ЧАСТЬ 2
ГЛАВА 1
ТАЛЬЗАРСКАЯ АКАДЕМИЯ МАГИИ
Утро выдалось непривычно теплым и солнечным для скупой на ласку тальзарской весны. За окном покачивалась на ветру тонкая цветущая вишня, розовая ветка, как живая, билась в стекло. На разные голоса щебетали птицы. Сквозь широко распахнутые створки виднелась часть аллеи, засаженной пикообразными тополями, и высокие, гостеприимно распахнутые железные ворота.
Ректор Тальзарской академии магии Амадэус Крам, закинув ногу на ногу, сидел в кресле напротив окна и внимательно читал синопсис моего доклада. Светлые, чуть прищуренные глаза быстро скользили по строчкам.
Я широко зевнула, хрустнув челюстью, и устало потерла саднящие веки — сказывались бессонные ночи последних дней: сроки сдачи доклада поджимали, к тому же я выбрала весьма непростую тему.
Магистр Крам перевернул страницу, на каменно-спокойном лице не читалось ни единой эмоции, лишь холеные пальцы в легком раздражении постукивали по столешнице.
Отвернувшись, я скользнула глазами по богатому убранству ректорского кабинета: разнообразные картины в вычурных рамах и расшитые гобелены на стенах, две расписные вазы с вечнозелеными растениями, рядом с огромным книжным шкафом примостилась статуя — обнаженная девушка, льющая воду из кувшина. Магистр Крам считался большим знатоком и ценителем искусства. Впрочем, на мой вкус, ставший крайне аскетичным после знакомства с одним небезызвестным драконом, вся эта роскошь попахивала откровенной вульгарностью. Разумеется, подобные снобистские мысли я держала при себе.
Амадэус Крам отложил бумаги, откинулся в кресле и принялся раскуривать трубку. В этом мире курение не было ни зазорным, ни гибельным для здоровья — скорее даже наоборот, некоторые свойства здешнего табака помогали без вмешательства магии справиться с несложными болезнями, вроде простуды или легкого бронхита. Поэтому вид студента или даже профессора, курящего трубку прямо на лекции, никого не удивлял. К тому же табачный дым был ароматным и сладким.
Магистр смотрел на меня, чуть прищурившись, изредка пуская дымные колечки правильной формы. Я ждала каких-нибудь слов, но он молчал.
Как сказал бы Фудо, дело начинало пахнуть жареными лягушками. Шанс провалить доклад с каждой секундой становился все реальнее, отплясывая чечетку на могиле кропотливого трехмесячного труда. И тот факт, что я была протеже ректора, только усугублял ситуацию.
Неловко переступив с ноги на ногу, я откашлялась:
— Как уже было сказано, цель моей работы — доказать, что войну Крыла и Посоха развязали не драконы, а люди. Разумеется, Сенату магов было гораздо выгоднее заявить, что во всем виноваты крылатые, якобы не желавшие передавать смертным секреты магии… Но существует письменный документ, опровергающий эту версию, и я его нашла! Страница сто сорок пятая, дневник монаха из Акмала, цитирую: «Войска империи напали на тварь крылатую, полуразумную, мирно обитавшую в горной пещере близ моего монастыря…» Это произошло за месяц до начала войны, я сверила даты. Господин Крам, обращаюсь сейчас к вам не как к ректору, а как к человеку, не лишенному элементарной логики!
Магистр тяжело вздохнул, потерев переносицу. Я тут же благоразумно заткнулась. Наверняка уже не в первый раз я заставляю его недоумевать: какая химера дернула когда-то пригреть под крылом это всклокоченное рыжее чудовище, в чьей забитой всевозможной чушью голове со скоростью поганок после дождя то и дело рождаются «революционные» идеи.
— Я не приму твой доклад, Лис.
— Почему? — Я насупилась и решительно выпятила челюсть. — Есть и другие аргументы. Например, официальная версия гласит, что крылатые напали на нас из-за предательства дракона Громнира-Отщепенца, разболтавшего смертным тайну магии. Нелепость, признайте! Был ли хоть один очевидец использования драконами магии? Нет! А то, что они дышат огнем или льдом, — лишь особенность физиологии. Так какую тайну, рагхар меня побери, он мог раскрыть? Учитывая, что за долгие годы до этого люди уже использовали магию, пусть и не в таких масштабах…
— Не выражайтесь, студентка Крам, — холодно одернул меня ректор. — И не забывайте, где вы находитесь. А ваш доклад я не приму хотя бы потому, что он лишен правдоподобности и этой вашей хваленой «элементарной логики». Вам бы не наукой заниматься, а строчить романы для бульварной прессы!
