МИШКА ЯПОНЧИК

Мишка Япончик, несомненно, отличался от других преступников (с определенными оговорками можно утверждать, что эта фигура в значительной мере даже трагичная). Это отличие я бы провел по двум критериям: объективному и субъективному. Что касается субъективного критерия, то здесь надо прежде всего сказать о совершенно непомерных личных амбициях Мишки. Я не могу припомнить ни одного случая в истории криминалистики, чтобы кто-нибудь из преступников так же, как Мишка, совершенно просто, нагло и открыто стремился легализовать свое фактическое управление Одессой. Он стремился во власть и не скрывал этого. Причем в отличие от француза Эжена Видока (Frangois Eugene Vidocq – 1775–1857), который перешел на сторону полицейских и затем усиленно боролся с преступным миром, в который еще вчера входил сам, или в отличие от того же Ваньки Каина (Ивана Осипова), который также пошел на государеву службу и самолично арестовывал своих бывших друзей, находя их по адресам, только одному ему известным, Мишка Япончик не хотел идти ни к кому в услужение. Он сам хотел быть олицетворением власти и полагал, что вполне заслуживает этого, поскольку и так был признан негласным хозяином Одессы, некоронованным королем преступного мира. Кроме прочего, я полагаю, что Япончик, видимо, рассуждал примерно следующим образом. Чем он хуже других видных деятелей революции, того же Г.И. Котовского, И.В. Сталина, наконец, и многих других, которые, как известно, тоже, как и Мишка, при царизме неоднократно совершали деяния, не укладывающиеся в рамки существовавших законов? Но ведь и законы-то были царские, буржуйские!

Субъективный критерий особого положения Мишки в ряду других преступников заключается в том, что ему пришлось родиться, вырасти и, самое главное, действовать в эпоху великих перемен и потрясений, когда вчерашние преступники становились государственными деятелями, а вчерашние власть имущие либо погибали от рук своих верноподданных, либо спасались от взбунтовавшегося народа бегством за границу: «Кто был никем, тот становился всем!» И наоборот: «Кто был всем, тот становился никем!» Причем вновь приходившие к власти люди в основной своей массе были людьми молодыми, которым казалось, что стоит им только захотеть, и они смогут изменить весь мир. Например, тому же атаману-анархисту Нестору Ивановичу Махно в 1920 году, когда он возглавлял многотысячное войско, расположенное в Гуляй-Поле на Екатеринославщине на Украине и с которым вынуждены были считаться как белые, так и красные, исполнилось только 32 года. Если бы Мишка родился чуть позже или, наоборот, чуть раньше, то, возможно, он никогда не стал бы королем бандитов. Но, как известно, история не терпит сослагательного наклонения, и Япончик стал тем, кем он стал.

В то же время хотел бы подчеркнуть, что, несмотря на его необыкновенный «политический» взлет и довольно успешную карьеру в преступном сообществе, его судьба, как и судьба практически всех преступников (во всяком случае наиболее известных из них), глубоко трагична.

Михаил Винницкий (по метрикам Мойше-Яков, а по документам Моисей Вольфович Винницкий) родился 30 октября 1891 года в Одессе, в доме № 11 по Запорожской улице в районе знаменитой Молдаванки, в самом ее центре. В одном из документов, впрочем, его называли Михаил Вольфовеч, именно через букву «е».

Молдаванка является почти ровесницей Одессы. На плане 1814 года район Молдаванки изображен в виде села с двумя десятками домов. За последующие 4–5 лет она превратилась в большое предместье и в 1819 году отделялась от города только небольшим пространством, зоной, свободной от застройки, на которой было запрещено строительство по фортификационным соображениям. В 1820-е годы, потеряв военно-оборонительное значение, Одесса получила возможность более свободного развития, и Молдаванка вплотную приблизилась к центральной части города, став его неотъемлемой частью.

Когда-то Одесса, будучи свободным в экономическом отношении городом, имела статус «порто-франко», или, как сказали бы сейчас, обладала правами свободной экономической зоны. Порто-франко – это территория, пользующаяся правом беспошлинного ввоза иностранных товаров и вывоза продуктов, так сказать, местного производства с целью оживления одесского рынка. Система «порто-франко» была введена при знаменитом Иосифе де Рибасе (Дон Хосе де Рибас, в России – Иосиф (Осип) Михайлович Дерибас, исп. Jose de Ribas y Boyons, родился в 1751 году в Неаполе, умер в 1800 году в Санкт-Петербурге, испанский дворянин по происхождению, русский военный и государственный деятель, основатель города Одесса), когда город уже терял свое значение как крепость. Основным экспортным продуктом была пшеница, которую выращивали на территориях, соседних с Одесской губернией – Николаевской и Херсонской. Кроме того, значительному экономическому подъему Одессы способствовал и порт, в котором в качестве наемных работников трудились крестьяне, в основном сбежавшие от помещиков, а следовательно, находящиеся в розыске. Понятно, что беглым крестьянам, что называется, терять было нечего, и именно среди них преступный мир получал постоянную подпитку людьми, готовыми ради денег совершить любое преступление. Плодами «порто-франко» Одесса стала пользоваться уже после смерти де Рибаса, в 1818–1858 годах. При этом город обозначил свои границы громадным рвом, а Молдаванка оказалась ближайшим пригородом, куда стекался весь контрабандный товар.

Кстати, в настоящее время на территории Одесского морского торгового порта действует специальная свободная экономическая зона «порто-франко». Субъектами «порто-франко» в настоящее время являются юридические лица, которые расположены в порту и реализуют инвестиционные проекты стоимостью, эквивалентной не менее 1 млн американских долларов. Для таких предприятий установлены следующие льготы:

1) специальный таможенный режим;

2) освобождение от уплаты ввозной пошлины и налога на добавленную стоимость;

3) освобождение от налога на прибыль;

4) освобождение от обязательной продажи валютной выручки;

5) в валовой доход инвестора, рассчитанный с целью налогообложения, не включается сумма инвестиций.

Контрабанда была доходным и часто единственным промыслом для многих молдаванских, еврейских, греческих, албанских, русских и украинских семей и кланов, проживавших в Молдаванке. Со временем Молдаванка на почве почти поголовного занятия контрабандой создала свой особый вид налетчика, действовавшего в деловом сговоре с лавочниками, барышниками, владельцами извозов и постоялых дворов. Налет, ограбление, купля и продажа краденых и контрабандных товаров были возведены в высокую степень профессионального ремесла. Молдаванские ребятишки играли на пустырях в лихих налетчиков и контрабандистов. Они верили, что повезет именно им, поскольку далеко не всегда жизнь контрабандиста на воле продолжалась долго и заканчивалась удачно. Лишь некоторым из них удавалось сколотить приличное состояние и открыть собственную лавку или заняться извозом. Подавляющее же большинство из них либо попадало в полицию, а затем отправлялось на каторгу в самые отдаленные уголки российской империи, либо погибало в междоусобных стычках, которые случались постоянно, либо тонуло в волнах непредсказуемого Черного моря во время доставки товара.

Маленький Миша Винницкий, безусловно, как и все, верил, что повезет именно ему. В это же время, по-видимому, появилось и прозвище, которое впоследствии заменило Мишке и фамилию, и отчество.

«Япончиком» Мишку прозвали его уличные друзья-мальчишки за раскосые глаза и постоянно прищуренный взгляд. Впрочем, во всех мемуарах и официальных документах, с которыми мне пришлось работать, Мишку называли не Япончиком, а Японцем. Скорее всего, друзья и знакомые при жизни называли его именно Японцем. Как я полагаю, его жизнь, окутанная мифами и легендами, а также определенные показные жесты, например отчисление денег в еврейскую общину Одессы для поддержания малоимущих семей, вызывали у значительного числа населения симпатии к нему, в результате чего кличка, данная ему в детстве, стала произноситься уменьшительно-ласкательно. Но при этом Япончиком его называли за глаза, поскольку в противном случае общение с ним выглядело бы слишком фамильярным, чего Мишка, став во главе бандитов Одессы, не терпел.

