Я бросил рлоку две кроличьих тушки и закрыл дверь кладовой. Меня коснулась запоздалая волна благодарности – зверь начал есть. Ему этого хватит на несколько часов, потом в номер принесут еще мяса.

За окном громоздились тучи.

Буря, следовавшая по пятам «Мемфиса», накрыла дряхлеющий Верн. Матросы разбрелись по кабакам – никто не собирался выходить из гавани в такую погоду. Срединное море наваливалось на волнорезы массивными валами, пытаясь прорвать каменную оборону. На утесе высился маяк – казалось, в небо воткнули палец мертвеца. Луч света пронзал дневную мглу, растворяясь в бесконечной серости. Картина дополнялась извилистыми каменными переулками портовой зоны, сбегавшими вниз по холму.

Постоялый двор был построен на вершине холма, обросшего брусчаткой, канализационными стоками, крутыми ступенями лестниц, смотровыми площадками и обычными домами. Верн сплошь состоял из взгорков, одетых в камень каналов, мостов, переходов, переулков и галерей. Странный и по-своему очаровательный город традиций, мхов и упадочных настроений. Мешанина черепичных и жестяных крыш, причудливые водостоки, ощерившиеся мордами горгулий, шпили ветхих дворцов и тени величественных храмов – прибежищ вымирающих культов. Таким я впервые увидел Верн, покинув гондолу браннера.

Я помню Срединное море, выдвинувшееся из предрассветной мути. Словно кромка исполинского щита, пробитого полуостровом Коготь у самого горизонта. Прежде я не бывал в этих краях, и море произвело на меня должное впечатление. Древний город раскинулся на Когте и большей части видимого побережья. Казалось, гавань просела под грузом прожитых лет, вспучившихся холмов и лабиринтов застройки. Ленивые воды Индра катились по просторам Мировой равнины, вливались в город, мягко обнимали его кварталы и дворцы. Гавань ощетинилась бесчисленными мачтами торговых, рыбацких и военных кораблей. С высоты Верн казался игрушечным, но стоило чуть опуститься, как мы начали ощущать масштаб.

Тень былого величия.

Иначе не скажешь.

В прошлом Верн был жемчужиной Державы, самой влиятельной колонией Китограда на Срединном море. Падение метрополии позволило городу обрести независимость, избрать собственных правителей и вступить в блистательную торговую эру. Верн не стремился к экспансии – он стал самодостаточным городом-государством. Здесь процветали ремесла, заключались сделки, развивались искусства и науки.

Золотой век сменился упадком. Трордор узурпировал власть Китограда на севере, взял под контроль ряд срединных полисов и начал давить опасного конкурента. Жители Верна ненавидели новую империю – они жили под бременем вековых экономических санкций. Часть горожан считала, что настало время присоединиться к могущественной державе, положить конец упадку и восстановить город. Другие верили в свою избранность и полагали, что влияние Трордора однажды пойдет на убыль. Верн погряз в дворцовых интригах, бесконечных предвыборных кампаниях магистрата и криминальном переделе территорий. Лично я всегда думал, что дни этих людей сочтены. Присоединение к Трордору – вопрос времени.

Верн был нашим перевалочным пунктом по дороге к Облакам. Коэн сказал, что нужно встретиться с одним человеком, а заодно переждать бурю – одинаково губительную для кораблей и взлетающих браннеров. Передышка могла затянуться надолго, поэтому мы пару дней шатались по городу, подыскивая приличный постоялый двор. Вскоре нам попался «Выступ». Заведение располагалось на равном удалении от гавани и воздушных причалов, плата за жилье была достаточно высокой, а условия – весьма приличными. Близость портовой зоны несколько поколений назад давала владельцам неплохой доход. Времена изменились – сейчас в «Выступе» почти никто не останавливался.

На третий день пребывания в Верне мы распрощались с Вестасом и Трибором. Они уже знали о предательстве Ивена, но предпочитали обходить эту тему стороной. Покинуть город на браннере или парусном корабле было невозможно, поэтому наши соратники решили двинуться сухопутным путем. На рассвете из города выходил торговый караван – около сотни повозок, груженных специями, коврами, серебряной и хрустальной посудой, шелковыми тканями и прочим добром. Купцам требовались охранники, так что наши парни без проблем пристроились к колонне.

