Это долбаное новое утро наступило как-то сразу. Сколько уже хожено под дождем мной и моими сородичами, но никогда еще в пути не было у меня такого мерзкого утра. Потому что маленький моркот так и не пошевелился на троне. Ни разу за всю ночь, словно время, великое и непреодолимое, заступило на стражу и не дает течь секундам. Кровь из раны на груди Сахарка больше не текла. Но она застыла в таком состоянии, что даже тупому было понятно — стоит только где-то сдвинуться с места песчинкам судьбы, и носительница жизни хлынет с новой силой.

Я мрачно окинул взглядом тронный зал. Все, кто тут был, стали похожи на собственные тени. Бессонное бдение у трона даром не прошло никому. Харрами, похожий на плешивого дикого зверя, о чем-то сердито вещал заторможенной Клэв. Форестесса же явно его не слушала по причине того, что практически спала, стоя у стены между окном и дверью на площадку, по которой рокотали струи ливня. Кевианзия вообще плохо выглядела. Она так и простояла всю ночь на границе серого тумана, пытаясь что-то сделать с нашим непутевым пострелом. Возможно, именно благодаря ей время для смертельно раненного моркота и застыло. Не знаю, никогда не был силен во всех этих заморочках с заклятиями. По мне, врезать кулаком промеж ушей — самое то для простого воина. Только бить надо так, чтобы эти уши схлопнулись, и тогда проблем не будет.

Мой взгляд выловил в рассветном сумраке нервно вышагивавшую на расстоянии вокруг трона Гасту. Лесная дева по-прежнему не находила себе места, продолжая склонять свою тормознутость. И я мог ее понять — вот чего стоило вовремя схватить мальчишку за холку и не дать совершить самую большую глупость в жизни. Я вздохнул и с прежней надеждой глянул на Террора. Под ним к моменту, когда все в тумане застыло, успела набежать изрядная лужа крови, которая и сейчас все так же блестела свежестью и яркой краснотой.

А ведь он мне сначала не понравился — хлипкий слабак, слегка истеричный, наглый и забавно непосредственный. Хм… Я поймал себя на этой мысли. Однако, похоже, вру сам себе — понравился, да еще как. Сердце сжалось от чего-то, похожего на тоску, при взгляде на худенького моркота, застывшего на троне. Остается надеяться только на одно.

— Воля пятерых высших непреложна, — прервал мои размышления голос Канкадиэля. — Если что-то изменится и он очнется, передумав умирать, я помогу ему закончить начатое.

— И не уйдешь отсюда дальше дверей, — спокойно ответила Клэв, оторвавшись от стены. Ее усталое лицо перечертила кривая усмешка. — Тогда твое пророчество сбудется.

— Мне все равно, женщина леса, — харрами пожал плечами. — Еще в Шантале я должен был убить светлячка, но не смог. Он прекрасен, как луны в ночи, которых я не видел уже семь веков. Ты видела луны, женщина? Это сумасшествие моего народа, потерянное на горе женам и детям. Сколько харрами уже погибло или умерло в своей постели, не отправившись к праматерям только потому, что спятившая богиня что-то напутала с погодой, прокляла наш континент и сбежала, оставив мой народ без лунного благословения. Знаешь, как мерзко умирать, когда нет пути на небеса? Когда нет в ночи лунных дорожек на каплях росы? Когда небо не сияет семенами лун? Ты не сможешь представить себе этот мрак, в котором живет мой народ вот уже семь веков.

— Твое самомнение выше самых высоких каньянов, четверорукий, — раздраженно прервала монолог котяры Гаста, остановившаяся возле них с форестессой. — И лучше не рассчитывай, что я позволю тебе причинить вред нашему Террору.

— Наивный юный побег Лесного Моря, — тихо пропел харрами. — Что ты можешь сделать мне, тому, кто живет под этим небом уже столько лет, что даже камни на могилах твоих предков истаяли в пыль?

— Я не позволю тебе приблизиться к светлячку! — Форестесса напряженно выпрямилась, а ее глаза ярко засветились изумрудным светом.

