В воскресенье мы едем на пляж Майто, к югу от Пуэрто-Вальярта. Грузовичок ведет Паскуаль. С нами три уборщицы из отеля, муж одной, жених другой. Они приготовили большущую миску салата из гороха и чечевицы. Гуакамоле. Мужчины захватили несколько бутылок неббиоло. Архинальдо взял с собой свой латаный-перелатаный футбольный мяч. Пляж великолепный. Огромный. Семнадцать километров в длину. Дорога к нему ухабистая. Чтобы не совались туристы. Единственный маленький отель, всегда полупустой. И центр защиты морских черепах; этих матерей, бросающих своих детишек.

Океан здесь бурный, и ветер бушует на радость смельчакам на досках. Некоторые улетают, как говорят, навсегда. Других засасывает пучина. И выплевывает, переломанных, разбухших, несколько недель спустя, в маленьком порту Теуальмикстле в нескольких километрах отсюда. Океан калечит тех, кто хочет его приручить, и угрожает остальным.

Пока мы вчетвером играем в футбол, Паскуаль сидит с женщинами. Он их смешит. Архинальдо наигрался вволю. Ему выпал чудесный денек. Как и всем нам.

После обеда от вина клонит в сон. Паскуаль храпит, пристроив голову на груди третьей уборщицы, Доминги; это вдова, и он мечтает, что она станет его восемьсот семьдесят четвертой победой. Он всех их хочет сделать счастливыми, из-за ошибки, которую совершил однажды с одной из них. Доминга тихонько гладит его волосы, как старшая сестра. Жених с невестой, краснея, удалились к маленькой бухточке. Архинальдо упражняется с мячом. Грудь-колено-голова. Голова-стопа-колено. Я дремлю.

Я вижу нас, с Анной, с детьми, у озера Ловитель, в Ле-Бур-д’Уазане, до всего этого.

До того как я решил, что ничего хорошего больше не может произойти. До этой жуткой поры, когда у меня не было больше сил, когда я ложился порой ничком, где придется, чтобы поплакать, чтобы забыться.

Потом я поднимаюсь.

Вхожу в теплый океан. Иду вперед в завораживающих красках. Все оттенки синего как на подбор. Бирюза. Лазурь. Бонди блю. Майя. Аквамарин. Тиффани. Я иду. Вода мне уже по колено. Я вдруг чувствую, что погружаюсь, – и я действительно погружаюсь. Волна опрокидывает меня навзничь и, откатываясь, затягивает в глубину. Камешки царапают мне спину. Я пленник мутной воды. Высвобождаю ноги из песка. И становлюсь таким же легким, таким же летучим, как воланчик в бадминтоне. Меня крутит. Я не знаю, где поверхность воды. С какой стороны небо. На мгновение моя голова выныривает на воздух, и я успеваю увидеть лицо Архинальдо. Его отчаянные жесты. Воплей его я не слышу. Меня снова засасывает. Бьет. Швыряет. Я кричу, и мой крик тотчас тонет в океане. Я колочу руками, ногами. Я маленькая черепашка. Я должен выжить. Я тянусь к свету. К поверхности. Меня выбрасывает. Исторгает. Я рассекаю лоб об острый камень. Архинальдо за руки тянет меня из воды. Силенок у него не хватает. Он кричит, плачет, хлюпает. На помощь кидается Паскуаль. Наконец-то я на песке. Мальчуган стоит рядом со мной на четвереньках. Он сжимает мое лицо в ладонях, весь дрожа. «Ты же сказал, что останешься! Ты же сказал, что останешься!» Я улыбаюсь ему. Глажу его перепуганную мордашку. Вытираю серебряные слезы.

Я здесь, Архинальдо. Я остался с тобой.

Я боролся. Я выбрал жизнь.