Одесса
15 августа 2016 года
– Давайте…
Собравшиеся у меня в номере пацаны и инструкторы, не чокаясь, опрокинули водку в себя. Гибель Бориса произвела очень тяжелое впечатление даже на тех, кто побывал в АТО. Первый из нас ушел. И ушел не так, как мы думали, не от мафии, а просто от рук какого-то сбрендившего психа…
Но смерть есть смерть…
– Еще по одной?
– Давайте… разом и все.
Украинская горилка пьется легко, почти не пьянит. Или это у меня настроение такое. Давно не терял людей. Думал, уже и не будет этого…
Ан, нет…
Мне в свое время один человек сказал – есть два процента людей, которые сочетают в себе склонность к риску и готовность лишить жизни другого человека. Из этих двух процентов выходим все мы, те, кто не может не ходить по краю. Спецназ, десант, группы разведки, полицейская убойка. И другая сторона – террористы, киллеры, известные бандиты. Враги общества – это те же самые два процента. Волки в овечьем стаде.
И кем ты станешь, волком или волкодавом, решает во многом случай. Ну, и воспитание, конечно. Но больше все-таки случай. Я знал парня – он рос рядом со мной, мотался по военным городкам. Но пошел по другому пути.
Грохнули его. Уже когда «крестным отцом» был…
– Прощать такое нельзя! – сказал кто-то.
Да. Нельзя.
Возвращаясь назад… Если бы я знал, чем это все закончится, стал бы я предлагать покопаться в этом деле? А черт знает. Наверное, стал бы. Почему?
Два процента…
– Итак, у нас есть Морбид.
Я написал на доске, установленной в холле, – Морбид. Несколько человек, которым было не все равно, смотрели на меня.
– Ветеран АТО, устроился работать охранником в порт. Объявлен психопатом… У нас есть что-то, доказывающее это?
Молчание.
– То есть он объявлен психопатом, но никаких доказательств этому нет, он объявлен психопатом просто потому, что он был в АТО, и потому, что на него повесили все трупы, какие в этот день образовались в городе.
– Да, но мы же сами, в порту, – сказал Игорь.
– Допустим, порт. А Курченко? Дело Курченко так толком и не раскрывали, просто списали на Морбида и закрыли. Я уверен, там ни одной экспертизы не потрудились назначить – просто спихнули стремное дело об убийстве журналиста и забыли про него, так?
– Так… – сказал кто-то.
– Второе. Дело о стрельбе в порту тоже не расследовали. Возбудили и тут же прекратили за смертью подозреваемого. Не ответив на вопрос, откуда взялась винтовка, не могло ли быть у Казанского сообщников. Я там видел помимо винтовки автомат – чей он, откуда взялся, чьи на нем отпечатки, светился ли он еще в каких-то делах…
– …
– Третье. Отношения Морбида и Курченко. Что общего могло быть у продвинутой журналистки и психопата из зоны АТО, работающего в порту?
– Известно что, – шутканул один из парней и показал на руке размер.
Смешки.
– Так, а если серьезно. Вот на фига бабе, которая снимает квартиру, платит за нее, имеет неплохую одежду и, самое главное, неплохую иномарку, – шпилиться с Морбидом? Который еще и горазд руки распускать. Где они познакомились и как?
– Может, в АТО? – сказал Васыль Носович. Он был единственный, кто носил чуб и постоянно сбивался с русского на украинский. Как я понял, он переехал в Одессу только что, отслужив в АТО, из-за того, что холодный и смурной климат Карпат ему больше не подходил. Он немного прихрамывал при ходьбе.
– А чего, – сказал еще кто-то, – там журналисток много крутилось. Еще волонтерши всякие, ну там…
– Так, – я понял, что разговор уходит в сторону, – Васыль. Сможешь связаться с ветеранами, там, или организациями, если есть, и выяснить все, что сможешь, о Морбиде? Кто он такой, кем был в АТО. Где служил, с кем. Особенно интересует, был ли он снайпером и мог ли отжать винтовку где-то. Сможешь?
– Зробымо.
– Так… Игорь… Давай попробуем провентилировать, кто такая вообще Курченко. Где работала. Чем занималась. Времени у нас на это уйдет много, но времени у нас сейчас достаточно, так ведь?
– …
– А если время останется, то попробуем и самого Морбида прокачать. Каким он был на гражданке, остались ли у него друзья, так…
После собрания я пошел и постучался в номер Дидо. Тот открыл не сразу…
– Надо чего?
– Поговорить. На ухо.
– На ухо?
– Ну, тихо…
– Сейчас…
Он вышел из номера в свободных армейских тренировочных брюках, особо не скрывая, сунул за пояс «Глок».
– Ты не один, что ли?