Канкадиэль насмешливо ответил:

— Тебя изгнали за распутство, семя древа. Ты любишь утехи… А знаешь ли ты, почему Террора называют светлячком? Он как маяк для искателей силы. Как тот самый болотный огонек, что уводит путника с тропы и приводит к гибели. Он — хайверс. То есть Господин Заклятий, лишенный силы. Он властен над нами в плоти, он властен над нами в магии. Но он не властен над энергией. Как светлячок не властен над ветром, который носит его над болотом. Он слаб и беззащитен, несмотря ни на что. И ты готова его защищать…

Гаста и Клэв слушали харрами с каменными лицами. Я же с удивлением понял, что Канкадиэль начал волноваться. Четверорукий продолжил:

— В тот день, когда прибыл в даракаль Шанталь и увидел этого светлячка, я понял, что не смогу убить его. Хотя мне и приказали, таких светлячков надо беречь как зеницу ока. Однажды он может вывести мой народ к лунам. Он способен остановить дождь. Я это знаю, как и то, что у меня четыре руки. Я передал ему послание от пятерых высших, напомнил о бренности бытия, но он тут же забыл об этом. Ведь светлячок не способен долго огорчаться. Он — частичка радости в ночи, живой уголек во тьме. Потом я следил за ним и в итоге — за вами. Я не хочу его убивать.

— Так не делай этого, — сказала Клэв, с прищуром глядя на кота.

— Мне кое-что пообещали, женщина, — устало улыбнулся харрами. — И от обещанного я не смог отказаться.

— Значит, ты твердо намерен убить Сахарка, — тихо пробормотала лесная разведчица. — Тогда и у меня нет выбора.

Тихий вскрик Кевианзии отвлек меня от ссорившихся спутников. Лягуха совсем уже посерела и шаталась от усталости, но продолжала держать заклятие. И писклявый бульк лишь подтвердил, что сил у нее оставалось все меньше и меньше. В это мгновение со стороны харрами и форестессы до меня донесся скребущий шелест, словно шипастая лиана проползла по каменному полу, царапая кладку. Я быстро обернулся, сдавив рукоять одной из своих секир.

Это было красиво и страшновато даже. Гаста буквально развернула свой лиственный покров, открыв себя взорам посторонних. Стройная, подтянутая обнаженная красотка с зеленой кожей и прекрасным лицом, обрамленным длинными волосами цвета мокрой зелени, с презрительной усмешкой шагнула к коту, окруженная порхающей листвой, и сказала:

— Ты видел звезды, старик. Они всего лишь сказка. И тебе тоже пора стать выдумкой.

— Красива ты, побег, ничего не скажешь, — насмешливо ответил надтреснутым голосом харрами. — Ну, да и мы не из лужи выплыли, дитя леса.

Мирный облезлый кот ростом с крупного эльфа словно взорвался шипением. Его до того худощавое тело вскипело рельефными мышцами, покрытыми ощетинившейся шерстью. На руках сверкнули серые мощные когти. Канкадиэль прижал уши и прошипел:

— В том мире, откуда пришел С-сладкий Террор, ес-сть хорош-шие з-с-сабавные с-слова, побег. Я умею з-с-саглядывать и в прош-шлое. У него в голове я услыш-шал эти с-слова.

Два прекрасных лесных воина стали кружить друг напротив друга по залу. Форестесса молчала, а четверорукий котяра говорил как ни в чем не бывало:

— Я знаю точно наперед…

Харрами плавно скользнул к форестессе и сорвался в стремительную атаку, закончившуюся свистом ветра от промазавших когтей. Гаста легко уклонилась от нападения, но отвечать пока не стала, продолжая изучать повадки противника. Канкадиэль демонстративно облизнулся и вновь заговорил:

— Сегодня кто-нибудь умрет.

Котяра метнулся в новую атаку, но тут же отшатнулся от свирепого роя ожившей листвы, бросившейся на защиту хозяйки. Харрами ухмыльнулся во всю клыкастую пасть и пропел:

— Не знаю — где, но знаю — как…

Наконец Гаста сделала ответный бросок вперед и проделала это с такой скоростью, что я едва не упустил ее движение из виду. Заскрежетали деревянные мечи, столкнувшись с когтями Канкадиэля, а сдавленный голос кота добавил:

— Я не гадалка, я — маньяк.

В ту же секунду вскрикнула Клэв. Я заметил, что ее взгляд устремлен куда-то в сторону главных дверей тронного зала. Раньше чем я успел повернуться, оттуда раздался насмешливый голос:

— Это мы удачно заш-ш-шли.

Мороз продрал шкуру тысячью шпор. Характерные скользкие обертоны нельзя было перепутать ни с чем. Я с холодным бешенством крутанулся, разведя в стороны руки с секирами. Стоять спиной к нагам — смерти подобно. Взгляд зацепился за яркое одеяние пустынного офицера, истекающее водой. Красно-желтые ленты изящно обвивали бронированный, желто-серого цвета хвост мощного нага, а его торс прикрывал золоченый нагрудник. Каштановые волосы нага были заплетены во множество тонких кос со стальными шипами по всей длине. Холодные серые глаза змея с презрением смотрели на нас. А за его спиной маячили тени вооруженной алебардами свиты. У самого же офицера в мощных руках тускло мерцали слегка изогнутые клинки излюбленного оружия пустынных жителей — настоящие боевые ятаганы.