Опустив голову под яростно сверкнувшими глазами ректора, я несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь вернуть самообладание.
При всем желании не могу злиться на человека, заменившего мне отца, давшего свою фамилию и кров над головой. И безоговорочно поверившего сначала в ложь о потерянной памяти, а после — в правду, рассказанную сквозь горькие слезы.
Нужно отдать должное: Амадэус Крам, этот потрясающий человек, нисколько не удивился иномирному происхождению своей новой студентки. «Кто знает, Лис, — сказал он мне тогда, — возможно, и мы, жители Мабдата, изначально не принадлежали этому миру…»
Шел четвертый год моего обучения в Тальзарской академии. Несмотря на то что у меня были замечательные способности к магии, если верить господину Краму, я не собиралась забывать ни о Джалу, ни о своей клятве. Поступив на один из самых невостребованных факультетов — драконологию, я твердо вознамерилась найти все подводные камни событий минувших лет и докопаться до истины. Чего бы мне это ни стоило.
— Амадэус, — я обратилась к ректору по имени, что могла позволить, лишь оставшись с ним наедине, — мы-то с вами знаем, о какой тайне идет речь. Краеугольный камень магии — драконья кровь. Полагаю, именно она делает нынешнюю Инквизицию столь могущественной. Вот истинная причина войны Крыла и Посоха. А еще… — Я запнулась, чувствуя, как болезненно сжимается что-то внутри, а во рту становится сухо и горько. — А еще кровавой бойни драконов-заложников три года назад.
В воздухе повисла гнетущая тишина. Отчетливо слышались заливистый студенческий гогот и громкое топанье по коридору этажом выше. С утомительным занудством тикали настенные часы. Звонко жужжала залетевшая с улицы шальная муха.
С каждой секундой тишина становилась все тяжелее, густой кисельной массой давя на затылок и плечи, а тонкое жужжание над ухом — все назойливей.
Недостойно студента скрипеть зубами в кабинете ректора, но, видит Бог-Дракон, еще немного, и я решу, что верх магического искусства, к которому я стремлюсь, это умение создавать гигантскую мухобойку прямо из воздуха!
Магистр в очередной раз тяжело вздохнул, вытряхнул пепел из трубки в граненую вазочку и посмотрел мне прямо в глаза.
— Ты очень способное дитя, Лис. — Его голос был тихим и размеренным, как тиканье часов. — Когда я впервые встретил тебя, то подумал, что сам Создатель пожелал одарить меня прекрасным учеником. Никогда прежде я не видел, чтобы столь юный и неопытный отрок был способен вызвать и удержать первозданный огонь без защитных перчаток…
Зардевшись, я опустила голову. Похвалы магистра Крама случались не чаще, чем снег над Ливийской пустыней, и оттого были еще приятнее.
— И я нисколько не жалею, что стал твоим ментором. Но иногда, Лис, вот как сейчас, ты очень меня огорчаешь.
В ответ я лишь виновато шмыгнула носом. Если задуматься, мое поведение все время доставляет ректору неприятности. Вспомнить хотя бы кражу кабинетного гремлина магистра Нойрика, организованную мной два года назад, а еще разгром анатомической аудитории и порчу драконьего скелета. Это обернулось страшной выволочкой для меня и двух «коллег» по эксперименту, зато теперь мне точно известно, что на кончике драконьего хвоста могут поместиться пять сонных гремлинов и три студента! Жаль, Джалу этого уже не узнает…
А магистр факультета бытовой магии Гойдо Шу до сих пор всякий раз нервно сглатывает при виде меня, наверняка вспоминая, как сутки простоял в виде ледяной статуи, после того как я случайно использовала на нем вычитанное в запрещенном разделе библиотеки заклинание. Ну как случайно…
— Я очень не хочу, чтобы ты растрачивала свой талант попусту. — Низкий голос ректора вернул меня к реальности. — Разве я препятствовал, когда ты отклонила мое весьма щедрое предложение поступить на факультет созидательной магии и выбрала совершенно бесполезную драконологию? Нет, потому что всегда уважительно относился к твоему мнению. Но сейчас, Лис, ты ступила на неверную тропу. Видит Создатель, меньше всего на свете я хочу, чтобы однажды за тобой пришел Инквизиторский надзор и арестовал за саботаж и распространение провокационных теорий!