Мы решили покутить напоследок в тихой таверне у Змеиного канала и засиделись там до третьей стражи.

Прощаясь, Трибор сказал мне:

– Хороший ты мужик, Ольгерд. Будешь в Крумске – заходи в гости.

– Конечно, – заверил я бывшего товарища. Понимая, что вряд ли сунусь в Озерщину еще раз.

Почти вся команда «Мемфиса» осталась на борту. Я их понимал – каюты в гондоле просторные, а душ не является сильной стороной постоялых дворов. Коэн нуждался только во мне, но тут, ко всеобщему удивлению, в город захотел отправиться верхолаз Кьюсак. Краем уха я слышал, что он родился в здешних трущобах. Видимо, решил прогуляться по родным улочкам перед долгим путешествием.

Едва стемнело, мы вывели из гондолы Рыка. Никто не стремился нас провожать – к полярному рлоку экипаж браннера относился с опаской.

Маршрут к постоялому двору мы проложили еще днем – по самым темным и безлюдным закоулкам портовой зоны. Верн повидал всякое, но местных жителей лучше не смущать. Хозяину «Выступа» заткнули рот серебром. За дополнительную плату он согласился снабжать нас свежим мясом. Мясо закупал его племянник на продуктовом рынке в трех кварталах к западу от возвышенности, на которой мы поселились.

Город шуршал тенями и подкрадывался к случайным прохожим. Человеческая жизнь здесь не стоила и гроша. Но к нам никто не рискнул подступиться – легенды о рлоках и мастерах ножей ходили по всему материку. Периодически я засекал в галереях движение, но предпочитал не дергаться без причины.

И вот мы на верхнем этаже «Выступа». Уже второй день. Коэн снял мансарду западного флигеля – здесь нас никто не тревожил. Собственно, флигель пустовал по причине вечного ремонта. Мансарда была единственным жилым помещением в этой части постоялого двора.

Громыхнуло.

Я подошел к распахнутому настежь окну. Небесный свод у самого горизонта прорезали вспышки молний. Откуда-то снизу доносились пьяные голоса – изнывающие от безделья матросы покидали таверну.

В дверь постучали.

– Ужин, – обрадовался Кьюсак.

Повторный стук.

– Открыто, – буркнул Коэн.

После происшествия на браннере наш наниматель был мрачен и неразговорчив. Он обдумывал сложившуюся ситуацию и, судя по всему, не находил в ней ничего привлекательного.

В комнату боком протиснулся смуглый паренек – один из сыновей нашего хозяина. Надо же, мысленно усмехнулся я, не боится человек посылать отпрыска в логово зверя. Выгода явно пересилила родственные чувства.

– Поставь, – сказал коротко.

Мальчонка аккуратно установил поднос в центре дубового стола и юркнул за дверь. Я услышал торопливые удаляющиеся шаги. На подносе стоял кувшин с элем, чайник, наполненный травяным отваром, и лежала куча разной снеди, разложенная по тарелкам. Мы не спеша начали рассаживаться. Пахнуло горячей едой.

Я наполнил чашку отваром. Коэн и верхолаз поступили так же – эль мы решили оставить на десерт.

Порывы ветра усилились. Теперь пригоршни дождевых капель залетали сквозь распахнутое окно в комнату и попадали мне на спину. Свежесть – это хорошо, но пора и меру знать. Я поднялся и закрыл оконные створки. Дождь тотчас залил стекло, размазав озаряемую вспышками мглу.

Некоторое время мы сосредоточенно жевали. Я искоса поглядывал на Кьюсака – худощавый верхолаз поглощал еду с таким аппетитом, что и Грорг позавидовал бы. Ужин был вкусным – жители Верна славились своим кулинарным мастерством. Длинные кусочки теста, смешанные с овощами и мясом, морепродукты в немыслимых сочетаниях, густая похлебка со специями и хрустящий свежий хлеб. Я не привык к такой кухне, но это не мешало наслаждаться ею.

