&&&

Убийство…

Убийство – это то, с чего закручивается сюжет в любом детективном романе. Считается, что в классическом детективе не может быть описано преступление менее тяжкое, чем убийство. Да и есть ли преступление более тяжкое, чем лишение жизни другого человека? По Уголовному кодексу – да, есть. И мы с ними постоянно сталкивались – контрабанда, коррупция… Но по совести – нет.

– Стой.

Автомобиль остановился, я машинально проверил пистолет – на месте.

– Подъезжаете, осматриваете место преступления, фиксируете улики, составляете протокол… Как учили, короче.

Борис кивнул:

– А вы?

– Я пошатаюсь, поспрашиваю, кто что слышал. С полицейскими они разговаривать не будут – но так могут и разговориться. Посмотрим, что к чему.

Борис кивнул:

– Отлично придумано…

Если бы. Это не полицейский, это чисто трюк разведчика. Но, может, он тут будет нелишним…

В конце концов, составить протокол они и сами смогут. А я буду полезнее в штатском и со своими, весьма специфическими навыками…

Место преступления…

Убийство было совершено в одном из неприметных, совсем не типичных домов спального района Одессы. Простое девятиэтажное, непритязательного вида одоробло с грязным месивом вместо двора, стадом машин, бродячими собаками и целыми кучами мусора, который никто не брал за труд погрузить в мусорный контейнер и вывезти. Отличие от российских аналогов в том, что значительная часть балконов расширена и переделана – здесь гораздо хуже с архитектурным контролем и еще хуже с возможностью переехать. Если в России переехать в бо́льшую по размерам квартиру стоит вполне подъемных денег, то тут неподъемных. Перестраивают, да так и живут…

Милицейский фургон… Он меня не интересует. Есть две категории тех, кто знает все, что происходит в округе, – это бабки у подъезда и алкаши. Первые вряд ли мне доверятся, тут нужно женщину отправлять, она их разговорит. А вот алкаши…

Где тут собираются алкаши, интересно? Ага, вон магазинчик, и, судя по вывеске, круглосуточный.

Пошел туда, столкнулся лоб в лоб с куда-то спешащим местным аборигеном, без вступления простецки предложил:

– На двоих будешь?

Алкаша звали Дима…

– А чо у вас тут делается-то? – Сидя на лавочке, вытащенной в тенечек под деревце, мы культурно отдыхали – сиречь выпивали и закусывали. Точнее, мой визави выпивал и закусывал, а я просто закусывал, что обе договаривающиеся стороны более чем устраивало…

– …

– Ментов вон понаехало…

– Да Лизку типа мочканули. Давалку тут одну…

– Мочканули? – заинтересовался я. – А за что?

– А хрен его знает… – философски ответил синяк, – доб…овалась, наверное. К ней тут не один ходил, баба-то красивая…

– Доб…овалась? А чо, где работала?

– А х… ее знает. Ее мало видно было, она иногда неделями пропадала.

– А кто к ней ходил?

– Да разные… – Синяк подслеповато уставился на меня. – А тебе-то какое дело?

Я достал удостоверение журналиста (красные корочки, фотография, остальное на цветном принтере распечатал) и бумажку в сто гривен.

– Чо, журналист?

– Ага. Репортаж делаю. Еще на бутылку хватит, надеюсь.

Алкаш непроизвольно сглотнул слюну.

– Это… Я про нее мало что знаю. Тут есть такой… Колун мы его зовем. Вот он про нее много расскажет.

– А далеко Колун-то?

– Да тут живет… Дрыхнет, наверное.

Я достал еще одну стогривневую банкноту.

– А если разбудить?

Колун оказался таким же алкашом, только с квартирой. Квартирой тире притоном. Увидев сто гривен, он оживился и проявил гостеприимство – в расчете на то, что я проявлю щедрость. Делать было нечего – сходили до ларька, еще затарились водкой и поднялись к Колуну в квартиру. Что там было… описывать надо или так понятно? Но мне даже табуретка чистая нашлась. Немного трехногая, правда…

– Ты это… – сказал Дима. – Про эту фурсетку, что в третьем жила, расскажи.

– А чо?

– Человеку надо. Журналист он.

– А…

Я достал из сумки бутылку – на стол не выставлял, чтобы контролировать ситуацию. Налил в подставленные стаканы. За окном уже клубилась ночь, бархатная одесская ночь. И где-то тут – среди всей грязи, грязи во дворе, грязи в квартире, грязи на телах и в душах людей, – незримо присутствовала душа той, которую убили. Знаете, как говорят абхазы, когда человек умирает? У них нет слова «смерть», они говорят «душа родилась»…

– Эта… Короче, она с Морбидом трахается. Так что не обломится, с Морбидом лучше не вязаться. В порту найдут.