Я закусила губу. Мне нечего было возразить этому мудрому и доброму человеку. Пусть даже его взгляды, как, впрочем, и любого гражданина империи, были затуманены лживой политикой Сената, но в одном Амадэус Крам точно прав: если я продолжу и дальше выдвигать откровенно провокационные идеи, простым исключением из академии для меня это не кончится. Нужно искать иные пути…
— Я даю вам еще один месяц, студентка Крам. Тема доклада — вольная. Вопросы, жалобы, предложения?
— Никаких, господин ректор, — вздохнула я. — Я свободна?
— Как ветер в горах, — усмехнулся магистр.
Я сгребла с письменного стола неаккуратно разбросанные листы синопсиса, спрятала в студенческую кожаную сумку и, сохраняя на лице выражение достоинства и сдержанной скорби, покинула ректорский кабинет.
* * *
В коридоре было свежо и одновременно тепло, сквозь широко распахнутые створки высоких витражных окон лился солнечный свет и нахально проскальзывал прохладный весенний ветерок.
Впереди громко хлопнула дверь — из аудитории вышли двое незнакомых студентов с нашивками факультета магической поэзии, толкаясь локтями и отвешивая друг другу несильные подзатыльники, скрылись за углом.
Поудобнее перехватив тяжелую сумку, набитую учебниками, я вздохнула. Наверняка эти счастливчики преспокойно сдали свои доклады и теперь с чистой совестью будут кутить в «Пьяном быке» или «Толстой цыпе» — излюбленных студенческих пабах.
И все-таки, при всей его правоте, три тысячи проклятий на макушку этого зловредного Амадэуса Крама! Каким, интересно, образом я должна уложиться с докладом в жалкие четыре недели, если над прежним корпела ровно три месяца и две бессонные ночи? Еще и тему новую выбирать, учитывая, что все хорошие уже давно разобрали, а про остальные можно разве только неприличности на заборах писать…
Методичное постукивание лбом об стену быстро привело в чувство. Нет уж! Ничто не испортит мне единственный за две недели вольный день! Собираюсь сегодня бузить в режиме «полной программы» — то есть с разбиванием пивных кружек в ближайшем пабе, незаконным распитием спиртных напитков прямо на улице, целым сонмом напуганных благообразных старушек и непременной дракой с каким-нибудь занудой с алхимического факультета.
Полная решимости осуществить свои наполеоновские планы, я направилась к центральным дверям академии. Консьерж — древний, скрюченный, как столетняя ива, но все еще крепкий старичок — мирно посапывал над книгой.
Стараясь его не разбудить, я вышла, тихо прикрыв за собой тяжелую дверь.
Бархатные солнечные лучи обласкали лицо, а свежий ветер, принесший с собой неповторимый аромат булочек с соседней Пекарной улицы, наполнил рот слюной, а сердце — легкостью.
Шагая вдоль тополей, выстроившихся в строгую армейскую шеренгу, к железным витым воротам, я благодушно насвистывала какой-то незамысловатый мотив. Жизнь казалась уже далеко не такой отвратительной, как всего пару минут назад.
— Ты опять постриглась, как мальчишка? — Ледяные пальцы прикоснулись к затылку.
Я взвизгнула испуганным поросенком, резко развернулась, машинально выставив перед грудью, как щит, сумку.
Светло-серые лукавые глаза за полоской стекла насмешливо оглядели меня с ног до головы.
— Дей, раздери тебя саламандра, ну что ты подкрадываешься, как дикая кошка?! — возопила я, театрально прижимая ладонь к левой стороне груди.
— Ты похожа на воришку, стянувшего рубиновую пепельницу из ректорского кабинета, — заметил Дей, одаривая меня одной из своих фирменных кривых, как анатомические ножницы, усмешек.
— Больно нужно, — проворчала я, все еще пытаясь успокоить сердце. — Клянусь Создателем, общение с тобой рано или поздно сведет меня в могилу! Не понимаю, почему мне еще молоко за вредность не выдают?
— Твоя вредность не то что молока — медали заслуживает, — с серьезным видом кивнул парень.
Я лишь обреченно вздохнула, позволяя Дею галантно забрать у меня тяжелую сумку. Никогда бы не подумала, что умудрюсь сдружиться с сыном тальзарского кэра, аристократом, да к тому же студентом факультета боевой магии — а эти снобы, как известно, нас, драконологов, на дух не переносят и вообще относятся не уважительнее, чем к козявке в носу.
Деймус Гракх был удивительным образчиком всеобщего любимца и объекта ненависти одновременно. Иногда мне казалось, что я — единственный камикадзе, способный выдержать тяжесть его переменчивого, как столичная погода, характера. Впрочем, кажется, сегодня он был настроен весьма благодушно.
