Глава 10

Принцесса Ангелина едва сохраняла спокойствие. Полдень! Энтери вернулся вчера — Нории сообщил ей об этом за завтраком. Улыбнулся, увидев, как раздавила она в раздражении виноградину, попросил подождать.

— Не злись на него, — сказал он насмешливо, — у него своя женщина рядом. Он, наверное, забыл обо всем.

Принцесса сердито подумала, что младший брат Владыки может забывать о чем угодно — но только не о письме от ее родных. Но она терпеливо ждала. Вечером ей предстояло посетить праздник в честь Синей Богини, и она очень надеялась, что дракон сумеет оторваться от молодой жены до этого времени.

Энтери появился к обеду, когда она уже вся извелась, пытаясь занять себя хоть чем-то — поговорила с Ветери о планируемой переписи населения, показала ему список вопросов, которые нужно осветить, договорилась, что он найдет писцов, которые смогут провести учет. Поболтала с заглянувшей Зарой — девушка тоже собиралась на праздник, так как одна из ее дальних родственниц собиралась выходить замуж. И дождалась-таки. И даже была вежлива.

Впрочем, Энтери был таким спокойным и приятным в общении, что на него невозможно было сердиться. Он рассказал о свадьбе — принцесса нетерпеливо поглаживала толстую пачку писем, удивил ее известием о том, что Василина прибыла пообщаться с ним. Кратко передал содержание разговора, испытующе глядя на Ани. Принцесса выслушала вежливо, не моргнув глазом. Решительная у нее сестричка, однако. Молодец. Может, действительно все хорошо? Может, есть у нее возможность пусть не остаться… подумать над тем, чтобы остаться здесь? Нет, сначала вернуться в Рудлог, потому что она очень соскучилась по семье. А потом, возможно, уехать сюда.

Да о чем она вообще думает?!

Энтери попрощался — он должен был зайти еще к брату, и Ани стала торопливо вскрывать конверты. И читать, читать, читать…

«Ангелина, мы очень скучаем. Тандаджи организовал поиски, но они не дали результатов, поэтому я безумно рада, что ты нашла возможность передать письмо. Я очень боюсь за тебя, хотя ты и пишешь, что нет причин для беспокойства. У нас все уже хорошо. Были кое-какие неприятности…

… слава Богам, заговор раскрыт. Но, судя по всему, это не конец, и проблема эта приобрела международный масштаб. Очевидно, что кому-то нужна кровь нашей семьи, так же понятно, что нападения на королевские дома континента продолжатся. Непонятны цели, непонятно, кто станет следующей мишенью. Мариан усиливает систему безопасности; скоро мы будем ходить, увешанные следилками, и бояться собственной тени…

… Видела бы ты это чудовище, Ани! Никогда в жизни я так не боялась. С ужасом думаю, что бы было, если бы в рог дунул кто-то из моих сыновей, ведь подарок был для них. Если бы не помощь других монархов — не знаю, справилась бы я…»

«Ангелиночка, ты только не переживай. Я знаю, что я совершила много глупостей, но с одним ты можешь меня поздравить — я все-таки выйду замуж за Демьяна Бермонта! А теперь я хочу рассказать тебе, как мы с ним встретились. Только не переживай, пожалуйста, сейчас уже все хорошо…»

«После твоего похищения мы с Васютой оказались в больнице. Она напоила алтарный камень своей кровью, да так, что едва не умерла. Веселое наследие нам оставили предки. А у меня пропала сила. Правда, сейчас уже вернулась — после произошедшего на Васином Дне Рождения…

… Иногда мне кажется, что девиз нашей семьи не „Пламя, ввысь!“, а „Ни дня без смертельной опасности“…»

«Рада, что ты в добром здравии. Я скучаю, сестренка… Рассказывать очень много, поэтому напишу оглавление, а потом подробно опишу по пунктам.

1. Учеба в университете.

2. Коронация Василины

3. Поиски Полины и ее будущая свадьба.

4. Памятник маме

5. Марина вышла на работу

6. Наш придворный маг

7. Каролина начала краситься!

8. Демоны. (Только не пугайся, все уже хорошо!)

9. Тха-охонг.

