Глава 8

Солнце вставало над Милокардерами, играя и искрясь в языках начавших расти к зиме ледников, освещая хвойный лес, высоко поднимающийся в горы, кривые росчерки бурных горных рек, белые террасы горячих источников и проплешины оползней и камнепадов. Чуть к северо-западу поблескивало огромное вытянутое озеро, которого раньше не было — запруда, образовавшаяся при обрушении Драконьего пика.

С высоты драконьего полета городок Теранови выглядел игрушечным, а уж домик Таси — и вовсе крошечным. Энтери сделал круг над лесом, окружающим дом, тяжело опустился на поляну — полет был долгий, а он еще и с поклажей. Навстречу ему уже бежала младшая сестра Таисии, Лори.

— А Таська тебя в городе ждет на оглашение! — крикнула она прямо в озадаченную драконью морду. — Меня оставили предупредить, если ты не догадаешься!

Как, интересно, он должен был догадаться?

— Ты лети, лети, — тараторила Лорик, — я на вездеходе подъеду. Заждалась она тебя-то!

Людей собралось на площади между библиотекой и администрацией так много, что казалось, что площадь устелена пестрым колышущимся ковром. Горожане принарядились — мужчины крутили на головы праздничные химы, женщины вязали от лба до затылка красные и синие платки, подворачивали ими волосы и делали второй узел — уже на макушке. Было холодно, и люди притопывали в такт играющей музыке, пили горячительное из фляжек, болтали и вовсе не тяготились ожиданием, в отличие от Таси. Она, нарядно одетая, в справленной недавно теплой свободной дохе с капюшоном, стояла на помосте и вглядывалась в небо в ожидании своего дракона. Не забыл ли ее в своей жаркой стране? Не перепутал ли дни, не усомнился ли в своем решении? Простоит до вечера, не прилетит — пойдет домой жить, как раньше.

Позади нее с торжественным видом стоял жрец Синей и радовался, глядя на людей — давно уже свадьбы столько не собирали. Так много людей, что оглашение придется не в храме проводить, а здесь, на площади. А еще он совсем не волновался — Богиня ему шепнула ночью, что свадьба будет хорошей, а он уже давно научился отличать ее голос от надежды.

Энтери появился — белый, как птица на голубом небе и сердце Таси потеплело, нервно сплетенные руки расслабились, а народ заволновался, начал переговариваться.

— Гляди-ка, не врал старый Михайлис, и правда змей за Тасю свататься прилетел!

— То не змей, а теаклоциакль, темнота!

— Вот удивится Матушка Вилайтис!

— Чего он не садится? Уже на второй круг пошел!

— Да куда ему садиться-то, столпились все! Эй, дайте жениху место для посадки!

— Эй, разойдитесь!

— Да дайте отцу невесты пройти!

Народ заволновался, отступил из центра площади, образовав круглую площадку, и змей, обдувая людей ветром от крыльев, приземлился, сбросил с себя сумки, обернулся молодым красноволосым мужчиной. Голым — только на запястье левой руки черной лентой вилась тиньки с золотыми капельками на кисточках. Энтери мало оборачивался за эти месяцы, боясь, что тиньки развеется, и каждый раз при обратном обороте проверял, на месте ли она.

Женщины заахали, захихикали, зашептались, но дракон, ничуть не смущаясь, порылся в сумках, достал оттуда штаны, ботинки и рубаху, оделся. И только потом обратился к окружающим.

— Здравствуйте, добрые жители Теранови!

— Здравствуй, змей небесный, — нестройным хором отвечали окружающие его жители. Сзади напирали любопытствующие, где-то в толпе протискивался к зятю старый Михайлис, а за разноцветными химами и платками на помосте Энтери видел Тасю — улыбающуюся и глядящую на него.

— Так это ж архиолох, — раздался изумленный старческий голос и из толпы показался старенький пестренький Никойлис — из тех старичков, что они с Тасей встретили у библиотеки.

— Видать, змеи тоже архиолохами бывают, — глубокомысленно заметил кто-то из народа.

— Эй, подвиньтесь! — наконец-то на свободное место вышел Михайлис, покачал головой, глядя на легко одетого змея. Замерзнет еще, простудится, зачем дочери болеющий муж? И так в прошлый раз едва вытянули с того света. Старый охотник подошел, внимательно посмотрел на черную тиньки, хмыкнул, обнял дракона.

— Прилетел все-таки, — проворчал он. — Я уж за эти три месяца больше Таськи извелся. Она-то спокойна была, говорит — обещал, прилетит. А я думал, вдруг ошибся?

— Прилетел, — согласился Энтери, снова отыскивая взглядом Тасю.

Старик зажег трубку, обвел окружающих победным взглядом.

— Ну что, убедились? Хорош зять-то?

— Убедились, — проскрипел Никойлис умиленно. — Хорош! Рыжий разве что…, - добавил он задумчиво и Энтери расхохотался.

— Только он тебе еще не зять, — смешливо выкликнули из толпы, — пока загадок не решил да благословение не получил.

— Решит, — махнул рукой старик. — А это что у тебя за сумки, сынок?

— А это выкуп за дочь, — пояснил Энтери. — Ковры наши, да золото. Большой мешок — на праздник для всего города, маленький — вам.