Громыхнула молния, и первые холодные капли шлепнулись на лицо. Я задрала голову — над островерхой крышей Академии магии сгустилась черная грозовая туча, время от времени полыхая электрическими разрядами. Туча росла на глазах, толстой гусеницей ползя в сторону жилых кварталов.
Многочисленные жители, прогуливающиеся мимо ворот, без малейшего удивления на лицах принялись раскрывать цветные зонтики, так что вскоре улица стала походить на гигантскую грибницу волнушек и сыроежек.
Помнится, при первом знакомстве с тальзарской модой меня поразило откровенное пристрастие горожан к этому средству защиты от непогоды — они брали с собой зонты всегда и везде, а в гардеробе столичного модника их насчитывалось не меньше десятка — на все случаи жизни. Казалось, типичный житель Тальзара скорее забудет надеть подштанники, чем не возьмет с собой зонт, пусть даже ему всего-то понадобилось выйти за хлебом.
Но вскоре я поняла природу столь нежной привязанности. В самом центре столицы располагалась Академия магии, в стенах которой нередко проводились различные эксперименты, в том числе и с управлением погодой. Именно это, а вовсе не мифический алкоголизм королевского метеоролога, провоцировало неожиданные осадки, вроде снега в разгар лета или ливня погожим весенним утром.
— Рагхарово племя! — неизвестно кого обругала я. — Зонтик забыла…
— Я взял. — Дей раскрыл над нашими головами большой черно-синий купол. — Куда теперь?
— В «Пьяного быка», — прогундосила я, обнаружив вдруг, что мой обонятельный орган на перемену погоды отреагировал совсем уж неприлично, вознамерившись, видимо, получить звание «самого сопливого носа в мире». — Семейство Хо обещалось быть к обеду, а Шенрияра, после недавней выходки в «Цыпе», все равно больше ни одно приличное заведение на порог не пустит.
— Будь на то моя воля, я бы его из зверинца не выпускал, — холодно сказал Деймус.
Я открыла рот, намереваясь заступиться за жертву заочных репрессий, но меня прервал дождь, забарабанивший по зонту с такой яростью, словно имел к нему личные счеты.
Трактир «Пьяный бык» располагался в трех кварталах от академии. Я еле успевала за Деем, идущим в своей привычной манере: широким, размашистым шагом.
Он был на добрых три головы выше меня, и наверняка со стороны мы смотрелись довольно комично, особенно в момент, когда я тайком пыталась дернуть его за волосы, стянутые в блестящую черную косу, бьющуюся по лопаткам во время ходьбы.
Я схватила Дея за рукав, одновременно подтягивая полы своего файтона. Традиционная студенческая форма из черной, плотной, словно бы прорезиненной ткани, напоминающая узкий плащ с декоративной полоской серебристых пуговиц, нашитых от высокого ворота до самого подола, идеально защищала как от жары, так и от холода — будто живая, подстраивалась под температуру тела и окружающей среды. Островерхий капюшон, при желании закрывавший лицо до самого подбородка, вне экспериментальных кабинетов я, как и большинство студентов, носила откинутым.
Почувствовав на своей руке мою озябшую лапку, Деймус чуть замедлил шаг, позволяя подстроиться и перестать наконец шаркать конечностями по мозаичной мостовой.
Я незаметно поглядывала на него, получая истинно эстетическое наслаждение от созерцания аристократической бледной кожи, высоких скул и носа с легкой горбинкой. Редкие капли попадали на очки из цельной полоски дымчатого стекла и тут же испарялись. Разумеется, Дею не нужна была никакая коррекция зрения, но он справедливо полагал, что в очках выглядит солиднее и взрослее.
Надо признать, файтон шел ему неимоверно, чего нельзя было сказать обо мне — черный цвет и невыгодный фасон превращали мою тушку, и без того не блещущую особой мягкостью форм, в нечто совсем уж плоское и непривлекательное. Меня до сих пор частенько путали с противоположным полом, что, впрочем, не особенно расстраивало — есть множество гораздо более весомых поводов всласть порыдать в подушку…
Несколько встречных горожан, выглядывая из-под зонтов, приветственно приложили пальцы к козырькам кепи, в ответ мы с Деем слегка поклонились — студентов Академии магии в столице уважали, любили и самую чуточку побаивались.
Спустя четверть часа мы наконец подошли к дверям «Пьяного быка».