10. Вопросы по поводу устройства жизни у драконов и их строения. Пожалуйста, напиши как можно подробнее! Я записала интересующие меня вопросы. Было бы здорово, если бы ты смогла привезти образец пера или клык…»

«Дочка, Каролина нарисовала тебе несколько картин. Она прекрасно рисует, но стесняется пока показывать это сестрам. Я занимаюсь с ней после школы. У нее несомненный талант. Она очень скучает — очень привязана к тебе. Поначалу даже плакала тихо, когда думала, что я не вижу. Очень надеюсь, что ты вернешься. Ты нужна нам.»

С листов бумаги на нее смотрели нарисованные рукой младшей сестры Василина с детьми, строгий Мариан в военной форме, Алинка с книжкой, Полли, завязывающая длинные волосы в хвост, Марина с короткой стрижкой и сигаретой, глядящая в окно, и сама Каролина с Святославом Федоровичем. Ани с жадностью вглядывалась в измененные — точнее, вернувшиеся лица сестер. Только Алинка и младшенькая остались под мороком. Ну и она сама.

Повзрослели. У Полли немного резкие черты лица, нос с горбинкой, острый взгляд — красота ее сильная, чуть насмешливая. Марина с короткими волосами и огромными глазами выглядит просто неземной. Просто насмотреться нельзя, красота ее стала утонченной, притягивающей взгляд. И не скажешь, что эту девушку Ангелина как-то вызволяла из полицейского участка, куда их загребли всей компанией.

И Василина. Малышка с кудряшками, твердым взглядом и фамильными Рудлоговскими скулами. Очень похожа на мать.

А она, Ангелина, уже забыла, как выглядела до переворота.

Праздник Синей Богини прошел для принцессы как в тумане. Она улыбалась, говорила поздравления новобрачным, ела вместе со всеми жирный и горячий мясной плов, благословляла, принимала участие в молитве. Люди радовались ее участию, трепетали на ветру разноцветные ленты, украшавшие город, звучала музыка, дымились кальяны, Нории сидел рядом и периодически обращался к ней — и она даже отвечала, но потом не могла вспомнить, о чем был разговор.

Снова и снова она обдумывала письма родных. И когда вернулась во дворец, первым делом перечитала их. Потом еще раз и еще, пока почти не выучила наизусть.

Служанка Суреза, испуганная молчаливостью и задумчивостью госпожи, принесла ей с кухни свежих медовых лепешек, заварила чаю. И нарадоваться не могла — шеен-шари рассеянно уничтожала одну за другой, пока не взглянула изумленно на последнюю, уже откусанную, потом на опустевшее блюдо и не отложила ее. Встала и вышла из своих покоев. И куда пошла ночью?

Ани прошла по коридору к покоям Нории, открыла дверь — старый слуга Зафир изумленно вскинулся из кресла, но она остановила его жестом. Прошла в темную спальню, села в кресло напротив кровати со спящим Владыкой города.

— Зачем ты пришла? — спросил он через некоторое время глухо.

— Я хочу домой, Нории, — ответила она. — Отпусти меня. Пожалуйста.

Он сел, тяжело опершись кулаками на кровать. Посмотрел на нее внимательно.

— Ты вернешься ко мне?

— Я не знаю, — сказала она честно. — Не знаю.

Орнамент на драконьем теле тускло светился, мерцал, и то ли от мерцания этого, то ли от общей усталости в глазах защипало, невыносимо и больно. Сморгнула — и с удивлением почувствовала на щеках влагу.

— Не плачь, — произнес он рокочуще — увидел? Или почувствовал запах? — иди ко мне. Расскажи, что случилось.

Ани сжала рукоятки кресла и не двинулась с места. И Нории встал, вытянул ее с сидения и усадил к себе на колени.

— Расскажи, — пророкотал он ей на ухо, чуть поглаживая по спине рукой.

Глупая ситуация, глупое положение, но ей было все равно. Она ведь договаривалась, что может уйти раньше?

— Семья без меня не справляется, — сказала Ани тихо. — Беда идет одна за другой. Начиная с коронации и того момента, как ты меня унес…

Он слушал, слушал внимательно, и Ангелина говорила — ей просто не с кем больше было поделиться страхом за своих, и как оказалось, что не нашлось здесь ближе человека, чем ее похититель? Говорила долго — он успел положить ее голову себе на плечо, обхватить крепко; прохладный и спокойный, он утешал ее одним своим присутствием. Она ведь могла позволить себе одну слабость, всего одну — перед тем, как уйти? И казалось, что он все понимает.