Он развязал большой мешок, показал сверкающие монеты. Михайлис сердито попыхивал трубкой.

— Вы, отец, не сердитесь, — сказал Энтери, — у вас свой обычай, у нас свой. Принято у нас выкуп платить за невесту. Вы лучше посмотрите, какие ковры красивые да теплые. Как раз вам в домик на зиму.

Он развернул один ковер, другой. Народ восхищенно зацокал языками, толпа подошла ближе.

— Это где ж такую красоту делают? — спросили из толпы.

— Это в моем городе, Истаиле, женщины плетут, — пояснил довольный Энтери. — К вам скоро придут торговцы из нашего народа, вы их не обижайте, они всякой красоты на продажу привезут.

— А что, — сказал кто-то, — пусть приходят, нам хорошие вещи нужны.

— Ну что же стоите! — крикнула какая-то женщина. — Невеста-то заждалась!

Люди расступились, и Энтери с дымящим трубкой Михайлисом пошли к помосту. Золото осталось на площади, люди к нему не прикасались — раз сказал змей на праздник, значит на праздник. Сейчас подойдет мэр города и заберет, а уж вечером напразднуются, если дракон не оплошает.

— Отец, — проговорил Энтери тихо, — у меня письмо тут. Надо его в королевский дворец отправить.

Михайлис хмыкнул, принимая толстый запечатанный бумажный пакет. На нем аккуратным почерком было выведено: «Королеве Василине Рудлог».

— Ты, что ли, принцессу похитил? — спросил он строго. — Таськи моей мало?

— Да вы что, — оскорбился Энтери, — брат это мой. Жениться захотел.

— А что ж не по-людски? — вопросил с видом допросчика Михайлис. — Наделал шуму на все королевство.

— Торопился очень, — объяснил Энтери. Когда же эта площадь кончится? Идет, идет мимо глазеющих горожан, и все не дойти до ждущей его Таисии.

— Торопился, — неодобрительно пробурчал Михайлис. — Торопливых, сынок, женщины не любят. Ты, давай, не оплошай. Иди, иди, дракон.

Он отстал, и Энтери буквально пробежал последние метры, вспрыгнул на помост, прижал к себе свеженькую, пахнущую хлебом и медом Тасю, поцеловал ее — в смеющиеся глаза, в щеку со шрамами, в губы.

— Какой ты стал! — Тася рассматривала его с восторгом. — Большой, Энтери!

— Отъелся, — улыбнулся он. — Дотерпели, Тасюш?

— Дотерпели, — согласилась она, прижимаясь к своему дракону. Ох, как она ждала. Как верила, как отбрасывала сомнения, как переживала, как смотрела на себя в зеркало и думала — ну зачем она, такая, некрасивая, простая, со шрамами — целому дракону? Если среди людей-то охотников на нее не нашлось?

Сзади закашлялся жрец и они синхронно повернулись. Толпа притихла — начиналось оглашение.

— Верна ли ты была жениху своему, верна ли будешь, не сомневаешься ли сейчас? — строго спросил служитель Синей у Таисии. Голос строгий, а глаза добрые, понимающие.

— Верна, — громко произнесла Тася, поднимая вверх левую руку — звонко лопнула тиньки, опала на помост. Люди одобрительно зашумели, поглядывая на дракона.

— Верен ли ты был невесте своей, верен ли будешь, не сомневаешься ли сейчас?

— Верен, — сказал Энтери, поднимая руку. И вторая тиньки лопнула и упала на пол, подтверждая — правду говорит обрученный.

— Тогда, — произнес радостно жрец, — волею Богини Матушки Нашей Живой Воды начинаю свадебный обряд.

— Подождите! — крикнули из толпы. — А испытать?

— Может, он не годится для нашей Таси! — поддержала его какая-то женщина.

Энтери обеспокоенно глянул на жреца — тот стоял спокойно, улыбался; на невесту — она тихо шепнула — «Не переживай, это традиция».

— Не отдадим Таську, пока товар лицом не посмотрим! — кричали из толпы.

— Положим, товар лицом мы уже видели, — прозвучал задорный женский голос, — хорош товар!

Женщины засмеялись, Тася порозовела.

— У нас мужчина приводит женщину в свой дом, — громко и важно высказался толстяк в цветной химе, стоящий прямо у помоста. — Есть дом, куда невесту приведешь, дракон?

— Есть, — ответил Энтери. Приходилось почти кричать, чтобы все услышали. — Большой дом, для большой семьи. В хорошем городе. Там живут добрые люди, такие же, как вы, только там всегда тепло, а часто жарко. И мы рады будем видеть вас в гостях. Может, кто-то захочет остаться — у нас нет врачей и учителей, и других спе-ци-али-стов нет, и всем будем рады.

Народ заволновался, и игра в вопрос-ответ вдруг пошла по нетрадиционному сценарию — дракону задавали вопросы про его родину, он отвечал, Тася тихо стояла рядом, держа его за руку и внимательно слушала.

— Ну, хватит, — вмешался жрец через час, — потом поговорите, люди. Еще вопросы жениху есть?