Когда тарелки опустели, Коэн достал кости. Кьюсак взглянул на посредника с недоумением. Волшебник перехватил его взгляд и хмыкнул.

– Все просто, верхолаз. Мы бросаем кости. У кого выпадет меньше… тот и рассказывает вечернюю историю.

– Какую еще историю?

– Любую – пояснил я. – Главное, чтобы интересно было.

По-моему, отличный способ скоротать вечер.

Эль перебрался в кружки. Кости покатились по столешнице. То ли Фортуна шутила с нами, то ли посредник умел манипулировать кубиками, но рассказывать выпало Кьюсаку.

Верхолаз умолк, собираясь с мыслями.

– Что вы хотите услышать?

Коэн пожал плечами:

– Сам решай.

Отхлебнув из кружки, я высказал идею:

– Ты жил раньше в этом городе. Почему ушел странствовать? И почему не стремишься сюда вернуться? Тебя никто не ждет?

Взгляд верхолаза потускнел.

– Кому это нужно?

– Нам, – отрезал Коэн.

– Ладно.

И Кьюсак приступил к повествованию.

Он родился не в трущобах, а в зажиточной семье, обосновавшейся много поколений назад на Когте. Отец Кьюсака был ростовщиком, братья владели скобяной лавкой, приносившей небольшой, но стабильный доход. Семейные кланы, обитавшие на полуострове, создали нечто вроде собственного государства – попасть туда можно было лишь по специальному пропуску, а порядок поддерживался силами частных охранников, получавших жалованье из общего бюджета.

– Горожане скинулись на отряд наемников? – не поверил я.

Кьюсак кивнул.

– Иначе нельзя. Магистрат слаб, а большую часть города контролируют Ночные картели.

– Бандиты, – уточнил я.

– Вроде того.

Ночные картели, как выяснилось, были бандами головорезов, объединившими воров, убийц, подпольных работорговцев, контрабандистов и прочий сброд. Со временем эти ребята создали сложные иерархические структуры, запустившие щупальца даже в магистрат. Признак разложения общества, как заметил Коэн. Верн превратился в арену территориальных переделов и расширения сфер влияния. Коготь был неподконтролен картелям, поскольку представлял собой замкнутую структуру древних семей, выстроивших некое подобие коммуны три столетия назад.

Маленький Кьюсак рос, не подозревая об уготованной ему судьбе. Пределы полуострова он покидал крайне редко и то лишь затем, чтобы выполнять мелкие поручения отца. Община Когтя жила крайне замкнуто – посторонних не принимали, а пристань, пристроившаяся к материковой части Верна, находилась на противоположном берегу залива. Прохожих досматривала местная охрана. Вообще, гости извне появлялись редко – их заворачивали обратно в город на узком перешейке, находящемся под контролем гарнизона Арочной башни. Гарнизон состоял всего из пары десятков человек, но с этими ребятами картели и подгулявшие матросы предпочитали не связываться. Магистрат привык к вековому укладу Когтя. Сказались и многочисленные «пожертвования», регулярно поступавшие из общины в карманы чиновников.

– Не понимаю, – сказал я. – Для чего все это? Вы же торговцы и ремесленники. Вам клиенты нужны.

Кьюсак грустно улыбнулся:

– Правильный вопрос. Однажды я задал его отцу.

– И что?

– Общие фразы. Мол, так безопаснее. На материке творится беззаконие, нам это не нужно. И все в таком духе.

Я кивнул.

Когда нашему верхолазу исполнилось двенадцать, он начал задавать кучу неудобных вопросов. Например, почему внешняя сторона полуострова, обращенная к Срединному морю, укреплена так, словно общинники кого-то боятся? Почему детей не пускают на набережную? Что это за черное здание неподалеку от маяка и почему оттуда доносятся странные звуки? И самое главное – куда исчезают осенью тринадцатилетние ребята? Взрослые Кьюсаку ответов не давали. Кто загадочно улыбался, кто молча проходил мимо, спеша по своим делам. Отец любил произносить слова о том, что, дескать, придет время – сам узнаешь.