— Ты отпустишь меня? — повторила она вновь, после рассказа.

— Ты обещала мне месяц, — сказал он ровно. И принцесса подняла голову, выпрямилась.

— Обещала, — подтвердила она сухо и попыталась встать. — Но мне нужно в Рудлог.

— Зачем? — поинтересовался дракон, отпуская ее. — Ведь сейчас все в порядке? Твоя сестра правит достойно, опасностей удалось избежать, враги побеждены. Что изменят эти две недели?

Она глядела на него и понимала — нет, не отпустит.

— Я просто беспокоюсь за них, — тихо произнесла Ани.

— Дай им жить своей жизнью и делать свои ошибки, — требовательно пророкотал дракон.

Она молчала, кусая губы, затем покачала головой.

— Наверное, ты прав. Извини, что разбудила, Нории. Две недели ничего не решат.

Владыка испытующе глянул на нее, склонив голову.

— Ты ведь знаешь, что я хочу, чтобы ты осталась навсегда.

— Я не могу это решить сейчас, Нории.

— У тебя есть еще две недели, Ани-эна.

Ночь была тяжелой и неспокойной — она сомневалась в принятом решении, думала, как оно скажется на семье. Перечитывала письма, плавала в бассейне и думала, думала, думала. Заснула под утро, совершенно измучившись, и проснулась только к обеду.

Отвела урок у нани-шар. Слуги Энтери занесли учебники, книги, и девушки радовались, как дети, с восторгом рассматривая картинки, большую часть изображенного на которых они не понимали, пробуя ручки и тетради. Учеба сразу пошла легче и веселее, и она даже отвлеклась на немного.

А после обеда она нашла Нории и попросила отвезти ее на море.

Что может отвлечь лучше, чем теплая лазурная вода?

На этот раз он пошел в воду с ней — и она не отворачивалась, нырял, доставал ей со дна причудливые большие зубчатые раковины в с притаившимися внутри моллюсками, разглядывал ее откровенно и прямо — и она не опускала взгляда, касался ее — и она не отходила в сторону. Мягкие волны успокаивали, уговаривали расслабиться, и она лежала на спине, бездумно уставившись в небо, а прибой покачивал ее и уносил куда-то далеко, туда, где ничего не нужно решать и нет необходимости выбирать.

Светило солнце, и во рту было горько от морской воды, и насмешливо, и сочувственно шумело море.

Ани перевернулась на живот и поплыла к берегу. Вышла на песок, закуталась в полотенце, не глядя на идущего следом дракона, и пошла в тень — под пальмы. Разлеглась на покрывале, не смыв соль с тела и закрыла глаза. Как же она устала.

Нории уселся спиной к пальме, разлил лимонад. Она слышала его, но не открывала глаз. Не хотела вставать, не хотела что-то делать.

— Тебе хорошо? — спросил он гулко.

— Да, — слово вылетело, как комок грязи, и она поморщилась, облизала сухие губы, чувствуя засохшую соль в уголках. — Пить хочу.

— Иди ко мне, — предложил он насмешливо, — я тебя напою.

Она встала, поморгала — перед глазами плясали фиолетовые пятна. Поправила полотенце и подошла. Потянулась за лимонадом — закружилась голова, потемнело в глазах, и она упала бы, если бы дракон не поймал ее и не притянул снова к себе.

— Слишком много на солнце была, — пояснил он, проводя рукой по ее волосам — от ладони шла прохлада, и вспыхнувшая было боль уходила, растворялась. — Я забыл, что вам, людям, солнце может вредить. Пей, Ани-эна.

Она жадно пила, а Нории смотрел на нее, и принцесса чувствовала и его бедра под своими ягодицами, и его крепкую руку, поддерживающую ее за спину. И странный взгляд зеленых глаз, и то, как близко его лицо находится к ней.

Было тошно.