– Говори, чего надо.
Я достал пакетик, в нем была гильза и патрон. Триста тридцать восьмого калибра. Я подобрал их там, на крыше. Это было грубым нарушением протокола, но гильза, в конце концов, могла далеко отлететь, а потом с пирса в воду упасть. Да и было у меня уже тогда дурное ощущение, что дело это стремное – никто по-настоящему разматывать не будет. Подозреваемый мертв – вот и отлично, все спишут на него и закроют…
– Откуда это?
– С моего дела. Надо пробить.
Дидо пристально посмотрел на меня.
– Тебе это зачем надо?
– Надо. Сделаешь, должен буду.
Дидо поколебался, потом схватил пакетик. Немец и англичанин – отказались бы, немец сразу, англичанин – подумав. Порядок – у них в крови, а вот французы – поразительно похожи на нас…
– Если смогу…
– Не вопрос. Вот еще… серийный номер.
Номер я тоже списал там. К моему удивлению, его и не пытались уничтожить, как это делали на незаконном оружии. Еще одно небольшое, но свидетельство, что что-то не то…
Выяснить место жительства Морбида труда не составляло. Состав его семьи мы узнали в милиции, после чего прогнали по открытой базе данных – реестру недвижимого имущества. Его матери принадлежали две квартиры, одна на Академика Заболотного, одна – на Пантелеймоновской, рядом с парком Шевченко. Игорь сказал, что первое место так себе, а вот второе – очень даже козырное: море в шаговой доступности и можно сдавать. Мы поехали сначала на Заболотного – там было пусто, но его мать, кстати, с другой фамилией – Дмитренко, по словам соседей, отправилась на вторую квартиру. Мы поехали туда – там уже была и Дмитренко, и милиция. Патрульный «Приус», а рядом стояла такая же, как у нас, «Камри» – детективов.
Хорошо, что ментов возглавлял Масляк, мне приходилось с ним сталкиваться. Навести концы проблем не составляло – открытой пачки «Парламента» было достаточно для ни к чему не обязывающего разговора. Я кивнул – мы отошли в тень старого платана, росшего прямо во дворе. Во дворе было тихо, лишь с улицы через подворотню доносился шум.
– Пацан у вас погиб… – сказал Масляк, прикуривая.
– Да.
– Соболезную.
Я кивнул.
– Если бы этот… б…
Да понятно все. Всем, кроме полковников и генералов.
– Ты это дело ведешь?
– Прокуратура сама взяла. Мы на подхвате, так сказать – как в старые добрые… В оперативном сопровождении.
Опять. Значит, точно дело развалить хотят.
Этот вопрос поднимался при нас, когда принимался закон о полиции. Речь о взаимодействии полиции и прокуратуры. Старый УПК, берущий начало в советском, предполагает, что есть следователь и есть разыскник. Следователь – никуда не следует, его дело – исключительно бумажное. Он ведет допросы, назначает экспертизы, но по факту преступника не разыскивает. И его единственная головная боль – чтобы в деле каждые несколько дней появлялась новая бумажка, любая. А поскольку он не разыскник, а дел много – он идет по самому простому пути: шьет дело тому, кому проще его пришить, совершенно не думая, виновен человек на деле или не виновен.
Разыскник – это другая сторона медали. Он занимается «оперативным сопровождением» – то есть разыскивает и задерживает. Но ему на судьбу уголовного дела тоже по фиг: его работа ограничена выполнением поручений следователя. И все.
Такая система порождает и неравенство: работа следователя видна, и потому следователей все больше и больше. Работа оперсостава не видна, поэтому его все меньше и меньше. Настоящих детективов и не осталось почти – остались те, кто бумажки подшивает, и те, кто избивает подозреваемых. Восемьдесят процентов дел – очевидные случаи, они и делают статистику. На остальное просто забивают. И это если не учитывать, что у следователя той же прокуратуры есть большой соблазн развалить дело за взятку – он отвечает за соблюдение сроков следствия, а не за криминогенную обстановку в районе.
Потому серьезно обсуждалась мысль о том, чтобы набрать больше детективов и чтобы следственные действия – допросы, экспертизы, очные – оформляли они сами. Так дело в одних руках находится, есть с кого спросить. Но, похоже, что все благие начинания в очередной раз потонули в бюрократическом болоте.
– Что мать говорит? Ты уже ее допрашивал, кстати?
– А чего говорит? Кремень – баба, кстати. Говорит, что жил тут один, квартира от деда осталась. Почти никогда к ней не заходил, иногда разговаривали по телефону. Ничего необычного или настораживающего.
– Женщина была?
– Она не знает. Вообще, говорит, замкнутый был.
