Глава 11

И я выложила всё, что со мной произошло. Как на духý. Уж кому жаловаться, как не родной тётушке. Та лишь сыпала удивлёнными восклицаниями и забористыми словечками. Под конец моего повествования Моник, прижав ладонь к щеке, сокрушённо покачала головой.

– Бёф, Абели! Вот беда-то… Страсть, какая беда! Кто б подумал, что через столько поколений в нашем роду снова сильная ведьма появится…

– Снова?! Ведьма?! В роду?! – вылупилась я на неё так, что если б не ресницы, мои глаза выпали бы на смятый передник да покатились на пол, как два яблока.

– Тс-с, – приложила палец к губам тётя. – Не визжи, что та порося на бойне.

– Умоляю, Моник, расскажи, что за ведьма, – с жаром прошептала я.

Тётя придвинулась ко мне ближе и с видом заговорщицы сообщила:

– Я всё считала, что прабабка наша выдумывала, лишь бы нас, маленьких ещё, на ночь страшной сказкой попугать. А она любила прибрехнуть. Как вина напьётся в праздник, так давай рассказывать: то про друидов и галлов, то как в старинные времена кланялись женщины чёрной лицом богине-Матери, втихаря от церковников, то про волшебный камень Бетил в далёких лесах, то про злого барона, что детишек малых изводил в своем замке и невинных девушек…

– А про ведьму, про ведьму-то что?

– Да, про ведьму, – Моник сделала многозначительную паузу, и я пожалела, что не могу её пнуть, чтоб говорила скорее. – Сказывала прабабка, что еще её прабабка ей доверила, а той её прабабка… в общем, в незапамятные времена, когда Лион был чуть больше крепости, там жили наши предки. И вот в обычной семье сапожников ни с того, ни с сего появилась ведьма. Поначалу росла девочка, как все, но в двенадцать лет её выдали замуж, и в ней дар проснулся. Вроде началось всё с того момента, как ей в руки бриллиант святейшего Папы попал. Уж не знаю, каким образом. Может, бриллиант заговоренный был или волшебный. И начала она ворожить – да так, что не дай Господь! Монахи решили поймать её и сжечь, чтобы народ чудесами не баламутила. И поймали… Привязали к столбу, хворостом обложили, да тут над городом дракон громадный кружить начал и по башне хвостом щёлк, та затрещала, люди на площади завопили, в панике побежали кто куда. Давка началась, галдёж… А когда опомнились, ведьмы уже на помосте не было. Исчезла. Всей её семье пришлось скрываться, чтобы им пятки не поджарили да палками не побили. Тогда бы и малых деток не пощадили. Но все родичи, муж и дети той ведьмы спаслись, а куда она сама делась, так и не прознал никто. Тайна сия велика есть.

– Ой, – шепнула я. – Ты считаешь, что я тоже… такая?

Моник пожала плечами. Лицо её стало хитреньким, как у лисички.

– Ну, вообще сказывают, после той самой ведьмы все девочки в роду хоть чуток, а чего-то умеют. Я, бабка с прабабкой или матушка твоя тоже. Да только мы что? Травами полечить, приворожить, если надобно, яйцо покатать или на водицу нашептать. Только это всё тьфу – мелочи. Людей подчинять своей воле никому дано не было, окромя той… в старину.

– Разве я подчиняю? – икнула я от страха.

– Бёф, – фыркнула тётушка и засмеялась. – А то они сами в ресторации захотели лекарского сына побить, да? Им, что ли, шляпа его не понравилась? Или он посреди пира вдруг воздух испортил? А потом вонь ветер разогнал, и все разом успокоились, спать уложились, чего уж драться, так?

Я замотала отрицательно головой.

– А делать что?

– Мсьё Годфруа слушаться. Он мужик умный, хитрый. Премудростям древним учился у китайца какого-то. Большие деньги платил.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю, – сгримасничала тётушка и шлёпнула меня пальцем по кончику носа. – Не везде тебе надо свой нос совать, отвалится.

Я насупилась.

– Ай-яй, что это за туча-тучная, чёрно-чёрная? Сейчас в пузо ткну, лопнешь. Дождя нам только и не хватало! – весело зацокала тётя языком и подмигнула.

Я вздохнула и улыбнулась. Увидев, что я оттаяла, тётя встала и направилась к двери.

– Кухарка тут всё та же? Софи?

Я кивнула.

– Моник…

– Чего?

– Ты больше никому не говори… про меня… про ведьму, пожалуйста. А вдруг всё случайно? И я буду хорошей? Вдруг мой дар пройдёт так же, как появился… Я в церковь ходить буду ещё чаще, я…

Моник лишь махнула рукой:

– Не пройдёт. Разве ж я на дуру похожа, болтать такое? Пойду, разузнаю, что тут к чему и еды раздобуду. Тебе надо силы восстанавливать, а мне… Уж когда задарма попитаться можно, грех не воспользоваться, – заметила тётя и оставила меня одну.