Она отставила стакан. Повернулась, встретившись с ним взглядом, нервно передернула плечами. Он улыбнулся краешком губ, проскользил ладонью по ее спине до затылка и притянул принцессу к себе. Жадно, как она только что пила воду, дракон пил ее, не позволяя вырваться, ласкал ее губы и обещал большее, и она отвечала ему так же жадно и беззаветно, совершенно утонув в его напоре, в игре его языка, в биении его сердца, в руках, движущихся по телу, в совершенно откровенном возбуждении. И когда ей стало казаться, что еще немного — и она просто растворится в нем, потому что нет в ней и никогда не было силы противостоять его мощи — пусть он и давал такую иллюзию, Ани испугалась. Дернулась. Открыла глаза, встретив дымчатый взгляд вишневых глаз и сжала зубы.

— Спи, Нории, — сказала она и успела еще увидеть, как буйствующая жажда в его взгляде сменяется яростью и пониманием.

Раскрылся. Поверил. Ментальная защита слетает в моменты сильнейшего испуга и безумной страсти.

— Спи, — добавила она, хотя в этом уже не было нужды. И разрыдалась от ломающей сердце боли.

Она быстро обмылась — слезы все текли и текли — связала в узел свою одежду, добавила туда бурдюк с водой. Постояла с закрытыми глазами, определяя направление. Кинула взгляд на спящего дракона, вытерла ладонью слезы. Перекинулась в белую верблюдицу и побежала. На север, к своей семье.

Четери снова ночевал у себя в доме, на своей земле. У него появилась навязчивая потребность возвращаться сюда. Может быть, потому что здесь он часто видел сны о Светлане. А может и потому, что в нем плескалась сила — и совершенно очевидно было, что всплески происходили именно после этих снов, и после ночей в доме он чувствовал себя так, как, наверное, чувствует себя кормящая мать — когда грудь распирает от молока и физически невозможно сдержать его.

Он поил землю своей силой и она отвечала побегами кипарисов, родниками и зелеными лугами.

И пусть каждый раз зеленая зона расширялась на какие-то пару десятков метров. Зато каждый раз удавалось оживить чуть больше, чем в прошлый.

Это было невероятно и подобного никогда не случалось.

Но он не мог не обращать внимания на изменения, происходящие с ним. Он стал быстрее. И в бою, и в полете — но только Владыки могли ускоряться так, как теперь мог он — мчаться стремительной стрелой, преодолевать за короткое время огромные расстояния.

Он стал сильнее ощущать наследие Белого Целителя: люди приходили к нему за помощью, и если раньше дар целительский был довольно слаб — все-таки он был воином, и в этом было его призвание, то теперь он лечил страшные ожоги, спасал от укусов змей и тарантулов. Выдыхался каждый раз, приходилось отпаиваться кровью и люди уже знали — идешь к дракону за помощью — бери с собой барана в жертву. Но все-таки лечил.

И ауры стал видеть четче. И отблески эмоций начал ощущать.

Если бы Чету не было бы больше сотни лет, если бы впереди было его совершеннолетие, то он бы решил, что в нем просыпается сила Владыки.

Но это было невозможно, потому что такого не случалось никогда.

И все же он должен был поговорить с Нории. Понять, что с ним происходит и почему.

Он прилетел домой рано, вымотанный, как никогда. Пока Владыка Истаила был занят на празднике Синей, пришлось вычищать гнездо песчаников — твари напали на рабочих, обошлось без жертв среди людей, но вот защищавшие их драконы были потрепаны. Слабаки, а не воины. Если бы остались в живых хотя бы пятеро из его Крыла, не приходилось бы все делать самому. Но они все погибли в проклятой горе.

Заснул рано — и проснулся чуть позже полуночи, опять переполненный силой, опять после сна о Светлане. Тяжелого сна, потому что не было в нем любви, а женщина была потухшей, тоскливой и потерянной. Он снова требовал — жди меня, но казалось, что она или не слышит его, или не верит ему.

Что это было — их связь? Или голос совести?

Кто оставил женщину на растерзание королевским палачам? Кто не подумал, что ее схватят и могут казнить за помощь им?

Какому тупоголовому дракону открыла глаза красная принцесса, воспринимаемая им не иначе, как суженая жертва на возрождение Песков?

Энтери говорил, что в Рудлоге нет смертной казни, но разве легче от этого? Нет большего стыда для мужчины — не суметь защитить свою женщину. И не нужно оправдываться приказами Владыки, потому что кроме приказов для воина есть еще кодекс чести, который превыше всего.