— Пусть Тася загадки загадывает! — крикнули сразу несколько человек. — Змей красивый, богатый, но, может, недогадливый совсем!!!

Энтери уже не обижался — традиция была веселой, а испытания — совсем смешными.

— Загадки, — сказала его невеста весело. — Всего три!

— На каждую загадку по дню дается, — добавил жрец величественно. — Не отгадаешь сегодня — придется возвращаться завтра и снова пробовать.

— А если за три дня не угадаю? — неуверенно поинтересовался Энтери.

— Угадаешь, — заверил его священник с доброй-доброй улыбкой. — Неженатым от меня еще никто не уходил. Невеста, загадывай поскорее, пока жених совсем не растерялся.

— Что мужчина держит, а женщина оживляет? — начала Таисия. — Что важнее жены? Что дороже всего на свете?

Она улыбнулась, погладила озадаченного дракона по руке, ободряюще поцеловала его в уголок губ и отошла к священнику. Толпа зашумела — кажется, начали делать ставки, догадается до вечера или праздник перенесется на завтра. Музыка стала громче, и со стороны администрации раздался усиленный чем-то мужской голос:

— Уважаемые горожане, пока жених думает, предлагаю начинать готовиться к празднику.

Уважаемые горожане поддержали таинственный голос бурными выкриками, овациями, и за какие-то несколько минут площадь забурлила людскими потоками.

Энтери думал, переживал — ответы пришли на ум практически сразу же, но вдруг озвучит — и неправильно? И что, прилетать завтра? Он столько ждал, пока сделает чудесную, теплую, как солнце девушку с гор своей женой, что просто не может ошибиться.

Поэтому дракон думал, для удобства усевшись прямо на помост и скрестив ноги, положив щеку на ладонь и медитативно наблюдая начинающееся на площади безобразие.

Раскрасневшаяся Таисия озорно поглядывала на него, шепталась с священником, оглядывалась на снующих туда-сюда людей.

Из окружающих площадь домов тащили столы, посуду, рестораторы и владельцы кафетериев, приняв от мэра по горсти золота, срочно обеспечивали поваров работой, пересчитывали запасы алкоголя и напитков, готовясь выставить их на столы. Посреди площади на крепенький стульчик сел старый дудочник, завел плясовую — задорную, переливчатую. Кто-то пристроился рядом, с бубном, подошли еще дудочники, и вот уже пошли плясать в двигающийся туда-сюда хоровод первые пары. Руки на плечах у мужчин, на талиях у женщин, все убыстряющаяся мелодия — кто первый споткнется, кто попутает шаги, собьет ритм? Два медленных шага влево, нога вперед, три быстрых шага вправо, присели, снова три шага вправо. Хоровод рос, делился на кольца, двигающиеся навстречу друг другу — пестрые платки женщин и химы мужчин создавали огромное, пестрое солнце, катящееся по площади перед изумленным драконом.

Старый управляющий Теранови сидел рядом с огромным мешком, на который можно было купить весь их городок, и чувствовал себя совершенно сказочно — наконец-то настал момент, когда не нужно следить за бюджетом, хватит и на праздник, и на весь будущий год — школу подлатать, стадион достроить, трамвайчик новый прикупить… Думал он также и о своей дочери, которая так и не нашла себе мужа по причине совершенно змеиного характера — не получится ли это сокровище вручить какому-нибудь еще дракону, змея со змеем всегда должны найти общий язык.

На улице был легкий морозец, парок вырывался изо ртов, люди раскраснелись, но солнце светило ярко, снегопада ничто не предвещало, поэтому праздник должен был удасться. А что холодно — так танцами и выпивкой согреются. Не так уж и холодно, к тому же, только-только ледок стал на лужах тонким расписным стеклышком вставать. Но глядели на задумчивого дракона с беспокойством, пока какая-то сердобольная женщина не воскликнула:

— Да он же замерзнет, пока додумается, люди!

Хоровод катился, катился, пока мелодия не стала уже издевательски быстрой — один за одним выпадали из танца споткнувшиеся, со смехом подбадривали оставшихся, отбивая ритм ладонями. К Энтери подошел отец Таси, Михайлис, опустил ему на плечи тяжелую доху с теплым мехом внутри.

— Это тебе подарок от наших кожевников, — пояснил старик.

— Спасибо, — Энтери поглядел на дымящуюся трубку, вздохнул.

— Что, — будущий тесть скосил глаза на дымок, — дать подумать? Сейчас, сейчас. Под хороший табак думается, быстрее, и то верно…

Он высыпал остатки курева на землю с помоста, ловко набил новым табачком трубку, поджег. Дракон с благодарностью принял «думательный» прибор, набрал в рот дым, выпустил, полюбовался на облачко.

— Ну, я пойду, — сурово сказал Михайлис, — а то скажут еще, что подсказывал.