Понятно. Что ничего не понятно. Интересно, как они жили, если мать не знала о том, с кем живет сын.
– А поквартирный?
Масляк скривился:
– А чего он даст? Соседей сейчас опрашивают.
Ну, да. А чего он даст? Можно и вообще не работать?
– Друзья?
– Пока не установили. Говорят – ходили какие-то в камуфляже.
– Мобилка? Деталировку сделали?
Масляк прищурился:
– А чего так интересуешься?
– Из моего экипажа пацана убили.
Масляк задумчиво выпустил дым, размышляя о том, давать мне информацию или не давать. Потом, очевидно, совесть переборола:
– На нем один номер был. Пять звонков за полгода, все исходящие, по работе. По геолокации – дом, работа. Все.
– Значит, левая трубка была.
– Наверное, после АТО…
Я знал, что в АТО волонтеры покупали на свое имя дешевые трубки и стартовые комплекты, раздавали бойцам. Установить теперь принадлежность трубок не представлялось возможным.
Вышел Игорь, сделал знак – к машине. Пора закругляться.
– Добро. Спасибо за помощь.
– Сань, – Масляк не отпускал мою руку, – не лез бы ты сюда.
– Это как понимать? – спросил я.
– Как дружеское предостережение. Как русский русскому, хотя и ксива у тебя какая-то мутная, но ты все равно ведь русский.
Я прищурился:
– Откровенность за откровенность. Тебе стыдно не бывает?
– За что?
– Ты знаешь.
Масляк цинично усмехнулся:
– Сань, я совесть в пятом классе на турецкую жвачку сменял. Знаешь, были такие – Turbo. Этот город до нас так жил, сейчас так живет и будет так жить. И нам надо жить. Желательно хорошо, соображаешь?
Я посмотрел на руку:
– Отпусти.
Масляк выпустил мою руку, с сожалением проговорил:
– Как знаешь…
– Скачал?
– Ага.
У Игоря была с собой такая флешка, я дал, про которую здесь и не слыхивали. Чем она занимается? Она создает точную копию всей информационной составляющей компьютера – или по желанию только интернет-активности. То есть можно было, имея такую флешку, составить полный электронный портрет подозреваемого. Это была не российская разработка, я купил ее в Лондоне, там устройства подобного рода продавали законно.
Я достал ноут, включил, вставил флешку…
– Куда едем?
– К тебе домой, если можно. С родителями твоими познакомлюсь, заодно и по делу поговорим.
– С моей мамой по делу поговорить не получится, – сказал Игорь, – она не даст и слова сказать…
На самом деле – Игорь Этинзон на свою маму наговаривал – Тамара Дмитриевна оказалась милейшей души человеком. Накормила нас рыбой-фиш и напоила чаем. Расспрашивала про полицию она, конечно, много, но я готовился к допросам контрразведки страны пребывания и допрос еврейской мамы выдержал.
Наконец мы удалились в комнату Игоря, там можно было подключить ноутбук.
– Посмотришь?
– Да…
Пока Игорь занимался ноутбуком, я смотрел на стены. Фанат киевского «Динамо», были и фотографии с Майдана. На одной он стоял рядом с Кличко.
– За «Динамо» болеешь?
– Ага.
– А почему не за «Черноморец»?
– Я не как все. – Игорь вдруг посмотрел на меня и спокойно сказал: – 2 мая меня в городе не было, я за городом был. Приехал ближе к ночи, когда кончилось все. Почти все мои друзья-болелы были у Дома профсоюзов, жгли и убивали людей. С тех пор я не болельщик «Черноморца».
– Ты не обязан мне это говорить.
– Нет, обязан. Революция гидности закончилась именно 2 мая. После того, что мы сделали, больше никакого достоинства не было. Грязь одна. В том доме вместе с людьми сгорела и мечта.
– Ты поэтому пошел в полицию?
– Да. В том, что произошло, виновата в том числе и полиция. Эти подонки специально натравливали людей, направляли колонну фанатов на пикет Куликова поля. А потом сбежали. Если мы, честные люди, хотим, чтобы в полиции были честные люди, мы сами должны пойти работать в полицию, других полицейских мы ниоткуда не возьмем. И еще я пошел в полицию для того, чтобы защитить людей, если еще раз получится такое. Меня знают многие в городе, я давний активист. Если такое попробуют сделать еще раз – пусть они и меня попробуют сжечь.
– Они переступят через тебя. Такое уже было, и не раз. Не думай о людях лучше, чем они есть на деле.
– Посмотрим. – Игорь протянул мне ноут. – мы не это ищем?
Я взял ноут, на нем был профиль «Фейсбука» Морбида. Он выводил на страничку в «Фейсбуке» с названием «Гражданская школа снайперов»…