Блюди чистоту и во сне и наяву.

Сражайся каждый раз как последний раз в жизни.

Не предавай доверившихся.

Мастер Клинков, чувствуя, как пульсирующая в нем сила просится в землю, вышел из дома в темную, влажную южную ночь, подошел к кромке воды. Черным зеркалом блестело озеро, плескала мелкая рыбешка, и звучно стрекотали цикады. Посмотрел на свои руки, на тело — красные и зеленые линии орнамента светились так ярко, что ослепляли, отражались в воде, изгибаясь дрожащими дугами, сотворяя светящуюся дорожку, идущую навстречу лунной.

Закрыл глаза, а когда открыл — в воде озера не было его отражения. Он присел, плеснул ладонью по водной глади — побежала рябь, и виден был стоящий над головой полумесяц, просвечивающий через него.

Там же, над ним, было небо, перевернутая чернильная чаша, могущая простором своим успокоить давно отучившегося удивляться воина. Небо зовущее, небо вечное, приняло в свои объятья белого дракона, который, сделав круг, пролетел над озером — чтобы убедиться, что его действительно не видно.

Еще одно умение, которого не должно у него быть.

Он задумчиво парил в восходящих от прогревшегося за день песка потоках теплого воздуха, ласкающего и щекочущего крылья и живот, затем развернулся на север. И ускорился.

Он только посмотрит. Только убедится, что с ней все в порядке.

На окраине спящего Иоаннесбурга, в пятиэтажке напротив окон отслеживаемого объекта, смачно зевнул сидящий в кресле агент. Скука была смертная — месяц тупого наблюдения за экранами, на которые выводились изображения с камер, установленных на окнах снятой квартиры, и перемещений за молодой учительницей, каким-то невероятным образом оказавшейся связанной с похищением наследницы трона.

Напарник спал на кушетке тут же, и завидно было до злости.

Внизу, под окнами, вдруг завыли сигнализации нескольких машин, и агент, оживившись, выглянул в окно, но ничего не увидел. Фонари над проезжей частью светили ярко, по тротуару напротив, далеко от точки наблюдения шла какая-то развеселая компания и гнусно орала песни.

Все как обычно.

Он ушел на кухню, сыпанул себе дрянного растворимого кофе в заскорузлую кружку, плеснул туда теплой воды из давно кипевшего чайника, щедро добавил сахара и вернулся на место.

Чет долго кружил над столицей Рудлога, опасаясь снижаться — вдруг полог невидимости перестанет работать? Но раз за разом пролетая над знакомой пятиэтажкой с угловым окном, в которое он ворвался месяц назад, дракон не выдержал. Спустился мягко, сложив крылья, целясь на крышу — было бы удобно изогнуть шею и заглянуть в окошко, но в последний момент подумал, что хлипкое строение может и не выдержать веса дракона. Спустился на проезжую часть, аккуратно, стараясь не задеть хвостом ничьи окна, но все же толкнул лапой припаркованную машину, чуть не споткнулся, тяжело и гулко стукнул лапой по тротуару. Заверещали машины, противно, на высоких нотах, на все лады, как безумный оркестр, и он сжался прямо посреди дороги, потому что стали загораться в окнах огни, сонные люди выглядывали, щелкали ключами от сигнализации, отключая воющие автомобили.

Когда улица затихла, Чет развернулся, чувствуя себя как червяк в тесном яблочном ходу, встал на задние лапы, оперся передними о Светланин дом, и, изогнув шею, повернув голову боком, заглянул в ее окно.

Там, за тонкими занавесками, в знакомой кровати спала его Света, и он как щенок стал тыкаться носом в подоконник, прижимаясь ноздрей к щелкам между окном и рамой, пытаясь почувствовать ее запах.

Жива. Спит. Дома.

Пахло и другими людьми, ее родителями, он проверил — пожилая пара мирно спала в другой комнате на широкой кровати. Окна были заперты надежно — только на кухне было вертикально приоткрыто окно — в эту щель мог пролезть котенок, но никак не дракон.