Его отец, Меер-Вольф, был владельцем извозопромышленного заведения на Госпитальной улице и слыл в городе биндюжником с очень крутым нравом. Слово «биндюжник» имело несколько значений, и все они могли быть применены к Мееру-Вольфу. Во-первых, биндюжником в Одессе называли портового грузчика и ломового извозчика, и, во-вторых, биндюжником называли здоровых рослых мужиков, чаще всего опустившихся и любителей крепко выпить. Кстати, в современном, так называемом блатном словаре слово «биндюжник» означает «горький пьяница». Каким образом было основано собственное дело Меера-Вольфа и на какие деньги, неизвестно. Впрочем, учитывая вышеизложенное, можно предположить, что в основе его капиталов лежали деньги, добытые контрабандным путем. По слухам, Меер-Вольф в юности не только был связан с контрабандистами, но и входил в одну из групп, причем до старости из этой группы дожил только он. Остальные либо погибли, либо попали в руки полиции.

Мишка Япончик рос и воспитывался в многодетной семье. К сожалению, точных сведений у меня нет, но, скорее всего, он был третьим ребенком в семье. Помимо него, семья состояла из старшей сестры Деборы, большую часть жизни страдавшей базедовой болезнью (зоб диффузный токсический – эндокринное заболевание, обусловленное повышенной функцией щитовидной железы. Основными симптомами болезни являлись пучеглазие, тахикардия, исхудание), и четверых братьев, которых звали – Абрам, Исаак, Григорий и Юрий. Воспитанием Мишки, как, впрочем, и воспитанием других детей, особенно никто не занимался. В лучшем случае все ограничивалось тычками и подзатыльниками. По большому счету с детства Мишку воспитывала улица. Он любил Молдаванку, до конца своих дней сохранил ей верность и верил до конца только друзьям своего детства. Среди своих сверстников Мишка с самого начала был вожаком. Он быстро привык к этой роли и другой уже не признавал.

Что касается других родственников Япончика, то известно, что Дебора прожила не очень долгую жизнь, была замужем и умерла после Великой Отечественной войны. Подробности ее жизни неизвестны. В то же время интересен тот факт, что в 1961 году по нашумевшему делу о валютчиках в качестве одного из организаторов проходил некий Шая Шакирман, сын Деборы и соответственно племянник Мишки Япончика. Дело было знаменитым прежде всего потому, что в ход судебного расследования вмешался сам Н.С. Хрущев, стоявший тогда во главе Советского Союза. По статье, действовавшей на тот период времени, за валютные махинации не применялась исключительная мера наказания – смертная казнь. Тем не менее Н.С. Хрущев не только настоял на том, чтобы закон был изменен в сторону усиления ответственности, но и заставил судей применить новый закон к лицам, совершившим преступление, когда действовал еще старый. Другими словами, основной принцип уголовного судопроизводства о том, что более строгий закон не имеет обратной силы, был практически растоптан. Возмущению правоведов не только нашей страны, но и всего мира не было предела. Впрочем, Н.С. Хрущев на это никак не реагировал.

Шая Шакирман по указанному делу был приговорен к расстрелу, и приговор был приведен в исполнение.

У старшего брата Мишки – Абрама Вольфовича было шестеро сыновей, из которых двое погибли на фронтах Великой Отечественной войны, а еще четверых несовершеннолетних детей и его жену уничтожили фашисты в одесском гетто осенью 1941 года. Другой брат Мишки – Григорий Вольфович был начальником одесской электростанции, но также погиб на фронте. Один из его сыновей, будучи лейтенантом артиллерии, геройски погиб в Сталинграде, его фамилия (Винницкий) высечена на мемориальной доске не вернувшихся с войны выпускников специальной артиллерийской школы ГПТУ № 43 на ул. Чичерина, дом 1. Третий брат – Юрий Вольфович тоже погиб на фронте в первые же дни войны. Четвертый брат – Исаак Вольфович во время Великой Отечественной войны был командиром кавалерийского эскадрона в 17-м кавалерийском корпусе генерала Н.Я. Кириченко. Он достойно воевал и в отличие от других братьев остался жив. После войны он женился, поселился в Одессе и жил весьма незаметно, ничем не отличаясь от большинства советских сограждан. Однако в 1978 году Юрий Винницкий, жена которого к тому времени умерла, вместе с двумя дочерьми и зятем решил уехать в Израиль. Это была так называемая вторая волна еврейской эмиграции из Советского Союза. Затем, спустя непродолжительное время, все семейство Винницких переехало из Израиля в США. Местом своего проживания они выбрали Нью-Йорк, где поселились на Шестой улице в знаменитом русскоговорящем районе, который называется Брайтон-Бич (Brigthon-Biech). Строго говоря, Юрий Винницкий повторил жизненный путь огромного числа советских евреев, и в этом смысле он был совершенно не оригинален. Таким образом, потомки Винницких до настоящего дня проживают в Соединенных Штатах Америки. Возможно, они даже не знают, что в их жилах течет кровь самого знаменитого бандита Одессы.

Наверное, это звучит забавно, но ничем не примечательная жизнь Юрия Винницкого, который, кроме того, что успешно воевал с фашистами (но практически все мужское население советских людей, включая даже, как известно, заключенных, воевало), а потом сбежал из СССр, но, в общем, прожил обыкновенную рядовую жизнь относительно законопослушного гражданина («относительно» потому, что эмиграция из страны в то время приравнивалась чуть ли не к измене родине), вряд ли бы у кого вызвала бы хоть какой-нибудь интерес, если бы он не был родным братом Миши Япончика, умершего в расцвете сил и считавшегося самым могущественным преступником Одессы за всю ее историю. Жизнь Мишки была значительно короче, чем у его братьев, но в памяти людей остался он, а не они. Впрочем, оставленная им о себе «память» весьма своеобразна, да и сама фигура Мишки противоречива и не может быть объяснена однобоко. Кроме того, многие его деяния по прошествии лет стали преподноситься (якобы людской молвой, а на самом деле криминальным миром) как исключительно благие, а сам он приобрел чуть ли не ореол мученика.

Отец Мишки Япончика умер в 1921 году, лишь на два года пережив смерть своего самого незаконопослушного сына, а мать – в 1947 году в довольно преклонном возрасте. Жена, точнее говоря, одна из жен Япончика, Циля оставила родителям Мишки маленькую дочь Аду и уехала за границу. В Париже, по слухам, она проживала в шикарных апартаментах, занималась торговыми делами и даже открыла небольшую фабрику по пошиву женского белья. Дочь Япончика Ада, став совершеннолетней, уехала из Одессы и некоторое время проживала в Баку. Чем она занималась и какова ее дальнейшая судьба, мне, к сожалению, неизвестно.

Сам Мишка окончил несколько начальных классов при местной синагоге. Мать мечтала, что сын станет раввином. (раввин – от арамийского рабин, буквально означает «великий», «значительный», «учитель», в иудаизме это ученое звание, которое присваивается в результате иудейского религиозного образования и дает право преподавать, толковать Тору и быть членом религиозного суда – бейт дин.)

Отец настаивал на продолжении семейного бизнеса – извозопромышленного дела. Из-за указанных противоречий в семье часто возникали споры и скандалы. «Учеба и дело – две разные вещи», – частенько говаривал Меер-Вольф и заставил Мишку, когда тому только исполнилось 10 лет, бросить учебу и присоединиться к семейному бизнесу. Таким образом, Мишка очень рано начал работать. Причем его работа была достаточно физически тяжела. Отец нисколько не щадил сына, и тому приходилось вкалывать от зари до заката. Однако семейное дело показалось Мишке слишком скучным. Кроме того, он лишился улицы и своих друзей, ему некем было руководить. Он скучал по ним, а они по нему. Несколько раз уличные мальчишки приходили к нему и спрашивали, когда же Мишка к ним вернется. Все это кончилось тем, что в один прекрасный день Мишка взбунтовался против своего, по сути, рабского положения и отказался выходить на работу. Отец недолго думая выгнал его из дома. Впрочем, такое решение родителя было очевидным и его следовало ожидать, поэтому можно утверждать, что Мишка сам ушел из дома, пойдя на открытый конфликт с отцом. Одно время он работал электриком на заводе «Анатра» (Анатра Артур Антонович, 1875–1943, российский предприниматель итальянского происхождения, миллионер, промышленник, один из родоначальников российской авиации), по другим данным, он работал в матрасной мастерской. Скорее всего, он перепробовал несколько специальностей и сменил несколько мест работы.