Однажды пропал приятель Кьюсака – мальчонка по имени Ремио. Он просто исчез, а родители предпочли не поднимать лишнего шума. Это насторожило Кьюсака – родители пропавшего мальчишки частенько заходили в черное здание.

– Расскажи об этом здании, – попросил Коэн.

Верхолаза передернуло.

Я заметил, что ему неприятно об этом вспоминать. В глазах Кьюсака мелькнул страх. Нечто животное, скрываемое за семью печатями.

– Это Святилище, – пояснил рассказчик. – Там люди общаются с Кракеном.

Я слышал о культе Кракена. Береговые обитатели Срединного моря верили, что в глубине живут исполинские спруты, избравшие себе божественного повелителя. Мифы гласили, что Кракен и сотворил море. Для себя и своего племени, разумеется.

Мы налили по новой порции эля. Половина кувшина опустела, а буря за окном усилилась.

– Семейные кланы Когтя приносят в жертву Кракену вторых сыновей, – сказал Коэн. – Ты знал об этом?

Вопрос адресовался Кьюсаку.

– Конечно, знал, – ответил верхолаз. – Я ведь и был вторым сыном в семье.

История начала приобретать жутковатый оттенок. Двенадцатилетний Кьюсак понял, что на полуострове творится нечто странное. И это, возможно, связано с исчезновениями других детей и частыми отлучками родителей в черное здание. Этот район необъяснимым образом притягивал мальчика – ему хотелось узнать больше о культе, выяснить всю правду, какой бы страшной она ни была.

Взрослые называли строение Святилищем Глубины. Это было приземистое сооружение с четырьмя башнями, аркой и высеченным над ней изображением спрута. Дождавшись Дня равноденствия, Кьюсак пробрался к маяку и принялся ждать наступления темноты. Он выбрал наблюдательный пост за большим валуном, пристроившимся у самого края огороженной каменным парапетом площадки. Отсюда были видны вход в Святилище и проложенная к нему тропа, постепенно превращавшаяся в мощеную улочку. После заката к Святилищу Глубины начали стягиваться темные силуэты. Кьюсаку иногда казалось, что он видит знакомые фигуры, но он гнал от себя это наваждение. Прихожан было много – мальчик сбился со счета на шестом десятке.

Адепты культа не скрывались. Они двигались молча, приветливо кивая друг другу, а затем исчезали в черном арочном провале. Никому и в голову не приходило, что за ними наблюдает ребенок. Когда поток верующих иссяк, мальчишка подобрался ко входу. Сердце бешено колотилось – от древних стен веяло чем-то недобрым. Издалека Святилище напоминало четырехпалую ладонь, раскрывшуюся в небо. Из ладони торчал острый шпиль.

Дверь оказалась незапертой.

Действительно, кого опасаться? Детей отправили спать (Кьюсак выбрался из дома через окно), а посторонних на полуостров не пускали. Мальчик юркнул в щель, и на него тотчас обрушилась тьма. Когда глаза адаптировались, он понял, что стоит в длинном, постепенно заворачивающемся вправо коридоре. Кьюсак острожно двинулся вперед. Вскоре он заметил свет – через равные промежутки к стенам были приделаны держатели для факелов. Коридор вился спиралью, спускаясь все ниже в подземелье. Спуск оказался невероятно долгим – это одно из наиболее страшных воспоминаний нашего верхолаза. Когда коридор закончился, мальчик увидел огромный зал. Точнее – амфитеатр, уступами спускавшийся к центру. Свод поддерживали четыре колонны. Люди сидели прямо на ступенях амфитеатра – их было много, несколько сотен.

В центре зала зиял колодец. Даже не колодец, а бассейн, заполненный черной водой. Кьюсак понимал, что вода на самом деле не черная – иллюзию создавало слабое освещение.