– Морбидом? А это кто такой?

Я вдруг понял, что Колун до сих пор не осознает своими пропитыми мозгами, что речь идет об убийстве. Может, оно и лучше.

– Морбид? Это кто такой?

– Эта… говорю, не лезь к нему. Он с АТО, у него мозги набекрень совсем. Недавно Бурун чо-то начал ему предъявлять, он его так у…л, Бурун потом два месяца на больничке…

Алкаши смотрели на меня глазами голодной собаки, но я пока не проявлял понимания их жизненных проблем. Похоже, мне перло – с ходу вышел на след. Любовник с АТО, с проблемами с психикой.

– Он до сих пор в камке ходит.

– А работает где?

– Не знаю… в порту вроде.

– В охране он работает. В охране порта, – вставил другой алкаш.

– А говорят, к ней не только Морбид ходит, – продвинул разговор дальше я.

– Это да… она вообще со странностями. То появится, то пропадет…

– Деньги у нее есть?

– Вроде да… красивая фифа…

– А кто еще ходит, кроме Морбида, знаете?

– А фиг его знает? Разные все… Думаю, она передком подрабатывала… Хе-хе…

Что-то было сомнительно это. Ладно.

– Машина у нее была?

– Ага. На стоянке стоит. Вон там.

– Какого цвета?

– Белая… вроде.

– Большая?

– Ну, такая, хорошая.

– А чо, а она-то кем работает?

– Журналистом вроде…

Вот это номер…

Больше мне из алкашей вытянуть ничего не удалось. Но за две бутылки – неплохо, эквивалентный обмен…

Спустился вниз, высморкался – вонь из притона так и пристала. Набрал номер мобилы Игоряна.

– Сильно занят?

– Нет, заканчиваем.

– Спускайся вниз, я тебя правее, на углу, жду.

Игорь спустился вниз, я махнул ему рукой, отошли в тень. Я рассказал ему, что удалось узнать от алкашей.

– Дверь не повреждена, похоже, открыла сама, – начал рассказывать о своем улове Игорь. – Следов борьбы в квартире нет, только на кухне. Потерпевшая на кухне, прикована наручниками к батарее. Убили зверски, похоже, пытали. Ожоги, несколько ударов ножом, не меньше десяти. Следы сопротивления только на кухне.

Я хмыкнул – чего-то мне кажется, что версия «убийства из ревности» терпит крах. Зачем было пытать? Хотя, может, просто зверствовали.

– Еще что заметил?

– Квартира съемная, мебель, похоже, хозяйская. Шифоньер еще советский, но в нем есть дорогие вещи, даже шуба. Все это на месте, ничего не взяли. Но зато нет компьютера, нет ноута, нет фотоаппарата, нет вообще никаких носителей информации. Причем в большой комнате есть провод с блоком питания от ноута, есть компьютерный фильтр, но больше ничего нет. Следы обыска.

– Фотоаппарата тоже нет?

– Нет.

– А документов?

– Не нашли.

– Сумочка?

– Пустая. Вообще ничего нет.

– Изнасиловали?

– Не могу сказать, похоже, что нет.

Круто. Похоже, убитый журналист, из-за профессиональной деятельности. Это называется – п…ц подкрался незаметно.

– Боря где?

– Там. Уже менты подъехали и прокуратура.

– Давай так. У нас есть подозреваемый, какой-никакой. И есть еще зацепка – машина. Проверим машину, потом сгоняем в порт.

– Доложиться бы надо, – с сомнением сказал Игорь.

– Потом доложимся. Может, по горячим раскроем. Прикидываешь?

Игорь кивнул.

– Так. Идем порознь. Пистолет – патрон дослал?

Игорь кивнул.

– Будь наготове. Не нравится мне все это. Машина большая, белая. Марки не знаю. Я иду первым, ты – за мной. Если что – отзвоню. Пошли.

Я свой пистолет и вовсе держал в руке, правда так, чтобы не видно было. Чуйка – верная моя подруга – кричала криком.

Стоянка оказалась там, где указали алкаши, – просто площадка, засыпанная щебнем и огороженная сеткой. Вагончик сторожа, и все. Стемнело совсем. Я начал обходить стоянку, стараясь не светиться. Какая машина – понял сразу. Как? А вы оставляли машину на стоянке с открытыми дверями?