Поскребся тихо в стекло к Светлане когтем, но звук все равно вышел душераздирающий — он аж прижал уши, оглянулся. И вовремя — у ног его шли люди, воняющие алкоголем, шумные, шатающиеся, первый наткнулся на дракона, упал, огляделся ошарашенно. Дракон поднял лапу, пропуская упавшего и ржущих над ним товарищей, затем вторую. Балансировать было трудно, да и облицовка здания в тех местах, где он опирался передними конечностями, угрожающе поскрипывала и крошилась.

Снова поскребся, прислонился глазом к стеклу — Светлана спала крепко, сжавшись в комочек, опять мерзла, наверное.

Обернуться и подняться к ней? И что, он позвонит в дверь, а если откроет кто-то из родителей? А он не одет, в этом мире так не принято.

Он старательно чиркал ногтем по стеклу, но Света не просыпалась. Походил задумчиво по дороге туда-сюда, расставляя ноги и пропуская проезжающие машины под брюхом.

Сила уходила, как вода через песок, и нужно было решаться, и он уже поглядывал на дверь подъезда, когда в голове его раздался Зов Владыки Нории. Слабый, тихий, но даже на таком расстоянии было понятно, что хозяин Истаила в бешенстве.

Чет мотнул головой, преодолевая необходимость прямо сейчас срываться с места и лететь, потянулся зубами к своему крылу, вырвал небольшое пушковое перо у самого сгиба. И еще с минуту, наверное, аккуратно просовывал его в щель окна на кухне, так, чтобы оно точно оказалось внутри.

Зов повторился, и воин-дракон взмыл в ночное столичное небо, сбросил высоко над городом ненужную уже невидимость и, ускоряясь, полетел к своему Владыке.

Света проснулась рано. За окном было серо и мокро, и кружилась голова, и на работу совсем не хотелось, и мутило противно. Полежала немного, слушая, как на кухне хлопочет мама, спустила ноги в теплых носках на пол и пошла в ванну.

Зубная паста была такой вкусной, что она высосала чуть ли не пол-тюбика, а вот от запахов еды становилось еще хуже. Но поесть надо было, иначе опять будет темнеть в глазах на уроках и опять будет желчь подступать к горлу.

Мама подметала пол, и в пыли у совка лежало большое, с ее руку, пушистое белое перо. Света застыла в дверях, забыв о дурноте.

— Смотри, — мама ткнула шваброй в перо, — ничего себе, какие птицы у нас водятся. — Дочь, ты чего?

Дочь, опустившись на пол, прижимала к лицу легкий пух, щекочущий ноздри, и с совершенно неадекватным видом улыбалась. Вскочила, подбежала к окну кухни, выглянула в него, побежала в свою комнату, отдернула занавески, всхлипнула. Встревоженные родители следовали за ней по пятам. И очень удивились, увидев на стекле коряво выведенное неровными буквами-царапинами слово.

«Жди».

— Мама, папа, — сказала Света, волнуясь, — мне очень надо вам кое-что рассказать.

Рассказ получился долгим и трудным. К концу на маленькой кухоньке сидело два очень удивленных родителя и одна беременная дочка, прижимающая к себе пушистое перо.

Сколько раз повторялась эта сцена в разных семьях, на разных кухнях, маленьких и огромных, роскошных? Без перьев, конечно. Да и отсутствующие потенциальные зятья были попроще и поменьше размером.

— Ну что скажете? — настороженно спросила Светлана у задумчивых родителей. Большие часы, стоящие на холодильнике, показывали, что на работу она уже опоздала. Придется придумывать отговорки. И позвонить надо, конечно.

— Это очень неожиданно, дочка, — растерянно произнесла мама и посмотрела на отца — в поисках поддержки.

— Да ладно, Тамара, зато какой генофонд! — попытался приободрить ее отец. — Ты же знаешь, дети от разных рас очень красивые получаются. И умные…

Мама поправила салфетки в салфетнице, скатерть подтянула так, чтобы плетеный кружочек встал точно посередине стола. Прислушалась к жужжанию холодильника. За окном шумели машины — люди спешили на работу.

— Доча, — сказала она, — а ты точно не придумываешь?

— Мама! — возмутилась Света. — Честное слово, все так и есть!

Мама вздохнула.