На испещренной косыми струями дождя вывеске красовался явно довольный жизнью бык сочного красного цвета, ловко сжимающий раздвоенным копытом пивную кружку, причем подозрительный пятачок и нахальная морда делали его похожим на типичного гоголевского черта.
Я резво перескочила из-под зонта под широкий металлический козырек. Сквозь приоткрытую дверь доносились ровный гул человеческих голосов, звон столовых приборов и одуряющий запах жаренного со специями мяса.
Я обернулась к Дею, тот не спешил складывать зонт.
— Идешь? — неуверенно спросила я, подтягивая ворот файтона как можно выше — порывы ветра становились все холоднее.
Парень отрицательно мотнул головой.
— Нет, у меня еще есть дела.
— Какие дела, Деймус? Сегодня же вольный день!
Дей неопределенно хмыкнул, извлек из бездонных карманов файтона тонкие кожаные перчатки, медленно натянул на руки, придерживая плечом ручку зонта.
— Ты ведь не забыла, что завтра зачет по инквизиторскому праву?
— Забудешь тут, — проворчала я, опасливо пятясь к двери.
Не дай Бог-Дракон, этому извергу еще взбредет в голову потащить меня в библиотеку зубрить тоскливые нормативные акты… С некоторых пор Дей самовольно принял на себя обязанность подтягивать мою далеко не идеальную успеваемость, то и дело сползающую, как растянутые штаны. И если сэнсэй из него вышел по всем канонам, в меру строгий и мудрый, то более разболтанного и безответственного падавана, чем я, мир, наверное, еще не знал…
— Мне бы очень не хотелось, чтобы ты провалилась, Лис, — сказал Дей, и я немедленно представила, как от его зябкого голоса под дверным козырьком намерзает гигантская сосулька и с грохотом падает мне на макушку.
— Да я своими знаниями порву комиссию на тальзарский флаг! — надулась я, подбоченившись и выпятив грудь.
Мое заявление не возымело должного эффекта — в ответ Деймус лишь презрительно фыркнул.
— Ну-ну. Общение с плебсом не идет тебе на пользу.
Я нахмурилась, сердце екнуло в неприятном предчувствии. Дей не первый раз «радовал» меня неожиданной сменой настроения и взглядов на окружающий мир, но сегодня это было совсем некстати.
— Плебсом? Какая муха тебя укусила? Они ведь наши друзья!
— Ты такое наивное дитя, Лис. До сих пор не поняла, что дружбу придумали те, кому это выгодно? — сквозь зубы процедил Дей. — Шенрияр, этот любитель набить брюхо за чужой счет… или вертихвостка Нисса — думаешь, они бы стали так к тебе липнуть, не будь ты родственницей ректора?
Я закусила губу. Да, действительно, всем в академии я официально была представлена как троюродная племянница Амадэуса Крама, по причине слабого здоровья прожившая детские годы в провинциальном городке Туана на юге империи. Ничего удивительного, что первое время мне не хватало половника и двух мухобоек, чтобы отбиться от желающих завести выгодное знакомство. И все же в бескорыстность своих нынешних друзей я верила безоговорочно.
— Ты так боишься остаться одна, что заводишь дружбу со всяким, кто посмотрит на тебя хоть немного приветливо? — продолжал Дей низким, вибрирующим от плохо скрытой ярости голосом. — Убиваешь бесценное время с кучкой бездарных идиотов, растрачиваешь талант на всевозможную ересь, вроде этой твоей драконологии, как будто крылатые твари заслуживают чего-то большего, чем быстрая смерть…
Не прерывая, я молча разглядывала враз сделавшееся некрасивым лицо. Очень четко стали видны скрытые прежде надменностью неприглядные детали: слишком глубокая ямка на подбородке с побагровевшим от ярости шрамом, раздутые крылья чрезмерно крупного хищного носа, едва заметно выдвинутая вперед из-за неправильного прикуса нижняя челюсть, тонкие губы — две белые полосы, выгнутые брезгливой дугой.
Да, из-под напудренной маски, так редко снимаемой Деем, явственно пробивалось нечто, весьма далекое от красоты или изысканности, присущей чистокровной аристократии. И я знала, что было тому причиной и что за тайна вот уже несколько лет гложет моего друга изнутри, как лихорадковый червь.
Знала и потому молчала, никак не отвечая на злые выпады. Выплюнув последнее хлесткое слово, Деймус резко развернулся и зашагал прочь.
Я не стала провожать его взглядом, открыла дверь и быстро скользнула в теплый, ярко освещенный и пропитанный вкусными запахами трактир.