Опять отзвонил:

– Игорь, машина вскрыта – давай сюда…

Из темноты появился Игорь.

– Посмотри в вагончике, машина вон там.

Игорь пошел разбираться со сторожем, я подошел к машине, включил небольшой галогенный фонарик-брелок. Машина – «Хендай Соната», предыдущая модель, но все равно не из дешевых. Открыт бардачок, сиденья отодвинуты назад до упора – что-то искали. Вырвана магнитола.

Носители информации, понял я. Ради этого и вскрыли машину.

Подошел Игорь.

– Сторожа нет.

– Как – нет?

– А вот так – нет. Дверь в вагончик открыта, сторожа – нет.

Да… похоже, хапнули мы… беды на нашу голову.

– Там уже наверняка прокурорские следаки подъехали. Бери Бориса и поехали. Никому и ничего не говори. Про машину – тоже.

Одесса вся была построена вокруг порта и жила портом все это время, ну, и контрабандой, если быть честными. Мы и ехали в порт. Борян, Игорь и я. Стемнело совсем…

– Так… Значит, у нас пока единственная зацепка – Морбид. Как зовут – неизвестно. Ветеран АТО, ходит в камке до сих пор, скорее всего – психопат на фоне посттравматического синдрома, применяет насилие. Готовимся ко всему.

– …

– Если что, пацаны, придется стрелять, понятно? Все готовы?

Борян кивнул. Ему проще – он тоже из АТО. Сложнее Игорю – он-то по людям стрелял только в интерактивном тире в Польше. Стрелять в экран – одно, а в живого человека – совсем другое…

– Борян, если что – оружие на тебе. Если я спрошу – времени сколько, – принимаем сразу и жестко. Все помнят?

– Не вопрос.

– Зробымо. – Борян от нервов перешел на украинский…

– Этот парень – возможно, убийца. Все понятно?

– Да понятно, – с досадой ответил Борян. Я его понимал – принимать побратима, с которым в АТО был, неприятно. Но что делать.

Мы уже сворачивали в порт, навстречу шли машины. Прошли ворота… Игорь показал полицейский значок, да и чего показывать – машина-то полицейская. Мимо вместе с фурами-контейнеровозами прошел внедорожник, я только подумал, а это кто такой – как началось. Началось, как всегда, непредсказуемо и страшно.

Хлопнуло, молотком вдарило по стеклу – Борян то ли охнул, то ли всхлипнул. На стекле образовалась дырка с расходящимися от нее лучистыми трещинами, через нее в машину сочилась черная одесская ночь. Игорь повернулся к Боряну, пытаясь помочь.

– Вниз, вниз!

Борян сдвинулся с места, машина пошла в сторону, это спасло Игоря. Вторая пуля, которая должна была попасть точно по центру пассажирского сиденья, ушла левее.

Б…!

Я – не знаю, каким чудом – дотянулся до руля… Обычная «Тойота», полицейская машина, на хрен, в которой даже перегородок нет между первым и вторым рядом сидений. И сделал противоположное тому, что пытался сделать Игорь. Не удержать машину на дороге, чтобы еще сильнее подставиться под снайперский огонь, а наоборот, рванул влево, сбивая машину с траектории. Мы пошли влево, ударились о контейнеры, потом нас начало разворачивать…

Еще одна пуля ударила в кузов, но нам снова повезло…

– Мама! – крикнул Игорь.

Не знаю, каким чудом мы разминулись с «КамАЗом», издавшим длинный, возмущенный гудок, но потом нам повезло. Мы ушли за выстроенный ряд контейнеров, еще раз ударились обо что-то и, наконец, остановились.

Я сидел сзади, мне досталось меньше всего. Первым делом нащупал пульс у Бори, пульса не было. Боря… Боря… Что же, б…, творится…

Выбрался из машины с другой стороны, с моей дверь была заблокирована. Побежал назад… У края штабеля контейнеров увидел бегущего мужика, кажется, водилу того «КамАЗа». Хлестко треснул выстрел, мужика отбросило назад…

П…ц.

Бросился обратно к «Тойоте». Открыл багажник – там было наше основное оружие. К сожалению, не «калашниковы» – для нас закупили модные турецкие «МР5» со складывающимися прикладами. Идти с таким ночью против снайпера – самоубийство. Но ничего не оставалось другого – он засел где-то на верхотуре, и планка у него, судя по тому, что он творил, слетела окончательно…

Один автомат – за спину, второй – на бок. Вытащил за шиворот из машины Игоря, тот был перемазан в крови – и в шоке. Я, честно говоря, тоже в шоке был, но мне в астрал выпадать было нельзя.