К Тасе то и дело поднимались женщины, шептались с ней громко, бросая на курящего жениха взгляды, хихикали, Тася краснела и дракон краснел тоже — все было слышно — и обсуждение его внешности, и пожелания с советами на брачную ночь. Кажется, никто не сомневался, что он угадает, кроме него самого. Затем и вовсе утащили невесту танцевать, пообещав, что вернут, когда надумает отвечать. Теперь он снова искал взглядом Тасю — ее потянули к кругу танцующих, который только-только остановился — люди хвалили друг друга, поили горячим вином музыкантов — на площади уже дымили жаровни, на которых стояли котлы, и ответственные заливали в них вино прямо из бочек. Сильно пахло жареным мясом — он разглядел и вертела с целыми тушами, которые крутили над огнем, и огромные сковороды, на которые выкладывали тушки цыплят и кроликов. Столы выставляли по периметру площади с небольшими проходами между ними — чтобы каждый мог пойти в центр танцевать, накрывали разноцветными скатертями, ставили тарелки, приборы.

Перед ним был веселый организованный хаос, и ему это нравилось.

— Сейчас перехват будут танцевать, — сообщил ему священник довольно. Энтери аж вздрогнул — он забыл, что тут не один.

— Что такое перехват? — поинтересовался он, глядя, как снова образовывается круг, Тася выходит в центр — сняла верхнюю одежду, осталась в длинном платье и толстой шали. А дудка начинает выводить что-то быстрое, сразу чувствуется — местное, горное, потому что и плеск бурной реки в этой мелодии, и шум ветра, к ней присоединяется скрипка, барабаны, люди хлопают в ритм, и его невеста, раскинув руки, как лебедь, медленно, горделиво идет — плывет по кругу, показывая себя — вот какая я, красивая, гордая, счастливая, полюбуйтесь! К ней выскакивает какой-то парень — Энтери хмурится — и вот они уже кружат в паре, мужчина коршуном вьется вокруг женщины-лебедя, наскакивает, притопывает, а она только кокетливо поглядывает на него и уплывает, отворачивается — не для тебя я, парень, хоть хорош ты, и силен, и красив, и танцуешь хорошо. А вот тебе еще пара, — и Тася вплывает в цепочку хлопающих зрителей, меняется местами с какой-то девушкой. И уже новая лебедь плывет по кругу, уходя от коршуна, и затем к танцорам выходит еще мужчина, и первый парень, хлопнув второго по плечам, уходит из круга. Так меняются мужчины и женщины, молодые и пожилые, и вот уже танцует какая-то старушка, а счастливые люди подбадривают ее и хвалят, и старушка румянится, плывет величавой птицей, и на мгновение кажется, что не бабушка там — молодая чернобровая красавица, озорная и гибкая — потому что танец не знает возрастов, танец душу показывает.

— Понятно, почему «перехват»? — спрашивает служитель Синей. Глаза его горят, и он, махнув рукой на наблюдающего этот яркий праздник жениха, спускается с помоста и через минуту сами присоединяется к танцующим под возгласы одобрения.

Энтери дал людям еще порадоваться — ему не жалко, и ждал еще целый час, пока запыхавшаяся, раскрасневшаяся Тася не поднялась к нему. Взглянула вопросительно и улыбнулась — поняла, что готов отвечать.

— Готов? — недоверчиво спросил такой же румяный священник, поднимаясь на помост.

— Готов, — кивнул Энтери. — Мне как отвечать, громко?

— Нет, что ты, — испугалась Тася, — на площади много неженатых, им еще в свое время разгадывать. Мне ответишь, а отец Силайтис свидетелем будет.

На площади зашевелились, начали подходить к сцене — почуяли, наверное, что жених решился. Служитель Синей подождал, пока подойдут все желающие, и обьявил громко:

— Жених готов, люди Теранови! Сейчас мы узнаем, готовить мне сегодня брачные покои в храме или нет!

Люди одобрительно зашумели.

— Говори, Таисия, — благосклонно кивнул священник.

— Что мужчина держит, а женщина оживляет? — спросила Тася, и голос ее вдруг дрогнул. «Тоже волнуется», — понял Энтери.

— Дом, — сказал он тихо.

Тася улыбнулась.

— Правильно? — строго поинтересовался отец Силайтис.

— Правильно, — подтвердила невеста, с нежностью глядя на дракона.

— Правильно! — закричали люди. — Правильно! Тогда поцелуй в награду! По-це-луй! По-це-луй!

Энтери шагнул вперед и мягко прикоснулся к теплым губам невесты, прижал ее к себе — Тася только ойкнула, и наконец-то настойчиво, долго поцеловал, наслаждаясь вкусом свежести и меда, и женского вкуса, такого родного, совсем не забытого.

— А второй вопрос? — возмущенно и радостно кричали из толпы.

Тася спрятала голову у него на груди и тихо гладила его по шее. Вдруг стали казаться лишними и эти вопросы, и этот праздник — схватить бы, унести поскорее, сделать своей!

— Второй, — настойчиво сказал священник.

— Что важнее жены? — тихо произнесла Таисия. Губы ее порозовели, глаза сверкали, обещая самую сладкую радость.

— Ничего, — сказал Энтери, и, не дожидаясь подтверждения, снова поцеловал ее — а что сделаешь, традиция! Народ хлопал, топал ногами, шумел — но все было неважно, пока девушка, которую разглядел не сразу — а разглядев, понял, что вот оно — солнце для дракона, радостно отвечала ему на поцелуй, снова делилась и теплом и счастьем.