С другой стороны, он увидел, как живет другая, как он подумал, настоящая Одесса. Он открыл для себя другой мир, в котором царствовали дамы в дорогих платьях и элегантные мужчины во фраках. Он понял, как можно жить, имея достаточное количество денег. Он узнал и полюбил ночную Одессу, с ее дорогими ресторанами и многочисленными соблазнами, его тянуло к ажурным фонарям, необычным фонтанам и опере. Наверное, тогда он уже подумывал о том, как бы он смотрелся рядом со знаменитыми артистами, небрежно угощая их вином и обращаясь к каждому на «ты».

Вместе с тем Мишка очень скоро понял, что в том необычном мире его никто не ждет. Но он, несмотря на свой юный возраст, уяснил для себя и другое – власть и деньги многое могут изменить.

Другого пути для того, чтобы попасть в этот запретный мир, кроме как начать воровать, Мишка не знал. Скорее всего, свой воровской путь он начал с мелких краж, однако счастливо избегал встреч с полицией до своего пятнадцатилетия. Наверняка у Мишки были опытные учителя среди многочисленных воров-рецидивистов, которых всегда хватало в Одессе в любое время года. Впрочем, их имена (кроме одного, о котором речь впереди) остались неизвестными.

Таким образом, детство Мишки Япончика проходило среди лиц, склонных к совершению преступлений. Его родители мало занимались его воспитанием, и он воспитывался сам на улице, среди таких же, как и он сам, детей, совершавших хулиганские поступки и мечтавших о воровском образе жизни. ранняя трудовая деятельность ничего, кроме отвращения к тяжелому физическому труду, у него вызвать не могла. От отца он уяснил на собственном примере, что в решающие моменты главное – уметь применить физическую силу. А от матери, возможно, он научился хитрить и приспосабливаться к обстоятельствам. Тем не менее основной вывод, который можно сделать, анализируя детство Мишки и пытаясь понять, каким образом он стал лидером преступного мира, заключается в том, что он первым среди сверстников, его окружавших, догадался не ждать, когда ему улыбнется удача, а сам силой решил завоевать себе место под солнцем.

Очевидно, что уже тогда у него проявились неплохие организаторские способности, которые он сумел в дальнейшем культивировать и развивать.

Наверное, Япончик мог бы про себя сказать словами казненного в конце XIX века во Франции бандита Равашоля (Франсуа Клавдий Кенигштайн, фр. Frangois Claudius Koénigstein, более известный как Рокамболь или Равашоль, французский анархист, прославившийся актами индивидуального, часто бессмысленного террора), которые тот произнес в своей заключительной речи на суде: «Что должен делать тот, кто, несмотря на труд, все же терпит нужду в необходимом. Если ему придется прекратить работу – он умрет с голода, и тогда в утешение трупу бросят несколько жалких слов… Я предоставляю это другим, а сам предпочитаю контрабанду, воровство, подделку денег, убийство».

Наконец, пришло время для настоящего дела. 23 августа 1907 года Мишка организовал своих друзей детства в банду и осуществил налет на мучную лавку Ланцберга, которая находилась на Балтийской дороге. На место преступления прибыла полиция, однако Мишке удалось ускользнуть. Затем Мишка организовал довольно импозантный налет на варьете «Мон амур». Прервав представление, он, небрежно покручивая наган на указательном пальце, поднялся на сцену и предложил почтеннейшей публике перестать слушать пошлые песни и оценить достоинства нового юного дарования. Из-за кулис вышли перепуганные до смерти инвалид-шарманщик и бойкая пятилетняя девочка. Как отметили на другой день газеты, девочка, в общем, спела неплохо, правда, большинству зрителей сбор, который учинил Мишка со своими подельниками, показался чрезвычайно завышенным. Явно представление того не стоило. Важно другое, на Мишку обратили внимание. решив не останавливаться на достигнутом, вечером 28 октября того же года он уже участвовал в грабительском налете на квартиру некоего Ландера. Как и прежде, полиция прибыла слишком поздно – Мишка успел скрыться. Потерпевший тем не менее сумел подробно описать пятнадцатилетнего преступника, и вскоре тот был задержан во время облавы 6 декабря 1907 года в доме терпимости на Болгарской улице, в заведении знаменитой «Мадам Мозес». Видимо, после этого случая, когда он узнал, что его арестовали благодаря показаниям Ландера, Мишка решил в дальнейшем никогда не оставлять свидетелей в живых. По этому поводу ему приписывается много «крылатых» выражений. Среди прочих можно привести следующие: «Мертвый не продаст», «Самый короткий язык у мертвеца», «Не стреляй в воздух – не оставляй свидетелей» и т. д.

Приговор Одесского военно-окружного суда был скор и, учитывая юный возраст Мишки, суров – двенадцать лет каторги. Приговор представляется неоправданно суровым и, с моей точки зрения, может быть объяснен только тем обстоятельством, что за Мишкой накопилось к тому времени не одно и не два ограбления, а много всевозможных малых и больших грехов. Впрочем, следует помнить, что Мишка попал под суд во времена столыпинских реформ, когда премьер-министр и одновременно министр внутренних дел России П.А. Столыпин пытался железной рукой привести Россию к спокойствию и процветанию. Если бы Мишка был совершеннолетним, его могли запросто повесить. Так что можно сказать, он легко отделался.

Между тем существует иная трактовка бурно проведенной юности Япончика, так сказать, более романтическая. Так, согласно легенде, он в четырнадцать лет познакомился с эсерами, которые поручили ему убить грозу воровской Молдаванки – полицмейстера Михайловского участка подполковника В. Кожухаря, мешавшего не только ворам, но и революционерам, тем более что, как известно, методы деятельности эсеров мало чем отличались от методов обыкновенных грабителей. Для Япончика изготовили специальный ящик для чистки обуви, в который вмонтировали взрывное устройство. Юный чистильщик-террорист обосновался на углу Дальницкой и Степовой улиц, месте, которое полицмейстер никак не мог миновать. Не один день просидел Мишка, играя обувными щетками и зазывая прохожих освежить свои башмаки. Предлагал он неоднократно почистить сапоги и полицмейстеру, однако тот от его услуг постоянно отказывался. Мишка не отчаивался и с завидным упорством продолжал гнуть свою линию. Вскоре ему повезло. Однажды, находясь в изрядном подпитии, Кожухарь поставил-таки свой сапог на ящик Мишки. Тот ловко отглянцевал запыленный сапог и незаметно включил взрывное устройство. Сам Мишка якобы молниеносно отскочил в сторону, а полицмейстера разнесло в клочья. Однако Япончика очень быстро поймали и приговорили к смертной казни через повешение. Он будто бы попал в камеру смертников, где сидел, дожидаясь дня собственной казни, другой, еще более известный террорист, также приговоренный к повешению, Григорий Котовский. Согласно легенде, они подружились и Котовский обучил Япончика основам марксистской классовой теории. Впоследствии смертная казнь Мишке была заменена двенадцатью годами тюремного заключения, из которых он отсидел десять лет.

В этой истории, как мне представляется, все неправда от начала и до конца. Любопытно, что в некоторых найденных мной источниках утверждается, что Мишка вообще не совершал преступлений и соответственно не привлекался к уголовной ответственности вплоть до февраля 1917 года, когда грянула Февральская буржуазная революция.