Наг лениво вполз в зал и выпрямился, оказавшись одного со мной роста, еще раз окинул взглядом тронный зал, погрузившийся в тишину, и сказал:

— Великий правнук хочет этого моркота себе. Вся моя суть вопит о его силе. Так что я сам подчиню этого гехая. И сменю великого правнука пустынной матери-змеи.

За офицером в зал вползли еще с десяток нагов помельче. Я же успел слегка успокоиться и проворчал:

— Сначала свой хвост из грязи вытащи, червяк, а уж потом права качай.

Эх, говорил мне наш сержант, что вывести из себя нага — плевое дело… И он прав. Офицер взревел от злости и кинулся в мою сторону, обрушив настоящую мельницу двуручного боя. Но и нас не зря гоняли на тренировках и в бою. Пришлось перехватить левую секиру ближе к лезвию и использовать ее на манер щита. Зато правой я оторвался по полной. Это только недоумки считают, что рогатые туры медлительны и неповоротливы. Спроси любого ветерана в войсках любого народа — он тебе скажет, что с нами, рогатыми, лучше не связываться — зашибем. Сплетая звонкую вязь боя с нагом, я успевал даже поглядывать по сторонам. Чем разъярил хвостатого еще больше. И тогда пролилась первая кровь. Один из ятаганов нага чиркнул по моей левой руке, оставив красную роспись. Все, хватит отвлекаться. Наши и сами справятся — остальные наги мельче и субтильнее будут.

Со звоном скользнула сталь меча по секире, улетая в сторону. Шаг вперед, короткий взмах, отводящий второй меч в другую сторону. Ну, здравствуй, родной ты мой! Правая секира победно врубилась в ключицу нага. Хвостатый захрипел и с безмерным удивлением на харе сложился мне под ноги, распластав руки и хвост по деревянному полу. Тьфу, а я-то надеялся на большее. Тоже мне офицер — ни уха ни рыла в бою!

Из ушей словно выдернули пробки — в зале стоял шум конкретной драки. И я с боевым криком ринулся на подмогу спутникам. Нас было четверо против десятка хвостатых. Короче, все шансы на победу… Так я думал до тех пор, пока один из хвостатых, серовласый ветеран коричневой масти, не взвился под потолок беспощадной пружиной, поддев на пику алебарды хрипевшего харрами. А ведь котяра успел порешить троих нагов! Этот факт отметился в голове мимоходом. Я просто швырнул левую секиру во врага. Наточенное лезвие с гудением пролетело над хвостатым и врезалось в стену, отправив голову нага бодро скакать по залу. Слева от меня Клэв спокойно и холодно пронзила в прыжке шею еще одного хвостатого, успокоив гадину. Половины налетчиков не стало, и это внушало оптимизм.

Тем временем Гаста носилась по стенам и потолку, запутывая сразу троих нагов и постоянно атакуя острой листвой четвертого. Это было по-настоящему опасно для лесной воительницы, но дало нам шанс справиться с врагами. Мы с Клэв молча кинулись вперед и с ходу успокоили еще двух хвостатых. Три на три — вообще нормальный расклад! Я самым банальным образом пнул ближайшего нага, припечатав к стене. Клэв тут же воспользовалась подачкой — хвостатый захрипел, приколотый к дереву надежнее охотничьего трофея. А потом мой взгляд остановился на картине, от которой кровь застыла в жилах. Зеленохвостый проворный наг плотно насел на разведчицу, не давая ей места для маневра. Еще один хвостатый, темно-синего цвета, размашисто отвел алебарду и вот-вот должен был разрубить Кевианзию, по-прежнему истуканом стоявшую недалеко от трона, который заволок серый туман.

Клэв отчаянно закричала, бросившись к Гасте, получившей рваную рану в торс. До обоих нагов расстояние было примерно одинаковым — слишком далеко. Кого-то надо было спасать. И я не колебался ни единой доли секунды. Вторая секира тоже отправилась в смертоносный полет… Вспышка света от трона заставила закричать от боли в глазах. Но за мгновение до нее я успел увидеть, как Сахарок выпрямился на троне и посмотрел на меня бездонными черными глазами.