— Что дороже всего на свете? — задала она третий вопрос. Отец Силайтис уже не вмешивался, все пошло волею Богини само, как надо.

— Дети? — спросил он тихо.

— Правильно! — радостно крикнула Тася и Энтери снова потянулся к ее губам — какой хороший обычай!

— Правильно! — обрадовал людей служитель Богини.

— Эйя! — крикнули в толпе. — Эйя! Эйя!

— Эйя? — прошептал дракон в губы разомлевшей невесте, гладя ее по затылку, по шее. Косы ее длинные, толстые, русые, лежали на плечах, а от волос вниз шел пушок — он помнил его, шел по всему позвоночнику, мягкий, золотистый, почти незаметный. Сегодня он вдоволь насмотрится…

— Свадебная песня, — пояснила Тася, — на старом языке. Песня-молитва, пожелание всех благ молодым.

Народ уже запевал — пели одни мужчины, сначала тихо, низко, протяжно — слов не разобрать, одни перекаты и вибрирующие голоса, к ним присоединялись другие, кто выше, кто ниже, подхватывали песню, словно передавали из рук в руки огромную чашу, и каждый добавлял в нее что-то свое. И скоро уже торжественным гимном гудела вся площадь, сплетая стоящих на ней людей в единое целое, молящееся Богам о благополучии и счастии для этой пары, и песня тяжелым, вибрирующим языком колокола ударяла в купол неба, заполняя все вокруг чистой радостью.

Звук оборвался тогда, когда Энтери показалось, что невозможно больше выносить эту красоту — он слышал в эйе песню драконьей стаи из тысяч голосов, слышал голоса родителей, друзей, и сжимал затихшую в его руках Тасю.

Оборвался звук, и на площади стало тихо-тихо. Зашелестел ветерок, просыпая на город неизвестно откуда взявшиеся кристаллики льда — они тонким шлейфом налетели с гор, засверкали, запереливались алмазной россыпью на солнце — и вспыхнули над площадью вертикальными радугами, уходящими прозрачным семицветьем куда-то в небесные чертоги.

— Хорошая эйя получилась, — вполголоса произнес отец Силайтис. — В храм теперь, обеты приносить.

Радуги растворились в воздухе и люди отмерли, заволновались, зашумели радостно. Вплотную к помосту несколько мужчин подкатили большую телегу, устланную синей тканью, и Тася, выскользнув из рук жениха, легко соскочила на эту телегу, уселась аккуратно, оглянулась на него весело — видимо, еще какая-то традиция.

— Ну, — громко сказал священник, — муж на себе всю жизнь и жену везет, и детей, и хозяйство. А мы сейчас посмотрим, сможешь ли ты только жену да до храма довезти. Впрягайся, жених.

Энтери улыбнулся. Все-таки смешные у них обычаи. Но понятные. Спрыгнул с помоста под одобрительные крики и похлопывания по плечам, примерился к оглоблям, взял в руки и потянул. Телега двинулась легко, а он оглянулся на счастливую Таисию.

— Командуй, куда везти, — крикнул ей под смех людей.

— Прямо, — крикнула она в ответ. И дракон, как заправский тягловой жеребец, повез невесту в храм. Разве это сложно?

Он двигался быстро, почти бежал, не обращая внимания на изумленные возгласы жителей Теранови — ему что-то кричали про лошадь, но он все ускорялся, а то вдруг еще какое испытание придумают по пути. Телега становилась все тяжелее — Тасе передавали подарки, закидывали к ней в ноги, и гора свертков все росла, да и дорога пошла в гору — но он вез, торопился. Впереди бежали дети — показывали дорогу, а за драконьей упряжью длинным хвостом шли люди — пусть все не поместятся в храме, зато смогут поприветствовать молодых, когда обряд закончится.

К концу он немного запыхался, совсем чуть, но это не помешало вызволить невесту из груды подарков и спустить ее на землю.

— Ты такой сильный, — шепнула она ему весело. — Хороший ты мой.

— Справился? — спросил он не без гордости.

— Справился, — подтвердила Тася. — Но вообще обычно после нескольких десятков шагов жениха меняют на лошадь. Просто ты так бежал, что пронесся мимо нее, — закончила она смешливо.

Во дворе храма, в абсолютной тишине, под взглядами Великий Стихий отец Силайтис надел им на левые руки красные тиньки — с золотой вышивкой, с кисточками, мазнул по лбам маслом розы — для любви, вручил им по кинжалу с ножнами и поясами.

— На себя наденьте да при себе держите. Перед брачной ночью муж жене косы обрезает и в дар Богине приносит, — сурово наставлял он, — режь как можно короче, не жалей. А жена мужу кровь пускает, с тремя маслами смешивает, да в чашу Синей сливает. И чтоб не забыли обмыться потом, — грозно добавил он, — а то не будет вам благословения! А теперь муж — это жена, а жена — это муж, как хотите, чтоб вас любили, так и супруга любите, как хотите, чтобы вас слушали, так и вы слушайте, делите все поровну, и беды, и счастье, и пусть Богиня даст вам долгую жизнь и детей так много, как вырастить сможете! Свершилось!

— Свершилось, — тихо откликнулись люди вокруг. — Счастья молодым! Счастья!