«Час от часу не легче. – Меня пробрала дрожь. – Ну, зачем, скажите, зачем именно в моём роду была ведьма?» Про ведьм чего только не болтают – на шабаш нагой на метле? С чертями плясать вокруг костра? Вот уж глупости! Говорят, будто ведьмы коров доят, чтоб наложить проклятье. А я и не знаю, с какого боку подойти к той корове! И чтобы я, порядочная девушка, такими глупостями занималась? Проклятьями?! Вот уж увольте. Ни за что! Лучше в монахини остричься. Зря я, наверное, всё рассказала Моник. Ведь растрезвонит по секрету так, что и в Мавритании про это судачить будут. А про ведьму… Может, одна выдумала, вторая добавила, третья приукрасила. И был там никакой не дракон, а мышь летучая с толстым задом. Ладно, подумаю об этом позже.

Через боли шевелясь и неловко двигаясь, как полудохлая рыба по склизкому берегу, я всё-таки сползла ниже и ощутила под головой подушку. Бороться со слабостью было невозможно, и мои веки сомкнулись сами собой.

Сны мои были похожи на болото. Я вязла в них, как в трясине, и боялась утонуть. Поэтому разбудившие меня звуки знакомой мелодии обрадовали несказанно. У кровати на стуле в чашке что-то дымилось, разнося приятный запах трав по комнатке. На фаянсовом блюде рядом красовались большая сахарная галета и фрукты. Я протёрла глаза кулачками и обрадовалась вдвойне – руки слушаются!

Мою скромную комнатку было не узнать. Мурча под нос песенку про жаворонка Алуэтт, Моник, стояла на бюро и подвешивала над оконцем штору – ту самую, что мы с ней перешили из старого платья маман. Везде, где только можно было, стояли кувшинчики и горшочки с цветами: с ландышами, тюльпанами, сиренью. Ветки с крупным розовым яблоневым цветом в вытянутой колбе. Боюсь, тётушка для красоты ободрала весь сад мсьё Годфруа. На комоде появилась вышитая салфетка. В моих ногах валялись подушечки, сшитые из кусочков того же драного матушкиного платья. На душе потеплело. Неужели Моник всё это тащила аж из Сан-Приеста ради моего уюта?!

Тётушка покончила с занавеской и слезла с бюро.

– Проснулась? Вот и славно. Уже хотела тебя будить. Не поверишь, кто тебе отвар принёс! – защебетала Моник и тут же, не дожидаясь наводящего вопроса, сообщила: – Юный и сейчас совсем не нахальный мсьё Этьен. Справился о твоём самочувствии. Так что…

– Моник, не надо о нём.

С её помощью я села, чувствуя, что тело оживает.

– Ты так украсила здесь всё! Спасибо!

Моник улыбнулась.

– А ведь ты и сама могла хотя бы букетик поставить. Жилище девушки должно быть красивым. Любыми возможными средствами. Цветов в саду хоть отбавляй. Что же ты?

– Не до того было.

– Боли, дары, ещё чёрт знает что – это одно. А то, что ты – женщина, девушка – это главное. Пей-ка отвар, а потом займемся твоими волосами.

– А ты сегодня не уезжаешь обратно? – осторожно поинтересовалась я. – Солнце, похоже, скоро к западу будет клониться, я проспала чуть ли не весь день…

– Насчёт этого не волнуйся, – радостно известила Моник. – Мсьё Годфруа попросил меня остаться на одну ночь, чтобы за тобой поухаживать.

– А Нико и дети как же?

– Справятся.

Я с нескрываемой радостью протянула руку Моник:

– Я так тебе благодарна!

К моему невообразимому счастью, я сумела спустить с кровати ноги. Попробовала встать, но босые ступни будто закололи иглами. Не всё сразу. Зато сидела я уже не как тряпичная марионетка, а как нормальный человек. Жизнь снова налаживается!

Тётушка поднесла к моим губам чашу с горячей жидкостью и, понизив голос, сказала:

– Кстати, я тут поболтала с Софи, Себастьеном… Ты же знаешь тётю, я и мёртвого разговорю. Этьен вовсе не такой уж негодяй. Он просто с отцом на ножах. Тут был такой скандал! Всем скандалам скандал.

– Это я и сама поняла. Этот молодчик загрыз бы папеньку, если б духу хватило, – ответила я, глотнув отвара. – Ему что, отец денег не дал на выпивку?

– И ничегошеньки ты не поняла. Тут дело не мелочное совсем. И, между прочим, я знаю из-за чего весь сыр-бор, – тётя опять сделала паузу, широко раскрыла глаза и с восторгом выложила: – Из-за женщины! Они её не поделили!