Самолет через два часа. Я сижу среди людей, улетающих на каникулы, к солнцу. Люди бледные, что твои задницы. Говорят без умолку. Перевозбуждены. Как будто тишина их пугает. А мне хочется тишины, хочется ветра, плеска волн, жары. Конечно, мама закатила истерику, когда я сказала ей, что уезжаю. Они с Оливом планировали Рождество типа по-семейному. Ага, щас. Вы, наверно, планировали не расходиться в это Рождество, подождать хотя бы до Нового года. Мы не семья, мама, один только Леон еще в это верит. Да и то. Без тебя. Его семья – Олив. Товарищ-байкер. Give me five. Придет время, и после татуировок они разделят девочек. Торивакеру («делить, пользоваться»). Он запустил учебу, а ты ничего не замечаешь. Он утратил прелесть детства, он выглядит маленьким старичком, твой сын. А ты видела только себя весь этот последний год. Мелкие морщинки у глаз – каждую секунду. Легкое вздутие внизу живота. Брюки на полразмера, потом на размер больше. Время сводило тебя с ума. Время, которое идет и губит. Я-то хотела поговорить с тобой обо мне, о времени, которое идет и лечит. Но тебе это было неинтересно. Ты не замечала моих успехов. Не видела, что ветчина посветлела, стала больше похожа на поджаренный эскалоп из индейки и приближалась к моему естественному цвету лица, что вернулась моя ямочка. Ты не говорила мне, что я снова (почти) красивая. Ты спрашивала меня, как я нахожу тебя, спрашивала Леона, как он тебя находит. Тебя. Я отвечала тебе, что с такими вопросами ты скоро пополнишь ряды женщин, которых мужчины укладывают в койку одним взглядом и бросают на рассвете. Что твоя красота растворится в доступности. Я всегда находила тебя очень красивой, мама, когда ты не обращала на это внимания. Когда твоя красота была подарком. Тетя Анна рассказывала мне о тебе, о папе, когда вы были вместе. О ярком начале вашей любви. О моем рождении. И о твоих сомнениях потом. Ты уже тогда хотела уйти, ты не была уверена, что все еще любишь его. Что все еще любишь нас. Ты знаешь, что можно уйти, и оставшись? Ты в этом чемпионка мира. Мне было горько. Побег вырастает корявым без маминой любви. Растет сикось-накось.