Толпа окружила их, понесла обратно на площадь — впереди был еще праздник и только потом желанная ночь.

К мэру Теранови подошел разговаривающий с ним с утра человек из Управления безопасности Рудлога, стройный, с военной выправкой, представившийся, как капитан Василий Рыжов. Мэр только-только вышел из танца и утирал платком пот со лба, поглядывая на кружащиеся пары и жениха с невестой среди них. Увидел сыскаря и невольно пощупал толстое письмо, лежащее в кармане.

Теранови был условно независим, но это не означало, что не нужно было уважать правила и запросы государства — протектора. Так что мэр храбрился, но известия о том, что телепортом прибыла еще группа сотрудников управления, его нервировали. Такая хорошая свадьба, не сорвали бы!

— Хорошая свадьба, — вторя его мыслям, непринужденно заметил Рыжов. — Веселая.

Это он что, угрожает, или намекает на что-то? Мэр Трайтис был человеком хозяйственного, а не политического склада, и намеков пугался.

— Да, — ответил он скромно. — Не припомню такого же массового веселья. Главное, чтобы до конца все хорошо прошло.

— Вы не волнуйтесь, господин Трайтис, — доброжелательно сказал капитан, — даю слово офицера, что мы вмешиваться не будем. Только понаблюдаем. Вон, видите, наши люди даже танцуют.

И правда, в кругу танцующих мелькали нездешние лица, видимо, бойкие горожанки вытянули наблюдающих за собой и отпускать не собирались.

— Но вот если бы вы мне пораньше письмо отдали, — как ни в чем ни бывало продолжил Рыжов, — то я бы вам очень благодарен был. И отметил бы перед начальством ваше безусловное желание сотрудничать.

Мэр возмущенно глянул на своего собеседника, открыл было рот…

— Господин Трайтис, даже если вы оставите письмо до того, как улетит дракон, никаких санкций к вам применено не будет, — мягко уговаривал его сыскарь, — но, сами поймите, королева Василина — молодая женщина, у нее маленькие дети, целая страна на плечах, а тут пропала старшая сестра… любимая… представляете, как она переживает?

У мэра из живых родственников была только дочь, и, как он ее ни любил, он совсем не возражал бы, если б она куда-нибудь пропала.

— Говорят, — капитан доверительно наклонился к нему, — что у нее даже молоко пропало, и малышка принцесса несколько дней голодала… представляете, какой кошмар?

Это да, — мэр расчувствовался, у его супруги тоже как-то пропадало молоко, и Сенька орала, как бешеная, пока не распробовала и не начала с голодухи принимать козье.

— И вот сейчас она знает, что для нее есть письмо, в котором, возможно, проясняется судьба сестры, а ждать ей до завтра. Она же изведется вся, господин Трайтис. Представляете, настроение и здоровье Ее Величества зависят сейчас от вас и вашего доброго сердца…

Успевший уже употребить теплого вина мэр тяжело вздохнул и потянул из кармана письмо. Рыжов просиял, принимая его.

— Но если испортите свадьбу, — как можно суровее сказал Трайтис, — получите серьезные политические последствия.

— Вы не пожалеете, — заверил его капитан. — Вы все сделали правильно. Корона не останется в долгу.

— Дай-то Боги, — пробурчал мэр, отворачиваясь.

Телефонный звонок — и жена заботливо принесла Тандаджи трубку, заодно поставила перед ним чашку с наконец-то сваренным кофе. Тидусс погладил ее по спине. Чуть больше суток дома, а ощущение, будто в отпуск съездил.

— Тандаджи, слушаю.

— Письмо у нас, господин подполковник, — отчитался Рыжов.

— Дракон улетел?

— Нет, но удалось уговорить мэра отдать письмо раньше. Нам… предпринимать шаги по задержанию?

— Не нужно. Молодец, Рыжов. Он пока единственная возможность для связи с похитителем. Если получится, вызовите его на разговор.

— Мы пытаемся подобраться, господин подполковник, но люди не дают.

— Не форсируйте события. Семенов установил камеры?

— Да, съемку ведем.

— Дай мне его.

Пауза.

— Не могу. Он танцует, господин подполковник.

— Танцует.

— Так точно, господин подполковник. Местные жители очень активно вовлекают нас в праздник. Налаживаем контакты и коммуникации…

— А, ты, Рыжов, получается, некоммуникабелен?

— Я … да, то есть нет, господин Тандаджи. Мне пойти танцевать?

— Хм. Действуй по ситуации, капитан. И еще раз — молодец. Шли письмо, сейчас примем.

Капитан Василий Рыжов нажал «отбой», расстроенно выпил воды из бокала. Никогда не поймешь, издевается начальник или говорит серьезно. Но дважды молодец — это почти герой. Может и повысят еще…

Вечером во дворце дома Рудлог стояла тишина. Принцессы писали письма сестре. Ежесекундно зевая, пристроив лист бумаги на планшет строчила письмо принцесса Марина — она лежала в постели, напившись антигриппина, и почерк выходил странноватый, пляшущий. Хмурилась, выводя слова, Полина Рудлог — писать было стыдно, но лучше так, чем потом рассказывать лично. Нумеровала события пятая принцесса Алина — сначала набросала план с пометками по датам, а потом расписывала произошедшее. Сидела рядом с отцом младшая, Каролина — Святослав Федорович уже закончил свое письмо и терпеливо ждал, пока дочь завершит свое.