– Цел?! – Я размахнулся и влепил пощечину. – Цел, спрашиваю?!

– А… да.

Ощупал его, вроде и в самом деле не кровит.

– На!

– …

– Слушай сюда! Борян мертв – мы должны отомстить, понял?!

– …

– Я спрашиваю – понял?!

– Да.

Ничего другого просто не приходило в голову, да и не могло прийти. Месть – очень сильное чувство. А чтобы выйти на снайпера, считай, с голыми руками, – надо было очень, очень сильное чувство…

– Смотри сюда! – Я показал на край штабелей. – Сейчас ты сюда пойдешь. Но не сразу. Как только я позвоню, ты выстрелишь из-за угла несколько раз. Лучше в воздух. Не высовывайся только!

– Не высовывайся только! Высунешься, умрешь! Понял?!

– Да.

– Давай!

Из багажника я выхватил третий пистолет-пулемет – лишним не будет. Мне надо было занять позицию, а перед этим понять, где снайпер. Интересно, какой у него прицел – дневной или ночной? По ночам порт работает, освещение яркое – может и дневной быть…

Позиция…

Я лег на бетон, взяв по автомату в каждую руку и, выдохнув, перекатился за «КамАЗ»-контейнеровоз, тот, остановленный. Выстрела не последовало.

Так…

Пополз слева от машины, пополз медленно. Мне кажется, что он справа бил, чуть правее от дороги. И, судя по всему, это не «СВД», что-то серьезнее…

Работа порта, похоже, останавливается. Хоть это плюс.

Достал телефон, набрал номер.

– Игорь слышишь?

– Да.

– Не высовываешься. Еще раз, не высовываешься, делаешь несколько выстрелов в воздух. Понял?

– Так.

– Делай. Только не высовывайся.

В стороне сухо треснули выстрелы. Ответки не последовало. Как потом я понял – перезаряжал.

– Что? Еще раз? – прозвучало в наушнике.

– Нет. Не высовываясь, просто высунь автомат за край – как сможешь. Не высовываясь…

Есть! Я увидел вспышку, примерно там же, где и предполагал, и, ухватив автомат так плотно, как только смог, высадил туда все, что было в магазине, все тридцать патронов. Ответки не последовало – я перекатился, еще раз, вскочил и ушел за контейнеры.

Игорь был с той стороны контейнерной стенки, баюкал левую руку.

– Попал? Покажи?

– Нет… ай же… – Он добавил что-то на иврите.

Посветив фонариком, я понял, в чем дело, – пуля попала аккурат в автомат, который в этот момент держал Игорь, и вырвала его из рук. Или вывих, или перелом. В любом случае – я остался один.

И заниматься Игорем мне было некогда.

– Иди к машине. Вызывай помощь. Аптечка там… руку повыше держи. Понял?

– Да…

А мне надо было идти вперед…

Удивительный у нас народ…

Я не знаю, что это, пофигизм, глупость или мужество… Нет, то, что не мужество, – это точно. Но как только прекратилась стрельба – все повылазили кто откуда, кто рванул к раненым, а кто – восстанавливать справедливость. Мне интересно – вот эти мужики, они не понимают, что сейчас можно конкретно угодить «пид кулю»? Или по принципу – а нас-то за шо?

– Полиция! Назад! Полиция! – заорал я, осаживая народных мстителей.

– Там он… – проговорил мужик, грузчик, что ли.

– Это что?

– Портконтора.

– Как туда попасть?

– Эт можно…

Снайпер, как оказалось, был не в самом здании, а на крыше, на самом краю. В здании было всего два этажа, сзади – пожарная лестница, капитальная, уйти – нет проблем. Мы поднялись на крышу, я посветил фонариком – есть.

Есть…

– Не подходить! – негромко скомандовал я. – Улики…

В кармане у каждого из нас был комплект: одноразовые бахилы, одноразовая маска и одноразовые перчатки – их полагалось надевать на месте преступления. Надев бахилы и перчатки, я приблизился к лежащему на краю крыши человеку. Он был в камуфляже, рядом лежала винтовка – он опирал ее на сложенные наскоро несколько кирпичей. Черная кровь поблескивала в ярком свете фонаря. Я пощупал пульс – мертв.

