Нечистый лес встал со скамьи, и сразу же водворился порядок. Из головы у него продолжали подниматься клубы дыма. Он снова сел и вызвал двух свидетелей. Они оба были соседями Узовулу и подтвердили, что он избивал жену. Тогда Нечистый лес поднялся, вытащил свой жезл и снова с силой вонзил его в землю. Потом пробежал несколько шагов по направлению к женщинам; они бросились врассыпную, но тут же вернулись назад. Затем девять эгвугву ушли в свою хижину совещаться. Долгое время их не было слышно. Но вот снова раздались удары гонга, и зазвучала флейта. Эгвугву поднялись из своей подземной обители. Они приветствовали друг друга и потом вышли на ило.

— Слушай, Умуофия! — проревел Нечистый лес, обращаясь к старейшинам и знатным людям клана.

— Яаа! — ответила толпа оглушительным ревом. Затем с неба спустилась тишина и поглотила весь этот шум.

Нечистый лес начал говорить и за все время, пока он говорил, никто не проронил ни слова. Восемь остальных эгвугву были неподвижны, как статуи.

— Мы выслушали обе стороны, — сказал Нечистый лес. — Наш долг не в том, чтобы порицать одного человека или хвалить другого, а в том, чтобы разрешить их спор.

Он повернулся к группе, в которой стоял Узовулу, и, помолчав немного, сказал:

— Тело Узовулу, приветствую тебя.

— Отец наш, моя рука коснулась земли, — ответил Узовулу, прикоснувшись к земле.

— Тело Узовулу, ты знаешь меня?

— Откуда мне знать тебя, отец? Ведь ты за пределами нашего знания, — ответил Узовулу.

— Я — Нечистый лес. Я убиваю человека в самый радостный день его жизни.

— Это правда, — ответил Узовулу.

— Пойди к родственникам своей жены с кувшином вина и проси жену вернуться. Не тот смел, кто дерется с женщиной.

Затем он повернулся к Одукве и, помолчав немного сказал:

— Тело Одукве, я приветствую тебя.

— Моя рука касается земли, — ответил Одукве.

— Ты знаешь меня?

— Никто из людей но может знать тебя, — ответил Одукве.

— Я — Нечистый лес, я — Сухой-Кусок-Набиваю-Рот, — я — Огонь-Горю-Без-Хвороста. Если ваш зять принесет вам вино, отпустите с ним свою сестру. Я приветствую тебя.

Он выдернул свой жезл из твердой земли и опять вонзил его в землю.

— Слушай, Умуофия! — прогремел он, и толпа ему ответила.

— Не понимаю, почему эгвугву должны разбирать такие пустяки, — сказал один старейшина другому.

— Ты что, не знаешь, каков этот Узовулу? Он бы никого другого не стал слушать, — ответил тот.

Пока они говорили, перед эгвугву предстали новые тяжущиеся, и началось слушание важного земельного дела.