У королевы Василины уже болело запястье, но она все писала, писала, излагая события последнего месяца, и получался то ли крик души, то ли драматическое повествование. Всем стало гораздо спокойнее, когда выяснилось, что с Ани все в относительном порядке, и что похитители ее гуманны, и теперь главной задачей было договориться об ее возвращении. Василина нервничала и, не дописав пару абзацев, пошла в детскую — пообщаться с мужем.

Мариан читал мальчишкам какие-то военные детские рассказы, одной рукой держа книжку, а другой покачивая Мартинку на сгибе руки. Дочка дремала, но иногда подавала голос, показывая, что тоже слышит папу.

— Тандаджи сказал, что дракон пробудет там до завтра, — сказала королева, когда муж поднял глаза от книги. — Я хочу поговорить с ним об Ани. Мариан?

Его имя прозвучало тревожно, словно она боялась, что он будет против.

— Конечно, — произнес он спокойно, — я пойду с тобой. Сейчас позвоню Тандаджи, он должен быть в курсе.

После звонка принца-консорта начальник разведуправления посидел немного, пытаясь нащупать ускользающее благодушие. Затем нажал на вызов и снова поднес телефон к уху.

— Капитан Рыжов, слушаю! — из трубки доносился смех, гул голосов, звуки музыки. Да и сам подчиненный дышал тяжело, будто после пробежки.

— Рыжов, завтра с утра в Теранови прибудет Ее Величество для разговора с драконом. Сейчас к вам направляю спецбезопасников и снайперов. Вы и все находящиеся в городе поступаете в распоряжение к командиру. За ночь нужно обеспечить прикрытие Ее Величества. Найдите место для общения, такое, чтобы если дернется или проявит агрессию — сразу снять.

— Так точно, господин подполковник, — капитан отдышался, уточнил: — Мэру сообщать?

— Пока не нужно. Утром сообщите и так, чтобы не началась паника. Главное, чтобы дракон не улетел.

— Не улетит, товарищ подполковник, — бодро отрапортовал Рыжов. — Отсыпаться будет. А потом у них по обычаю на второй день еще колобки пекут и едят.

— Колобки.

— Да, подполковник, это сладкие кругляши с творогом и изюмом, похожи на наши сырники. Только больше. И круглые.

— Как интересно.

— Символизируют солнце и долгую счастливую жизнь.

— Да ты эксперт, Рыжов.

— Кхм… спасибо, подполковник. Извините, подполковник. Разрешите идти выполнять задачу?

— Разрешаю, Рыжов. Хорошей вам ночи.

Вечером над празднующим городком одна за другой стали появляться звезды — в горах они крупные, лохматые какие-то, будто каждая окружена мерцающей шерсткой из лучиков. Стало холодать, со склонов потянул ветерок, но праздник продолжался — кто-то уходил, кто-то приходил, уже и есть не могли — наелись на неделю вперед, и плясать — ноги держали только самых упорных, а все равно оставались за столами, разговаривали, пели песни, пили за молодых.

Тася украдкой зевнула, и Энтери обхватил ее рукой, прижал к себе. Жена уткнулась носом ему в грудь, подняла блестящие глаза.

— Пойдем? — спросил он тихо.

— Пойдем, — ответила она серьезно, беря его за руку.

Их никто не останавливал, хотя за столами замерли. Музыканты, притомившиеся за вечер, завели медленную переливчатую мелодию — пронзительно пела дуда, желая молодым счастья, ей тихо вторила скрипка — словно две птицы перекликались трелями. Так и прошли новобрачные через площадь, держась за руки. И только когда они скрылись за зданием администрации, грянули тосты — за удачную ночь, за детей и за благосклонность Великой Богини.

Отец Силайтис встретил их у входа в храм, одобрительно кивнул — не пьяные, пришли не поздно, серьезные, и дракон вон как жену за руку держит, смотрят друг на друга, как на чудо. Провел их на половину Синей, в брачные покои, оставил у двери и удалился. Ему в храме делать было уже нечего.

В покоях парила большая ванна, почти до краев заполненная горячей водой, заботливо лежали свежие полотенца на стуле, подготовлена была светлая чистая одежда на широкой, крепкой кровати. Было темно — только в ванной горел свет, да маленький ночник стоял на полу у алтарного угла. Пахло разогретым в солнечный день хвойным лесом — покои были обиты сосной, едва уловимо — розовым маслом от статуи Богини Любви в углу. Богиня стояла, прикрыв глаза, чтобы не смущать молодых, и улыбалась.

Молодые не смущались. Особенно не смущался дракон — целовал жену у входа, не сняв верхней одежды — они оба были такие смешные и неуклюжие в толстых дохах, но это не мешало чувствовать и разгораться мужским нетерпением. Уже скоро. Совсем скоро.

Тася вздыхала и краснела, обнимала его за шею, гладила. Руки были холодные.

— Замерзла?

— А ты нет?

Он засмеялся.

