Я помню, как мы радовались, когда ты родился. Ты появился на свет через три года после Жозефины. Натали, похоже, хорошо переносила новую беременность. Последние три месяца она не выходила днем, предпочитая покой и прохладу дома. На последних неделях решила заново покрасить кухню, потом комнаты. Мы походили тогда на идеальную семейку из глянцевых журналов, конфетно-розовую. На фотографиях той поры Жозефина рассаживает плюшевых зверюшек в детской кроватке. Жозефина целует большой живот матери. Жозефина рисует, раскрашивает, готовит тысячу подарков будущему братику. Жозефина делает «березку» в гостиной. Жозефина играет с куклой в дочки-матери. Жозефина красавица. Натали сажает луковицы гиацинтов в нашем садике. Натали, смеясь, показывает свои груди, утроившиеся в объеме. Натали посылает мне воздушный поцелуй. В нашей кухне улыбается мой отец, жена держит его за руку; Натали приготовила окуня, запеченного в соли с чабрецом, и рыба перепеклась. На фотографиях не видно вкуса рыбы. Не видно лживых комплиментов: окунь был изумительный. Вот наша новая машина. И я, дурень дурнем, рядом с новой машиной. Вот трехколесный велосипедик Барби. Натали и Жозефина в ванне. Анна и ее муж Тома в нашем садике рядом с увядшим гиацинтом. Не видно нашей матери. Не видно лжи. Не видно ребенка, которого Натали не захотела сохранить годом раньше, потому что не знала, будет ли еще любить меня. Не видно этой любви, краткой и бесконечной, огромной и трагической. Не видно моих тогдашних слез. Моих тогдашних ночей на диване. Моей тогдашней бессонницы. Тогдашнего зла, которое просачивалось исподволь. Пробуждавшегося зверя.

Не видно ничего. Ничего, кроме счастья.