Из всех этих многочисленных невероятных историй следует лишь тот вывод, что по-настоящему грабить и убивать Мишка стал только после 1917 года и исключительно ненавистных ему с детства буржуев и богачей. Что касается истории с убийством полицмейстера и знакомства с Котовским, то, во-первых, мне кажется невероятным, чтобы совсем юный террорист так искусно управился с бомбой, что совершенно не пострадал сам при взрыве. Тем более что, как известно, гораздо более взрослые и опытные члены партии социалистов-революционеров (эсеры) взрывались в квартирах и собственных домах, еще только готовя свои адские машины к действию. Во-вторых, само знакомство Мишки в тот период времени с эсерами представляется весьма сомнительным, тем более что, как будет показано ниже, Япончик не очень разбирался в политике и в более позднем возрасте. В-третьих, Котовский был действительно приговорен к смертной казни, но лишь накануне Февральской революции 1917 года, которая, кстати, и спасла его от гибели, и, следовательно, никак не мог встретиться с Мишкой в тюрьме в 1906 или 1907 годах. Хотя в тюрьмах в этот период времени Котовский побывал неоднократно, но в основном это были тюрьмы Бессарабии и Молдавии. Кроме того, общеизвестно, что, несмотря на то что в террористическом отряде Котовского были совершенно разные люди, сам он всегда пренебрежительно относился к уголовникам. Наконец, в-четвертых, Котовский до конца своих дней, даже будучи командиром Красной конной дивизии и легендарным героем Гражданской войны, говорил, что он анархист, и публично утверждал, что книгам классиков марксизма он предпочитал авантюрные романы. Обучить Япончика каким-либо основам марксизма Котовский просто не мог, потому что сам их не знал.

Существует версия знакомства Котовского и Япончика в Сибирском остроге, что более вероятно, но суть дела не меняет. Судьба действительно несколько раз сводила этих людей между собой, причем последняя встреча оказалась для Япончика роковой. Безусловно, Котовский был одним из инициаторов убийства Япончика, но об этом, как и о судьбе самого Котовского, будет сказано ниже, так же как и о том, почему Мишке Япончику людская молва приписывает революционные подвиги, которых он и не думал совершать.

Находясь на каторге в сибирском остроге (но не за революционный террористический акт, а за банальный налет), Мишка использовал одно из главных своих достоинств – хитрый ум и изворотливость. Он познакомился с деревенским парнем, отбывавшим наказание то ли за мелкую кражу, то ли убийство из ревности (якобы он проломил своему сопернику череп), и, очаровав его рассказами о вольной уличной жизни парней с Молдаванки, пообещал ему свое покровительство и достойное место в воровском мире. О Мишке, как уже говорилось, писали газеты, а сам он представлялся как король бандитов. Деревенский парень без колебаний принял его покровительство. Более того, вскоре он согласился выдать себя за Мишку и принял на себя весь назначенный ему срок отбытия наказания. Есть основания полагать, что помимо прочего этому неизвестному пареньку была выплачена солидная денежная компенсация за, так сказать, причиненные неудобства. Деньги были якобы собраны родней Мишки. Я думаю, что скорее деньги собирались всем миром и не последнюю лепту в это дело внесли друзья Мишки, в том числе и потому, что он никого из них не выдал. Как бы то ни было, Мишка вышел на свободу намного раньше, чем через «положенные» ему 12 лет.

Известно, что афера с подменой была раскрыта. Однако тюремные надзиратели, не желая скандала, просто сделали вид, что ничего не произошло. Более того, они поменяли в уголовном деле Мишки его фотографию на фотографию деревенского парня, чем в значительной степени осложнили работу не только полицейским сыщикам, но и историкам, поскольку сейчас довольно сложно установить точное описание Япончика. Фотографий мне найти не удалось.

Чем в рассматриваемый отрезок времени занимался Мишка, доподлинно неизвестно. Скорее всего, тем же, чем и раньше. Однако его перестали удовлетворять масштабы его преступной деятельности. Деньги у него уже были, но не было второй составляющей его мечты – власти. Мишке было двадцать четыре года, когда он постучался в дом одноглазого рыжебородого Мейера Герша, предводителя воровской Молдаванки. Дело в том, что хотя организованной преступности в современном понимании тогда еще не существовало, но зато действовали довольно строгие правила воровского поведения, которые, надо сказать, распространялись в первую очередь даже не на взаимоотношения между преступниками, но на взаимоотношения представителей преступного мира с властными структурами, и прежде всего с полицией. Будучи вне этого, если так можно сказать, воровского профсоюза, Япончик был уязвим.

Некоторые исследователи, кстати, убеждены, что если бы Мишка обратился к воровским авторитетам сразу, а не стал бы совершать преступления независимо от них, ему, возможно, удалось бы избежать своего первого ареста.

Герше Мишка, зная его слабость к нарождавшемуся джазу, подарил граммофон с пластинками американских негритянских джаз-бэндов. Герш, безусловно, уже был наслышан о Мишке и на совещании с наиболее авторитетными преступниками Одессы предложил дать добро на вхождение Мишки в самое сердце преступного мира. Судя по всему, ему понравился молодой человек, в котором Герш своим одним глазом разглядел новый тип преступника. Преступник-интеллектуал, грабитель-интеллигент. Как утверждают соратники Мишки, Герш решил его проверить и поручил провести серию ограблений. Япончик с блеском выполнил несколько налетов по поручению Герша и его сообщников и получил «добро» на сколачивание собственной банды. Очевидно, что к этому моменту основной костяк его банды уже был вместе с ним, они уже успели вместе совершить не одно преступление, и оставалось лишь формализовать, с точки зрения преступных правил воровского «этикета», его объединение и постановку «на учет» в преступной иерархии. Герш был очень доволен своим учеником и всем одесским ворам назидательно заметил, что именно за Япончиком – будущее криминальной части Одессы.

Первоначально в банду Мишки входило всего лишь пять участников, все они были друзьями его детства и оставались впоследствии с ним до конца его дней. Одним из самых верных его сподвижников был Сруль Нахамкис, толстяк и с виду довольно благодушный человек. Это, впрочем, не мешало ему совершать налеты и грабежи. Но дела без Япончика у Нахамкиса шли неважно. Существует легенда, что однажды он ворвался в лавку скобяных изделий и что есть мочи заорал: «Это грабеж!» растерянные посетители и служащие не успели даже поднять руки вверх, как Нахамкис с позором ретировался. Оказалось, что он, засунув руку в карман, обнаружил, что тот был пуст. Просто он забыл захватить с собой на ограбление револьвер. После этого случая он получил унизительное прозвище «Мимо Кассы», от которого никак не избавиться. Среди других друзей можно назвать Цыгана и Ваську Косого.

Начались бесконечные налеты на лавки и мануфактуры Одессы и ее пригородов. Грабил Мишка только богатых. Совершаемые им преступления отличались дерзостью и нахальством. Например, его банда врывалась в самый богатый ресторан и, держа на прицеле посетителей, спокойно освобождала их от толстых кошельков и драгоценных украшений, а затем так же спокойно удалялась. Вызванные полицейские приезжали к «шапочному» разбору, когда Мишка со своими подручными бесследно исчезал в южной ночи. Его налеты всегда были неожиданны, какое-либо даже потенциальное сопротивление беспощадно подавлялось (несколько человек во время этих налетов были застрелены на месте при малейшей попытке оказать сопротивление), а число бандитов, входящих в его шайку, росло как на дрожжах.

Как и большинство криминальных лидеров, Мишка был не лишен сентиментальности и позерства. Например, во время ограбления знаменитого одесского ресторана «Колизей» он неожиданно стал декламировать стихи:

Затем он стал допытываться у перепуганных насмерть посетителей, кому принадлежат прочитанные строки. Одна из юных дам крикнула:

– Стихи Багрицкого.

– Браво, мадемуазель! – спокойно сказал Япончик, а потом страшным шепотом добавил. – Это плохо, господа, что вы не интересуетесь поэзией. За ее развитием надо следить. Это возвышает нас и делает чище. Если бы вы знали, как трудно грабить человека культурного. Против этого восстает совесть и здравый смысл. Ты чувствуешь, что бьешь по родному городу, в котором еще так мало духовности. равнодушие к поэтическому слову – это неуважение к Одессе. А за это надо платить. Поэтому, господа, приготовьте, пожалуйста, к заслуженной конфискации лопатники (кошельки) и бриллианты.