— Тебя могут арестовать в любой момент, потому что ты помогала похитителям наследницы, и влюблена в ящера, который жил больше 500 лет назад? Светочка, это же колоссальная разница в менталитете, во взглядах на жизнь, в образовании. Есть ли оно, это образование?

— Писать точно умеет! — жизнерадостно вставил папа. — Криво, правда. Надо, кстати, стекло поменять. И чем он его так изрезал? Прекрасный аналог стеклорезу был бы! Интересно, он как добрался до окна? В воздухе парил?

— Ваня, прекрати, — сурово сказала мама. — Доченька, ты не сердись. Какой бы ни был, препятствовать не будем. Меня беспокоит то, что ты в тюрьме можешь оказаться. Может, нам в деревню уехать? Там воздух свежий, ребенку польза, и нам спокойнее будет — ты все время рядом.

— Да все равно могут выдернуть откуда угодно, — покачала головой Света, — и если Чет прилетит снова, как он узнает, где я?

— А мы ему бумажку на окно изнутри приклеим, — весело предложил старый изобретатель, — с картой и адресом. Писать умеет? Значит, прочесть тоже должен.

— А с работой как же? — грустно спросила Светлана, поглаживая пух — щекотно и приятно ладони. — Я месяца не отработала, у меня часы, детей жалко. Да и зарплата вот-вот должна быть. Нет, не надо в деревню.

— А давайте мы поменяем окна так, чтобы они и внутрь, и наружу открывались, — продолжал фонтанировать идеями бывший инженер. — Тогда сможет зайти в гости…

— К Свете в спальню, — с той же интонацией подхватила мама.

— А мы на кухню так сделаем! — не растерялся папа. — И прилично, и перекусить сможет с дороги, и познакомиться сможем.

Света представила себе, как с утра на кухне обнаруживается голый Четери, перекусывающий колбасой, и засмеялась. И мама, похмурившись для приличия, присоединилась к ней.

Сменщик агента, дежурившего ночью успел отобедать, когда внимание его привлекло какое-то движение в квартире отслеживаемого объекта. Приманка сегодня не пошла на работу, хотя встала вовремя, ходила туда-сюда по квартире, потом снова улеглась спать. А отец ее ковырял оконную раму. Похоже, стекло треснуло. Из-за чего, интересно?

Больше из отсутствия других дел, чем из интереса, агент взял бинокль, подкрутил резкость и начал следить за пожилым мужчиной. Хоть какое-то развлечение.

Странные трещины привлекли его внимание, и он приблизил видимость. И выругался сквозь зубы. Прошляпил-таки напарничек эту ночь. Не зря он, проработавший на наружке больше десяти лет, не хотел брать его в команду. Но с приказом не поспоришь.

Следующий час он прокручивал записи с камер. Отметил появившиеся вмятины на облицовке дома — выглянул в окно — точно, были. Посмотрел в записи на мигающие машины, на отлетающую облицовку, и потом несколько раз с глубоким чувством удовлетворения (и приятным предчувствием возможной премии) проглядел на замедленной прокрутке, как штрих за штрихом появляется на стекле слово и как мелькает в щели кухонного окна что-то белое, очень похожее на перо.

— Господин подполковник, может, уже брать девчонку? Хоть какой-то рычаг давления на ту сторону. Заложника за заложника, а?

— Не торопись, майор, — Тандаджи знал агента давно и был с ним чуть более ласков, чем с молодняком. — Продолжай наблюдение. Через несколько дней решим.

Майло Тандаджи положил трубку и задумчиво уставился на вяло шевелящих плавниками рыбок в аквариуме. Байдек пересказал ему разговор между Ее Величеством и драконом. В отличие от молодой королевы, начальнику разведуправления по долгу службы приходилось не верить никому на слово. И он вычленил из разговора две важные вещи. Первая — принцессу обещали вернуть через две недели. Но неизвестно, что с ней это время собирались делать. Он не склонен был предполагать добрую волю у похитителей, особенно если учесть насущную необходимость согласия первой Рудлог на замужество. Значит, будут заставлять. И отсюда вытекал второй вывод. Дракон пообещал, что если принцесса напишет ответ, он его доставит. Не написать она не могла. Значит, надо в ближайшие дни ждать обратной почты. И уж если ее не будет — тогда подозрения о насильственном удержании подтвердятся. Тогда придется дергать за единственную ниточку, что у них останется — арестовывать Никольскую, окружать Управление боевыми магами, ждать ее пернатого ухажера и торговаться.