— Я днем от солнца напитался. И утром, пока летел. Пойдем тебя греть?

Ванна такая большая, что они легко могут поместиться в ней вдвоем. В помещении пахнет чистотой и влагой, какими-то травами, и так тепло, что одежда кажется лишней. Энтери первым забирается в воду, раскинув руки на бортики, выдыхает довольно и смотрит, как аккуратно и чуть испуганно раздевается Тася. Поворачивается спиной с страшными шрамами, снимает белье — и пальцы его на бортиках чуть сжимаются, когда она наклоняется, чтобы спустить трусики.

— Тасюш, — зовет он сипло и нетерпеливо, — без тебя вода кажется холодной.

Она поворачивается, чуть краснеет, красноречиво смотрит на парок, поднимающийся от поверхности.

— Просто погреемся пока, — говорит он успокаивающе.

Мягкая девушка, его жена, гладкая, с острой грудью, лежит у него на плече, почти дремлет, и русые косы ее колышутся в воде, а он легко гладит ее тело, чувствует робкие прикосновения ее ладони, и так ему хорошо, что можно пробыть здесь вечно и вечность эта не надоест.

— Жалко обрезать твои косы, — он осторожно сжимает ее грудь, касается кончиками пальцев соска, поглаживает его, целует влажные волосы. Вода тихо плещется о края ванны, и все вокруг подернуто дымкой, будто нереальное.

— Вырастут, — отвечает она глухо, ладошка ее замирает у него на животе и дыхание замирает тоже.

Соски у нее не плоские, набухшие, совсем еще девичьи, и просто невозможно не трогать их, не смаковать прикосновения, и очень хочется попробовать эту роскошь на вкус, но он сдерживается. Подтягивает ее на себя и долго, настойчиво целует, сжимая большими ладонями ее ягодицы, ощущая все ее тело, пока Тася не обмякает и не начинает постанывать ему в губы, низко, как кошечка.

— Кошечка, — говорит он ей в шею, — моя Тася. Тасссяяяя.

Она испуганно смотрит ему в лицо.

— У тебя глаза красные, Энтери.

— Да и вообще я дракон, — отвечает он весело и снова целует — чтобы не переживала из-за глупостей. Она смеется, выворачивается, садится на него верхом и снова глядит в глаза.

— Я вышла замуж за чудовище.

— Чудовище, чудовище, — кивает дракон. Главное, что она уже не боится. Смех разбивает напряжение и все становится легко и как-то правильно. Правильно тоже сесть, чтобы она обхватила его ногами, и попробовать-таки грудь на вкус. Сладко. И дать рукам волю, так, чтобы глаза любимой подернулись поволокой и стала она расслабленной и покорной. И потереться об нее — ее плоть такая обжигающая, что вода и правда кажется холодной, когда отодвигаешься, чтобы не взять ее здесь и сейчас.

— Надо выходить, — шепчет он ей в макушку. Надо, а то останутся они без благословения богини — и она простит своего сына, потому что выдержка драконья трещит по швам.

— Угу, — сонно отвечает жена и не двигается с места, только крепче обхватывает его за шею. — Мне так хорошо…

Он выносит ее из ванны на руках, вытирает ее — Тася стоит розовая, теплая, смущенная, влажная; вытирается сам и за руку ведет ее к статуе богини.

— Жалко, — она стоит спиной и только вздрагивает, когда острое лезвие отрезает одну тяжелую косу, потом другую. Энтери не дает им упасть — аккуратно кладет перед статуей, кланяется своей великой матери.

— Жалко, — говорит она, сжимая кинжал, и дракон берет ее руку и помогает разрезать свою ладонь. Тася закусывает губу, ахает, а он капает кровью в жертвенную чашу и смотрит, как жена доливает масла в углубление, зажигает ароматические палочки, что-то шепчет богине тихо.

Рану он залечивает сразу, шагает к девушке, целует в затылок, вдыхая запах чистоты, и наконец-то спускается губами вниз по позвоночнику, по ее золотистому мягкому пушку, становясь на колени, и просто задыхается от этого — держит ее руками за бедра, целует в спину, лижет ямочки над ягодицами, прикусывает мягкую кожу, прижимается лбом и снова целует. Она поворачивается в его руках, гладит своего дракона по голове, а его губы уже на животе, он вжимается в него лицом, вдыхает судорожно.

— Тассся, Тасенька… только не бойся ничего.

— Я не боюсь, — говорит она хрипло — уж слишком смел его язык и руки.

— Не надо…

— Не боюсь, Энтери…

Широкая кровать, хрустящие простыни и мерцающий орнамент на теле дракона. Он весь дрожит и уже не может сдерживаться, жадно целует ее, шепчет ее имя, раздвигает ей бедра — тело под ним мягкое, глаза ее огромные, темные, утыкается губами в висок, придерживает и начинает движение. Замирает, слыша приглушенный жалобный стон, чувствуя, как сжимает она болезненно его плечи, как напрягаются ее бедра, и снова движется, шепчет «тихо, тихо», целует ее в уголок губ. И не может остановиться, внутри у нее влажно и горячо, и дыхание у нее рваное, прерывистое, и вся она теперь принадлежит ему — на всю ту вечность, которая у них есть.