Возможно, описанная сцена выдумана, но в принципе она полностью вписывается в поведение, которое позволяла себе банда Япончика. Ему нравилось не просто грабить и убивать, но при этом быть одновременно и снисходительным, и жестоким, и благородным. При этом я уверен, что он искренне не понимал, что это невозможно, что бандит и благородство – несовместимые понятия.

Для того чтобы заявить о себе в «полный голос» и взойти на преступный трон Одессы, Мишке понадобилось всего два года. Постепенно весь уголовный мир Одессы признал его своим лидером и безоговорочно ему подчинился. При этом в большинстве случаев старые воры сделали это вполне добровольно, чему в значительной степени способствовал Герш, раздавая направо и налево немыслимые посулы и обещания и восхваляя своего ученика. Те же, кто не захотел подчиниться Мишке, бесследно исчезали из города. Как утверждал Герш, они уходили добровольно в другие места России, для того чтобы продолжать свою воровскую жизнь, однако мало кто после этого видел их в живых где бы то ни было. Согласно сведениям уголовной сыскной полиции, Мишка возглавил всех молдаванских налетчиков и контрабандистов. Под его начало добровольно вошли несколько тысяч самых отпетых преступников. Одноглазый Мейер Герш стал правой рукой Мишки и продолжал консультировать его по вопросам объединения всех воровских групп в одну большую банду.

Надо сказать, что тогда быть королем воровского мира Одессы означало быть королем преступного мира России, а может быть, и в какой-то степени Европы!

Ведь тогда среди преступников бытовало выражение, что Одесса – мама воровского мира, под чем подразумевалось, что наиболее известные и «уважаемые» преступники были либо выходцами из Одессы, либо специально приезжали в Одессу и не только для того, чтобы отдохнуть, но и для того, чтобы постараться решить наиболее важные не только для них, но и для судеб всех преступников России вопросы.

Причем, когда Одесса в значительной степени потеряла неофициальный статус столицы криминального мира России, бандиты не перестали уважительно называть ее «мамой», одновременно дав новой своей столице, Ростову-на-Дону, не менее уважительное название – «папа».

В один из своих налетов Мишка познакомился с анархисткой, которую звали Лиза Мельникова. Лиза была одержима идеями революции и бредила Михаилом Ивановичем Бакуниным, которого называла своим учителем. Другим ее кумиром был Котовский, который, как я говорил, официально называл себя анархистом. Барышня ему чрезвычайно понравилась, и чтобы добиться ее признательности, он вынужден был притвориться не простым грабителем, а борцом за идею. Мало того, в некоторых налетах они участвовали вместе. Заходя в банк, Япончик теперь не банально заставлял служащих поднимать руки вверх, а произносил сакраментальную фразу:

– Именем Михаила Бакунина руки вверх! – чем в немалой степени смущал своих коллег, которые, конечно, вряд ли что-либо знали о знаменитом теоретике анархизма. Мейер Герш был категорически против смешивания старого доброго грабежа и грязной политики, но странным образом такое поведение Мишки в скором времени оказало ему существенную услугу.

Не раз, как уже говорилось, пути Мишки пересекались с Котовским. Когда Котовского поймали, о чем будет сказано ниже, анархистка Лиза стала требовать от Япончика, чтобы тот непременно брал штурмом тюрьму. Мейер Герш, узнав об этом, впал в уныние и посчитал, что он ошибся с выбором своего ученика. Впрочем, Котовского спасла Февральская революция 1917 года, о чем также речь впереди.

Люди Мишки проникали повсюду. Они наводили ужас на одесских скототорговцев, лавочников, купцов средней руки, и те безропотно платили Мишке и его подручным огромные отступные. Несомненно, с точки зрения сегодняшнего дня, Мишка был первым российским руководителем преступного сообщества. В его преступный синдикат входили даже банды из других губерний. Он сумел наладить поступление огромных денежных средств в воровской общак (или, как иногда еще его называют, сберегательную кассу преступников), которым распоряжался практически бесконтрольно, из различных регионов страны, впрочем, главным образом соседствующих с Одесской губернией. В преступном сообществе, созданном Мишкой, существовало строгое деление на преступные профессии: были свои наводчики, наемные убийцы, барышники, мошенники, угонщики скота, сутенеры, марвихеры (вор-карманник высшей квалификации) и многие другие. Преступная деятельность всех без исключения лиц, работавших на него, щедро оплачивалась Мишкой. Не гнушался он и сам продолжать участвовать в налетах. Особенно памятны одесситам ошеломительные налеты на рестораны, театры и другие места массового скопления коммерческой элиты. В определенный момент дошло до того, что в городе не осталось ни одного более-менее известного коммерсанта, который не был бы ограблен либо самим Мишкой, либо Мишкиными подручными. Более того, быть не ограбленным Мишкой становилось чем-то неприличным, некоторым принижением социального статуса. Вроде бы, если Мишка не ограбил, значит, грабить у этого коммерсанта нечего. разумеется, в этом есть существенное преувеличение, однако остается безусловной истиной, что налеты и грабежи в период с 1917 по 1919 год в Одессе приобрели необычайный размах.

Основными видами преступной деятельности Мишки в это время по-прежнему оставались грабежи, разбои и вымогательство. Никто даже среди бандитов не мог ему воспротивиться. Всякое неповиновение и проявление независимости беспощадно подавлялось в назидание остальным. Другим оставалось только покориться.

Разумеется, если бы Мишка ограничился одними налетами и грабежами, вряд ли бы он стал королем бандитов Одессы. Самое главное, что именно на нем были «завязаны» практически все коммерческие операции и городская торговля. Изучая различные документы, связанные с преступной деятельностью Мишки Япончика, я некоторое время не мог понять, в чем же были его настоящая сила и безграничное могущество. Вряд ли, как я полагал, только в насаждении страха и молчаливого повиновения. Ответ мной был найден, когда я столкнулся с историей персонального пенсионера союзного значения Френкеля Нафталия Ароновича, умершего в 1960 году.

Френкель познакомился с Япончиком примерно в 1918 году, когда к нему в результате бегства за границу его хозяина Юрицына перешло дело по поставкам морских грузов. Френкелю предложили, как и всем другим коммерсантам, платить отступного Япончику. Однако он решил использовать Мишку в своих целях и через его связи устранить неугодных ему коммерсантов. Их встреча состоялась в кафе «Фанкони», где собирались все биржевые игроки Одессы и корабельные маклеры, чему сначала Френкель не придал особого значения. Между тем у Мишки в кафе был свой столик, за которым он сидел и самым внимательным образом следил за тем, кто, с кем и какие сделки совершает. Япончику понравился Френкель, и он оценил ловкость, с которой тот вел свои дела. При этом очень скоро Френкель понял, что он ошибся, представляя себе Мишку ограниченным неумным бандитом, который живет только за счет грабежей и поборов с коммерсантов. Мишка был великолепно осведомлен обо всех биржевых операциях и был в курсе абсолютно всех сделок, совершаемых в городе.

Более того, Япончик был талантливым коммерсантом от природы, умевшим просчитывать на несколько ходов вперед выгоду от той или иной сделки, и прекрасно разбирался в людях, знал, кто и на что способен. В результате очень скоро не Френкель, а Мишка сумел подчинить его своему влиянию, и тот был вынужден посвятить Япончика во все тонкости проводимых им операций. Впрочем, судя по всему, Френкель не очень из-за этого расстроился, так как благодаря Мишке его дела пошли не просто хорошо, а приобрели огромный размах. Сам же Френкель вошел в число приближенных Мишки и был с ним до конца, участвуя в том числе и в боевом отряде Красной армии, которым командовал Япончик, впрочем, об этом, как и о судьбе самого Френкеля, которая, на мой взгляд, тоже весьма любопытна, позже.

Внедрил Мишка своих людей и в полицию. Ему не только сообщали, где и когда планируется очередная полицейская облава, но и рекомендовали, каким чинам и сколько платить «откупных».

Мишка очень умело воспользовался царившей в то время в России неразберихой, масштабы которой в Одессе были поистине катастрофичны.