Его смущало только одно — зачем вообще был организован этот обмен письмами? Хотя ответ прост. Письмо от похищенной явилось гарантией неприкосновенности для красноволосого жениха и его невесты. Ведь не будь его — высока вероятность того, что королева бы согласилась наплевать на политические последствия и дала бы добро на задержания на свадьбе. Ради жизни сестры. Как бы доверчива она ни была, а семейные дела для Рудлогов всегда в приоритете.

Королева Василина в этот момент беседовала с Святославом Федоровичем. Кто, как не он, знавший их мать куда ближе, чем дочери, мог дать совет или рассеять ее сомнения? А сомнения были. Мариан в ответ на ее слова коротко сказал, что что сделано, то сделано, и что ему лично дракон показался честным и без хитрецы. Но муж был военным, а не политиком.

Поэтому и пришла она к отцу после обеда в студию, полюбовалась на наброски, на картины, на черновики проектов зданий, подождала, пока он дочертит какую-то сложную схему. Терпения в ней всегда было много. И, когда он закончил, пересказала ему разговор с Энтери.

— Что тебя тревожит? — спросил бывший принц-консорт, усаживаясь на высокую табуретку. На стене студии за его спиной висел его автопортрет с допереворотных времен. Яркий и улыбающийся мужчина с шикарными усами, молодой, с некоторой даже мечтательностью во взгляде. И совершенно не похожий на него худой однорукий Святослав с начавшими седеть висками и усталым взглядом. Разве что рост остался примерно тот же, средний.

Василина вздохнула.

— Я все время сравниваю себя с Ани, пап, — призналась она тяжело. — Думаю: как она бы поступила? Как здесь бы решила? Со вчерашнего дня обдумываю этот разговор. Она ведь ничто не принимает на веру, и мне постоянно говорила, что я слишком эмоциональна и что в политике это вредно. Она бы точно не приняла на себя долг, не имея всей информации. А я…, - она снова тяжко вздохнула, — расчувствовалась. Взглянула на него — и сразу решила, что он хороший человек и что верить ему можно. А если нельзя? Если ей там сейчас плохо? А в письме написала, потому что заставили?

Святослав покрутил в руке тонкую кисть, оставленную на столе Каролиной — надо напоминать, что свое рабочее место нужно держать в чистоте, покачал головой.

— Василина, не надо сравнивать, это путь в никуда. У вас разный характер. Ты никогда не станешь Ангелиной, ты с рождения Василина Рудлог. Но и она никогда не будет тобой. Я вас обеих люблю, вы мне давно родные, и поэтому послушай меня — в любом характере есть сильные и слабые стороны. Может, то, что ты считаешь слабостью и есть твоя сила? Твоя чувствительность, открытость, спокойствие… Ирина была больше похожа на Ани, это да. Но корона ведь уже решила, кто лучше для Рудлога.

Он перевел дыхание — давно он так много не говорил. И давно не ощущал свою нужность для кого-то, кроме младшей дочери. А сейчас Василина слушала его внимательно и серьезно, и он продолжил.

— Твоя мать часто рассказывала мне про твоего деда Константина. Что он был отзывчивым и открытым. Народ его любил… несмотря на известный недостаток.

Василина кивнула — мать и ей это говорила. И отмечала, что характером она пошла в деда.

— Он не известен свершениями, — заметила королева.

— Зато его правление прошло мирно и спокойно, — возразил Святослав, — и в каждой области стоят ему памятники, и помнят его как Доброго короля.

Королева вспомнила памятник в Теранови и улыбнулась.

— Хотя Рудлога в нем было много, — добавил отец, — и приступы гнева бывали, и раздражительность… Прими себя, дочка. Возможно, ты никогда не станешь могущественной владычицей. Но страна будет крепка любовью к тебе.

Василина помолчала.

— А если я ошиблась? — спросила она. — Если навредила Ангелине своей доверчивостью?

— Даже боги ошибаются, — напомнил Святослав известную присказку. — Дочка, главное — чтобы она была жива и здорова. А с остальным… сама знаешь, с остальным Ангелина способна справиться сама.