Прихожане ритмично раскачивались и хлопали в ладони. Хлопки были какими-то странными – серии с короткими и длинными паузами.

– Азбука Морзе, – сказал Коэн.

– Что? – не понял я.

Посредник махнул рукой:

– Не важно. – Он перевел взгляд на Кьюсака: – Продолжай.

То, что произошло впоследствии, долго терзало нашего спутника в ночных кошмарах. Вода в колодце забурлила, и мальчик увидел пару влажно поблескивающих щупалец, выпроставшихся наружу. Затем появилась тварь, похожая на осьминога. Некоторые в страхе отшатнулись. Вперед выступил мужчина, одетый в длинный балахон цвета индиго. На балахоне были вышиты звезды. Вероятно, мужчина исполнял обязанности жреца. В наступившей тишине он начал хлопать в ладони – целая серия звуков. Мальчик понял, что адепт культа таким образом общался с Кракеном.

И тварь ответила.

Несколько щелчков – быстрых, отрывистых. Жрец поклонился, а чудовище скрылось в колодце.

Мужчина повернулся к остальным и произнес: «Кракен сообщил нам имя следующей жертвы. Обряд приношения состоится нынешней осенью».

Кьюсак замолчал.

Дождь заливал окно мансарды, а ветка старого платана иногда царапала стекло. Меня уже достали эти драматические паузы.

– И? – Я наполнил опустевшую кружку горячим отваром. Эля больше не хотелось. – Кого он назвал?

Коэн хмыкнул:

– Догадайся.

Я догадывался. Вот почему Кьюсак покинул родной город и начал скитаться по свету. Остаться в родном доме он не мог – его приговорило к смерти неведомое существо, а родители и слова поперек не сказали.

Услышанное с трудом укладывалось в голове.

– Но почему? – не выдержал я. – Родители скармливают своих детей этой твари? Что это за религия?

Кьюсак пожал плечами:

– Я решил это не выяснять, Ольгерд. В ту же ночь я собрал вещички, стянул немного отцовского серебра и сбежал.

Для двенадцатилетнего паренька Кьюсак поступил очень разумно. Он не стал прорываться через перешеек, охраняемый гарнизоном. Вместо этого спустился к гавани, украл чью-то лодку и поплыл, орудуя веслами, в сторону далеких портовых огней. Ему удалось причалить к пристани, хотя прежде Кьюсак не выходил в море ни разу. Дальше фантастическое везение продолжилось – его не тронули пьяные моряки, никто не попытался ограбить. Кьюсак, не раздумывая, направился в сторону воздушной пристани и отбыл на первом же браннере.

– Так я попал в Скит Пяти Ветров, – закончил верхолаз. – Пришлось учиться выживать на Облаках, осваивать новые профессии. Но это лучше, чем угодить в пасть Кракена.

Коэн хмыкнул. И добавил:

– Мы встретились год назад на Радужном Мосту. Парень искал работу. А я набирал команду на «Мемфис».

Незаметно отвар закончился.

И меня озарило.

– Этот Кракен… – Я уставился на Коэна. – Он случайно не является переделанным Демиургом?

– Модифицированным, – поправил волшебник. – В стародавние дни это так называлось. Ты прав, Ольгерд. В самую точку.

– Он ест других людей?

Коэн вздохнул:

– Да. Это падшие, одичавшие Демиурги. Их не так много, кое-кто живет в океане, кто-то осел в Срединном море. В былые времена их отправили бы на Землю и там судили. Но сейчас они делают, что вздумается.

Меня замутило. Не подумайте, что прежде я не сталкивался со зверствами своих собратьев – под лунами это в порядке вещей. Просто не верилось, что один из создателей мог опуститься до такой степени. Вслед за отвращением пришли разочарование и горечь. До меня дошла простая истина – среди Демиургов попадаются твари не менее мерзкие, чем Посторонние. Или даже хуже.

Коэн хмыкнул.

Казалось, он прочел мои мысли.

Я бы не удивился, если честно.

– Ладно. – Посредник отодвинул стул. – Кьюсак дежурит первым. Затем я. Доброй ночи.