В период с 1917 по 1918 год в Одессе сменилось более десятка властей, каждая из которых пыталась устанавливать собственные порядки. С марта по ноябрь 1918 года Одесса была оккупирована австро-венгерскими войсками, а с ноября 1918 по апрель 1919 года войсками Антанты. Мало того, в какой-то момент в городе действовали одновременно несколько властей. Приморский бульвар, который до сих пор считается сердцем Одессы, был разделен скамейками между англичанами, французами и греками. Воображаемую границу охраняли часовые, а у греческих пограничников даже имелся свой «военный» транспорт – ослы, привязанные к скамейкам. Жизнь в Одессе была парализована, и только бандиты чувствовали себя вольготно. Для них границ не существовало, поскольку они знали множество потайных тропинок, через которые перемещались по Одессе совершенно свободно.

Именно на этот момент приходится пик расцвета власти Мишки. Общее число преступников, которые входили в банды, так или иначе подчинявшиеся Мишке, насчитывало, по разным оценкам (в том числе и по данным, скорее всего, самого Мишки, которые он распространял в виде слухов, чтобы еще больше запугать обывателей и своих конкурентов), от 2 до 10 тысяч хорошо вооруженных преступников. Мишка и его приближенные отлично знали тайные уголки города и на самый крайний случай имели на окраинах города множество «опорных пунктов», где находились в том числе многочисленные склады с оружием.

Насколько Мишка чувствовал себя безнаказанно и был уверен в своей абсолютной власти, свидетельствует, например, следующий случай. Известный одесский врач профессор И.А. Матусис регулярно пользовал Мишку, который приходил к нему совершенно открыто среди бела дня. Официально он считался в розыске, но окружающие, в том числе и полицейские, чтобы избежать неприятностей, делали вид, что не узнают его. Мишка страдал хронической гонореей и имел люэс три креста. Один раз вечером на квартиру профессора был совершен налет и все ценное у него было похищено. Утром, как ни в чем не бывало, к профессору на очередной осмотр заявился Мишка. Профессор Матусис накинулся на него едва ли не с кулаками. «Сволочь, босяк! – кричал он на Мишку. – И у тебя еще хватает нахальства прийти сюда?» Мишка увидел пустые комнаты, все понял, повернулся и почти что убежал. Через несколько часов к дому профессора подъехало несколько гужевых повозок и в квартиру подозрительного вида люди стали вносить тюки с украденным добром. Затащив все в дом, бандиты со словами «мы дико извиняемся, вышло досадное недоразумение» удалились. Когда ошеломленный и удивленный профессор Матусис со своими родственниками стал разбирать принесенные тюки, он поразился еще больше, поскольку там находилось множество вещей, которые ему вовсе не принадлежали. Видимо, это была компенсация за доставленное профессору беспокойство.

Более того, существует еще более невероятная легенда. Как-то на улицах Одессы был ограблен сам Федор Иванович Шаляпин. Якобы его раздели в прямом смысле слова до трусов. Все газеты в один голос утверждали, что это дело рук Япончика. Узнав об этом, Мишка собрал своих бандитов и учинил им строгий разнос. Вскоре виновник происшествия был установлен. Им оказался старый и верный товарищ Япончика – Нахамкис (Мимо Кассы).

Нахамкис оправдывался, как мог:

– Все знают, что после десяти вечера наше время. А он шел по улице с таким видом, будто это его город. Будто в Одессе нет нас. Так гулять – это неуважение к преступному элементу!

Япончик на это возразил:

– Творческий человек может идти по Одессе в любое время суток с гордо поднятой головой. Он находится под моей защитой. Тебе коров пасти, а не с людьми работать. Будешь наказан!

Вскоре на одном из концертов Шаляпина на сцену вышел Япончик и сказал следующее:

– Всем известно, какая в Одессе случилась гадость. Все, что я отстаивал в последние годы, за что боролся, теперь поставлено под сомнение. Я имею сообщить почтеннейшей публике, что нарушитель закона изобличен и сейчас перед нею предстанет. Я решил, пусть тот, кто посмел поднять руку на певца, выйдет на сцену и исполнит одно из его творений. Пусть подлец убедится на собственном опыте, каково это – жить в искусстве!

На сцену буквально втащили Мимо Кассы, одетого в костюм Мефистофеля. Одновременно люди Япончика деловито раздавали зрителям яйца и гнилые помидоры. Как только Накимкис запел или, точнее говоря, стал делать то, что отдаленно напоминало пение, по команде Япончика в него полетели яйца и помидоры. Мимо Кассы хотел было ретироваться, но Япончик суровым взглядом остановил его, и тот был вынужден терпеть экзекуцию до конца. Мало того, после этого Япончик отвел Мимо Кассы к Шаляпину, которому грабитель принес публичные извинения.

Соответствует ли действительности эта история, судить не берусь. Но очевидно, что Мишка насаждал среди подчиненных ему бандитов определенный кодекс поведения, по которому было запрещено грабить малоимущих людей, врачей, адвокатов и представителей искусства. Со многими представителями последних Япончик был знаком лично. Мне встретились документы, в которых утверждалось, что среди прочих Мишка был лично знаком в том числе и с Ф.И. Шаляпиным. Было ли это знакомство связано с рассказанной выше историей или произошло при других обстоятельствах, этого достоверно мне неизвестно.

Таким образом, можно сказать, что Мишка осуществил с помощью револьвера и кинжала все свои мечты, – он был богат, имел неограниченную власть и был лично знаком с самыми известными артистами, которых знал весь мир, а он с ними был на «ты».

Мишка не понимал политику и особенно ею не интересовался, но он был очень хитрым, практичным человеком и обладал развитой интуицией, которая практически никогда его не подводила. Изворотливость его не знала границ и не раз позволяла ему самому, а также членам его банды уходить из-под удара как полиции, так и конкурирующих с ним уголовников. Очевидно, что врагов у него хватало. И если с преступниками, которые покушались на его власть, он обходился сурово и жестоко, то с представителями власти он действовал более хитроумно. В обмен на собственную неприкосновенность он обещал властям поддерживать порядок в городе и выполнял свое обещание, причем ему по большому счету было все равно, какая в городе была власть, лишь бы его не трогали. Как только кто-то из представителей какой-либо власти пытался воспротивиться ему, город погружался в хаос, постоянно совершались грабежи и разбои, люди боялись выходить на улицу, всякая торговая и иная другая жизнь замирала. Власть отступала, Мишку обещали оставить в покое, и нормальная жизнь немедленно возвращалась в Одессу, если, конечно, можно назвать нормальной жизнь в городе, фактическим хозяином которого был Мишка Япончик.

Впрочем, в очередной раз, когда власть сменилась и Одессу заняла Белая добровольческая армия, деникинский генерал Николай Николаевич Шиллинг (1870–1946, скончался в эмиграции в Чехославакии, где сначала был арестован советской контрразведкой, но затем был отпущен из-за плохого состояния здоровья и преклонного возраста), который стал командующим Одесским военным округом, решил ликвидировать Мишку и его бандитов. Он направил в кафе «Фанкони», где, как я уже отмечал, любил бывать Мишка, группу вооруженных офицеров из контрразведки, переодетых в штатское платье. Как известно, контрразведчики Белой армии являлись ее кастой и были действительно в высшей степени профессионалами своего дела. Они сели за соседний с Мишкой столик и стали спокойно пить кофе, приготовленный по-турецки (на песке). Как только в какой-то момент телохранители Мишки отлучились, офицеры достали револьверы, намереваясь его убить на месте. Мгновенно оценив ситуацию, чтобы ему не выстрелили в спину, Мишка прижался спиной к стене и вступил с убийцами в переговоры. При этом он ни на мгновение не терял присутствия духа, чем в значительной степени дезориентировал нападавших. В кафе уже набились зеваки, вернулись и ближайшие сподвижники Мишки. Офицеры не рискнули убивать Мишку на глазах у толпы, настроение которой было не в их пользу. Они ограничились только тем, что отвели Мишку в здание контрразведки для получения дальнейших распоряжений от начальства. Скорее всего, в какой-то момент его жизнь висела на волоске. Впрочем, Шиллинг уже понимал, что раз Мишку не удалось убить сразу, операцию по его ликвидации можно считать проваленной.

