Черт побери, ты не поверишь. Как им это удается? Все чувствуют, все знают. А ведь я, честно тебе скажу, осторожничаю. Ничего в ежедневнике, ничего в мобильнике, мобильник – это вообще засада, ты думаешь, он тебе как верный друг, хранит секреты и все такое. Фигня. Это предатель. Так что никаких сообщений, эсэмэсок, ничего. Я только тебе и сказал, Антуан. И что же – хочешь верь, хочешь нет, она узнала. Не знаю, следила за мной или детектива приставила, узнала, и все. Я думал, окочурюсь, чуть инфаркт не хватил. Это было полтора месяца назад, как раз когда ты узнал про отца. Мы тогда приняли с тобой по одной вместе, ну вот, прихожу я домой, она сидит в гостиной, в книжку уткнулась, читать она любит с самого детства. На меня-то книги тоску нагоняют. Мертвечина эти узенькие бороздки слов. Книга – все равно что японский сад, километры скуки. Целую ее, как обычно. Она мне говорит, мол, выпей пока, она главу дочитает, хорошая книга, ей не терпится узнать, чем кончится. Наливаю себе пива. Жду. Глава, видно, длинная была, потому что я успел вторую открыть. А потом она встает и смотрит на меня пристально. И тут я чувствую что-то странное. Взгляд у нее – я его и забыл, взгляд из нашего начала, когда мы занимались любовью нон-стоп, когда хоть мир рухни, нам было пофиг. Тот самый взгляд, Антуан. Голодный какой-то, жгучий. Аж за душу берет, но и страшно стало. Мы ведь с Фабьенной в этом плане подуспокоились, я тебе уже говорил, все в нежность перешло, в дружбу. Любовью мы теперь занимаемся на словах; жесты у нас снулые, оцепенелые даже, и тут вдруг у нее опять этот вулканический взгляд. Потом она улыбнулась мне. Вот ты как, говорит вдруг, ни с того ни с сего. Вот ты как. Что – как? А она опять: вот ты как. У меня, признаться, внутри все зашлось, прямо как шарик от электрического бильярда трепыхался. Потом мы поели, все как всегда, она рассказывала про свой день в школе, про малышку Дюкеннуа, которую собираются оставить на второй год, про новый циркуляр о почасовой нагрузке, про предупреждение о забастовке. В общем, ходила вокруг да около. Сущая пытка.

Только за десертом, ну, это я так говорю, десерт, просто йогурт, она мне выдала, запросто так, со своим жгучим взглядом: я бы тоже хотела научиться хорошенько у тебя сосать. Как твоя шлюха. Научи меня, научи же, Фредерик, я способная, я уверена. Я сижу дурак дураком. С йогуртом во рту. На подбородок течет, как у слюнявого старика. Я сам, наверно, был цвета этого йогурта. Слава богу, я не сердечник. Короче, выплюнул я «Данон». Значит, глотать не надо? – спрашивает она, улыбаясь. Клянусь тебе, Антуан, я не знал, куда деваться. А она встала, подошла ко мне, опустилась на колени. Ну? Как она это делает, твоя шлюха, покажи мне. Не бойся слов, говорит, не бойся слов. Не бояться слов, легко сказать, у меня ведь для нее были только слова любви. «Сосать» – это слово любви, говорит она. «Глотать» – тоже. А вот «восемьдесят евро» – омерзительные слова. Правда, омерзительные.