Винтовка – это был «Барретт-98». 338-го калибра. Насколько я знал цены черного рынка, 20 тысяч евро.

Рядом с винтовкой лежал еще и автомат Калашникова…

В общем, полный набор. Ладно, приступаем к работе. Криминалистической, твою мать…

– Казанский Денис Викторович, восемьдесят пятого года рождения, уроженец Одессы. Несудим, образование среднее. Крайне правый радикальный националист, «Правый сектор», участник так называемой «Мизантропик дивижн». Доброволец, участник обороны Донецкого аэропорта, награжден орденом «За мужнисть» третьей степени. В 2015-м не прошел отбор в подразделение специального назначения. После этого покинул добровольческий батальон, вернулся в Одессу. Последнее место работы – государственное предприятие «Одесский морской торговый порт», инспектор службы безопасности. Отзывы положительные…

Полковник Салоид, начальник одесской полиции и наш непосредственный начальник, закрыл папку.

– Вы понимаете, что не имели права самостоятельно задерживать его? Вы это, б…, понимаете?!

– Пан полковник, – сказал я, – это был просто подозреваемый. Который мог и скрыться.

– Я не с вами разговариваю!

– Пан полковник… – сказал Игорь.

– Молчать!

– Пан полковник, а если бы он еще кого-то убил?! – выкрикнул Игорь.

– Еще?! – заорал полковник. – А этого мало?! Пять трупов, твою мать! Его должен был брать спецназ. А не вы!

Да. Спецназ. Если бы спецназ успел, если бы он не ушел и если бы он тупо не открыл огонь по всему, что движется. Почему-то это никого не волновало – убийца со снайперской винтовкой в городе. Я понимал, почему психует Салоид – со вчерашнего дня под окнами пикеты, митинг. Обвиняют нас в том, что мы «вбили» ветерана АТО. То, что этот ветеран АТО «вбил» пятерых людей в порту, как-то остается за скобками.

А вообще, на вулкане сидим и ж… дырку затыкаем. Кратер то есть. Как воровали, так и воруем, лучше не становится, народ все видит, стволов на руках много, а жажды справедливости – еще больше. Вы будете смеяться, хотя нет тут ничего смешного, но я уже три пути ухода продумал, в Румынию, в Молдавию и в Приднестровье, если начнется. Потому что, если начнется – тех, кто не успеет уйти, за ноги на балконе повесят.

А Игорян уйдет из полиции, наверное. Не сможет он работать. Хоть он и человек новый, а начальство везде начальство. И везде не любит, когда с ним так разговаривают.

– А вы вместо этого без доклада полезли в порт! Сдуру погубили напарника! Вон, посмотрите, что под окнами делается!

– Борис не зря погиб! – снова крикнул Игорь, он весь красными пятнами пошел. – Не смейте так говорить!

Приехали…

Игоря я встретил в комнате психологической разгрузки. Он сидел на краю дивана и курил, хотя тут было запрещено.

– Ну?

– Отпуск до конца служебного, – сказал он.

– Поздравляю. А начальству зачем хамишь?

– Я не хамлю.

– Слова «не смейте так говорить!» в разговоре с начальством всегда были хамством. Причем – грубейшим.

Игорь затушил сигарету и обхватил себя руками – жест защиты.

– Надоело всё. Ничего не меняется. Ничего.

– А ты думал, как будет?

– Не так…

– А как?

– Не знаю…

– Скажи, ты думал, тебе перемогу на блюдечке поднесут или как?

Игорь молчал… потом заговорил:

– Я, я был на Майдане от Одессы. Знаешь, знаешь, как было на Майдане? Пятьдесят, сто тысяч человек, и все как один. Мы все разные были, но к любому подойди, он последним поделится. Никто ничего не воровал. Если была какая-то работа – каждый протягивал руку, каждый подставлял плечо. Я часто думал: а почему в жизни так не бывает? Что с нами со всеми не так?

– Как ты думаешь, почему я уехал из России?

– …

– Я боролся и там. Но понял, что это невозможно. Это борьба не с отдельными индивидами, а с системой в целом. Теперь я ненавижу себя за это…

– И теперь я дал себе слово, что буду бороться до конца. В чем бы эта борьба ни заключалась. Но до конца.

– …

– Как думаешь, в деле Морбида все чисто?

Игорь посмотрел на меня:

– А что?

– Ничего. Просто мне не нравится, с какой поспешностью сдали в архив дело. Как назначили виноватых.

– Я…

– Не говори ничего. Просто обдумай. Поговорим потом…