Слух об аресте Япончика моментально распространился по всей Одессе. Через 30 минут к зданию контрразведки сбежались и съехались на конных пролетках вооруженные налетчики. Они перегородили улицу вокруг здания контрразведки биндюгами и фаэтонами. Несколько человек подошли к часовым и попросили передать их начальнику, чтобы к ним вышел Мишка, с которым они хотели бы срочно поговорить. Фактически это был ультиматум, причем превосходство в силе было явно на стороне нападавших, которых было не только в несколько раз больше, но которые были до зубов вооружены. Помимо револьверов у них еще были гранаты.

Тем не менее генерал Шиллинг не хотел и слышать о том, чтобы отпустить Мишку. Его подчиненные призвали генерала изменить свое решение и предупредили, что в случае нападения бандитов долго сопротивляться им они не смогут. По-видимому, генерал представил себе, как будет выглядеть срочное донесение в ставку командующего о том, что здание контрразведки захвачено бандитами, и какие после этого последуют организационные выводы в отношении него, и дал приказ отпустить Мишку.

Мишка демонстративно медленно вышел на порог здания. Было очевидно, что он наслаждается своей победой, и на глазах у ошеломленных часовых и многочисленных зевак раскланялся со всеми и, неторопливо сев в ожидавшую его пролетку, умчался прочь. Бандиты с радостными криками, свистом и улюлюканьем двинулись за ним.

Когда началась Февральская революция 1917 года, Мишке было двадцать шесть лет. В момент расцвета его преступной деятельности ему исполнилось двадцать девять. По описаниям очевидцев это был коренастый, хорошо развитый физически от природы узкоглазый щеголь, который ходил обычно в ярко-кремовом костюме и желтой соломенной шляпе канотье, с галстуком-бабочкой «кис-кис» и букетиком цветов в петлице. При этом он слыл отчаянным сластеной. Часами Мишка просиживал в том же кафе «Фанкони» и поглощал одно пирожное за другим. Сладкое, может быть, в силу его молодого возраста никак не сказывалось на его фигуре, он был крепок физически и хорошо пропорционально сложен.

Следует отметить, что в какой-то момент Мишка хотел было помириться с генералами Белой армии и даже послал вежливое письмо военному губернатору А.Н. Гришину-Алмазову (1880–1919, покончил с собой, когда пароход, на котором он должен был следовать в сторону А.В. Колчака, был захвачен красноармейцами): «Алексей Николаевич! Мы не красные и не белые. Мы черная масть. Оставьте нас в покое, и все будут довольны. Готов выслушать ваши условия». Наверное, он решил, что белые пробудут в Одессе достаточно долго, а любой мир лучше войны. Кроме того, как было показано выше, Мишка умел ладить с любой властью. Однако ответа на его предложение не последовало. Скорее всего, руководители добровольческой армии хотели бы поймать и осудить Мишку, а еще лучше расстрелять его на месте без суда и следствия, однако необходимых сил для этого у них не было. Вступать же с ним в какие-либо, пусть даже неформальные, соглашения, наверное, Гришин-Алмазов посчитал недостойным себя и той власти, которую он представлял. Об А.Н. Гришине-Алмазове следует сказать два слова. Он прославился в тридцать восемь лет тем, что организовал и возглавил Белое движение в Сибири. При этом отличался особой жестокостью. Поначалу это приносило свои плоды, но в дальнейшем привело только к озлоблению среди мирного крестьянства и, как следствие, череде восстаний как вне, так и внутри армии, которая становилась неуправляемой и небоеспособной. В ноябре 1918 года Гришин-Алмазов при поддержке артиллерии французской эскадры занял Одессу, выбив из города отряды петлюровцев, которых возглавлял атаман Григорьев. Атамана Григорьева ненавидели еще больше, чем Гришина-Алмазова, поскольку Григорьев отличался «махровым» национализмом (и это в интернациональной по определению Одессе!) и еще большей жестокостью, чем и белые, и красные, вместе взятые. Кроме того, у Япончика были личные причины ненависти к петлюровцам и атаману Григорьеву, потому что именно его люди ограбили усадьбу Мейера Герша, а самого одноглазого Герша убили. Япончик, узнав о нападении, бросился со своими бандитами (которых он, быстро сориентировавшись, скромно назвал «силами самообороны») на помощь своему учителю, но опоздал. Таким образом, поскольку атаман Григорьев был врагом Гришина-Алмазова, Япончик решил, видимо, что враг моего врага – мой друг. Но просчитался.

К этому моменту Мишка, как я показал, был фактическим хозяином криминальной Одессы, и хотя помимо него в городе были и другие известные воры, например, такие как Витольд Домбровский (красный комендант Одессы, который обложил данью весь город, окружил себя охраной из горцев, устроил всеобщий день реквизиции, убил собственного помощника, а когда был с боем изгнан из Одессы, очутился в Белой армии, где и был благополучно расстрелян), Загари Дорончан, радышевский, Шефер, Кириллович и другие, все они, кто в большей, кто в меньшей степени добровольно или по принуждению, подчинялись его железной воле.

Мишка посчитал себя оскорбленным, не получив ответа на свои мирные предложения. Мало того, Гришин-Алмазов приказал уничтожить милый сердцу Япончика бордель «Мадам Мозес». Сама Сильва Мозес, тоже одна из легенд того смутного времени (сохранилось ее описание: усатая, большегрудая, с телом, по которому безжалостно прошелся целлюлит (липодистрофия – косметологическая проблема, обусловленная структурными изменениями в подкожно-жировом слое), которым она наивно гордилась), была убита, можно сказать, на рабочем месте. Чашу терпения переполнил и расстрел одного из самых преданных его товарищей – Цыгана. Он был пойман с поличным и застрелен офицером прямо на улице. Япончик был взбешен. В ярости он объявил войну «золотопогонникам». Одессу с новой силой охватили налеты и грабежи, Мишкины бандиты, не боясь, вступали в открытые перестрелки с офицерами посреди дня. По свидетельству очевидцев, «офицеры стали ходячими мишенями». В ответ все газеты, подконтрольные Белой армии, клеймили его позором, а генералы Белого движения не уставали говорить о скорой поимке обнаглевшего преступника. На каждой витрине магазина, во всех полицейских участках, в ресторанах, казино и гостиницах на самых видных местах висели его изображения в профиль и анфас. Однако реально дело, по сути, только этим и ограничивалось. Арестовать Мишку офицеры не сумели, да и не могли.

Скорее всего, именно тогда он решил окончательно занять сторону красных в Гражданской войне, и этому имеются многочисленные свидетельства. Он не мог не понимать, что рано или поздно война закончится и ему придется каким-то образом устраиваться в новой мирной жизни. Он поставил на красных. Тем более что многих их представителей Мишка знал лично, методы их деятельности были ему близки, да и сама преступная деятельность в дореволюционный период времени и в период Гражданской войны, если ее представить не как преступную, а как борьбу с буржуями, вполне могла быть поставлена большевиками ему в заслугу. Япончику были близки взгляды большевиков, утверждавших устами одного из своих видных представителей Н.В. Крыленко: «В наших глазах каждое преступление есть продукт данной социальной системы, и в этом смысле уголовная судимость по законам капиталистического общества и царского времени не является в наших глазах тем фактом, который кладет раз и навсегда несмываемое пятно… Мы знаем много примеров, когда в наших рядах находились лица, имевшие в прошлом подобные факты, но мы никогда не делали отсюда вывода, что необходимо изъять такого человека из нашей среды. Человек, который знает наши принципы, не может опасаться, что наличие судимости в прошлом угрожает его поставить вне рядов революционеров».

Вряд ли, конечно, Мишка рассуждал именно так, но то, что он решил больше не договариваться ни с кем, кроме как с большевиками, очевидно. Способствовала этому та же Лиза Мельникова, чувства к которой у Мишки, на удивление, все еще не пропали. Лиза постепенно переходила с анархистских позиций на позиции большевиков, тем более что ее кумир Котовский давно и, так сказать, плодотворно сотрудничал именно с ними.

Подтверждается вышесказанное и, например, тем, что секретарь одесского Оперативного штаба военно-революционного комитета Ф. Анулов (настоящая фамилия – Ф. Френкель, однофамилец упоминавшегося выше партнера Япончика Нафталия Френкеля) уже после окончания Гражданской войны утверждал: «Большие услуги штабу ВРК в доставке оружия оказывал Мишка Японец, который за сравнительно небольшую плату продавал штабу, главным образом, лимонки и револьверы».

Старейший чекист Одессы, участник большевистского подполья 1918–1919 годов Николай Львович Мер (революционный псевдоним – Ник) рассказывал, что в 1918 году встречался с Япончиком при следующих обстоятельствах. Однажды вечером около синематографа «Иллюзион», который находился на пересечении улиц Мясоедовской и Прохоровской, налетчики из банды Васьки Косого напали и ограбили одного из большевистских подпольщиков, причем отобрали у него и оружие – парабеллум. руководитель разведки областного подпольного комитета Борис Самойлович Юзефович (революционный псевдоним – Северный) попросил Мишку найти грабителей и вернуть оружие. В «Молочной» некоего Марка Когоса, оказывающего определенные услуги как большевикам, так и бандитам (в основном он занимался тем, что прятал награбленное, добытое и теми и другими, а затем помогал его продавать), которая находилась на улице Новосельской, дом 96, состоялась встреча Северного с молодым, блестяще одетым белогвардейским офицером, под видом которого и пришел Мишка Япончик. После успешно проведенных переговоров через неделю в «Молочную» пришел курьер от Мишки и передал Когосу большую коробку, где находились все вещи ограбленного разведчика, включая злополучный парабеллум.

Япончик организовал несколько покушений на Гришина-Алмазова. Однако татарский отряд, составлявший гвардию генерала и поклявшийся ему в личной преданности, успешно отбил все атаки одесских бандитов. Гришин-Алмазов остался цел и невредим.

О том, что Мишка перешел на сторону красных, свидетельствует и следующая история. 12 декабря 1918 года состоялось знаменитое освобождение политзаключенных центральной одесской тюрьмы. В ходе массового митинга, организованного социалистическими партиями и проходившего в городском цирке, большевику Ивану Клименко удалось убедить собравшихся в необходимости разгрома полицейских учреждений. Выйдя из цирка, рабочие, распевая революционные песни, двинулись к Бульварному полицейскому участку, который с ходу был взят штурмом и из которого были освобождены все заключенные. После этого воодушевленные успехом манифестанты двинулись к городской тюрьме. Здесь к ним присоединились люди Мишки Япончика в количестве более четырехсот человек, вооруженные до зубов, во главе со своим предводителем, неуловимым и грозным бандитским королем Одессы. Подручные Мишки взорвали тюремные ворота, чем в значительной степени облегчили задачу митингующим по освобождению своих товарищей, и толпа бросилась во двор. рабочие во главе с Клименко стали освобождать своих соратников, а люди Япончика – своих. Уже упоминавшийся секретарь одесского Оперативного штаба ВрК Ф. Анулов (Ф. Френкель) вот как описывает развитие событий в дальнейшем: «Вдруг каким-то образом стало известно, что начальник тюрьмы заперся во дворе в тюремном сарае. Толпа хлынула к сараю, обложила его соломой, облила некоторые места керосином и подожгла. Начальник тюрьмы был сожжен живым».

Освобожденные как политзаключенные, так и бандиты были одеты в арестантские робы. Смена одежды была решена людьми Япончика весьма оригинальным образом. Они остановили проходивший мимо трамвай, переполненный пассажирами, под дулами револьверов раздели всех обывателей, и дальше те отправились по своим делам в арестантских одеждах, а бывшие заключенные спокойно удалились в приготовленные им убежища в «цивильном».

Необходимо отметить, что в ходе акции по освобождению арестованных свободу получили видные большевики, среди которых были член областного комитета Н.В. Голубенко, член горкома Н.П. Соболь, матрос Панченко и другие.

Решающую роль в этом освобождении, и это не отрицали большевики, сыграли бандиты Япончика, без которых рабочие вряд ли смогли бы сломать тюремные ворота.

В марте 1919 года распропагандированные большевиками французские моряки решительно отказались воевать против рабоче-крестьянского государства. Командование флотом испугалось бунта и поспешило отвести корабли от Одессы. Фактически Белая армия и Гришин-Алмазов были брошены на произвол судьбы. Более того, поддавшись давлению моряков, французские офицеры издали циркуляр об отстранении Гришина-Алмазова от должности губернатора.

В начале апреля 1919 года Одессу заняли красные. Многие преступные авторитеты того времени тут же сориентировались и стали распространять слухи, что это именно они своими бесконечными экспроприациями ненавистных буржуев помогли Красной армии освободить Одессу. Самое любопытное, что определенная доля истины в этом была. Во всяком случае, примерно такими же методами действовали и сами красные.

Дело в том, что поздней осенью 1918 года в Одессу в соответствии с решением реввоенсовета был направлен Г.И. Котовский, которому ставилась задача организовать боевую дружину и наносить удары по Белому движению изнутри, грабя наиболее богатых жителей Одессы и убивая офицеров. Свою задачу Котовский успешно выполнял (его отряд насчитывал в разное время от 30 до 40 человек, которых отбирал лично он сам, причем в его подчинение переходили как бывшие уголовники, так и идейные большевики, а также представители царской интеллигенции), сотрудничая в этом и с определенной частью одесских бандитов. Впрочем, Мишка Япончик в число сотрудничавших с Котовским не входил. Более того, некоторые исследователи убеждены, о чем я уже говорил выше, что Котовский весьма пренебрежительно относился к Япончику. Он считал его обыкновенным бандитом, тогда как свою деятельность относил исключительно к революционной форме борьбы, хотя и по форме, и по существу она мало чем отличалась от того, чем занимался Мишка со своими людьми. Однако, как мне представляется, полностью игнорировать Мишку, учитывая, что практически весь уголовный мир и вся предпринимательская деятельность в Одессе замыкались лично на нем, Котовский никак не мог. Котовский сколько угодно мог испытывать личную неприязнь к Япончику, но обойтись без него и без его связей в преступном мире было невозможно. рискну предположить, поскольку документальных свидетельств по этому поводу мной обнаружено не было, что пути Котовского и Япончика в рассматриваемый период времени не раз пересекались и что во всяком случае они друг другу если не помогали, то и не мешали. Косвенным свидетельством этого является тот факт, что Котовский длительное время скрывался на конспиративной квартире в том самом разгромленном белыми борделе мадам Мозес.

Однако факт остается фактом, в городе упорно ходили слухи, что чуть ли не решающую роль в освобождении Одессы от белых сыграли именно одесские уголовники, которые, естественно, стали при большевиках называть себя революционерами. Все тюремные сроки, отбытые при царизме и при белых, они преподносили как страдание за народ, а свою преступную деятельность стали именовать революционной борьбой в подполье. Может быть, в том числе и поэтому они стали, по выражению Александра Исаевича Солженицина, «социально близкими» новой власти.

Дошло до того, что 18 мая 1919 года в одесских «Известиях» было опубликовано заявление Президиума одесской ЧК: «Контрреволюционеры задались целью подорвать престиж исполнительного органа советской власти ОЧК в рабочих массах и, не брезгуя никакими средствами, распространяют самые нелепые слухи об ответственных работниках ЧК. Одной из последних сенсаций является слух о том, что секретарем Одесской чрезвычайной комиссии якобы состоит небезызвестный Одессе грабитель Мишка Японец. Президиум Одесской чрезвычайной комиссии доводит до сведения рабочих города Одессы, что секретарь ОЧК Михаил – партийный подпольный работник, назначенный Исполкомом, ничего общего с Мишкой Японцем не имеет. Председатель ОЧК Онищенко».

Скорее всего, вышеприведенный документ свидетельствует о том, что пришедшие в Одессе к власти большевики сначала хотели полностью отмежеваться от известного грабителя и забыть как страшный сон то непродолжительное время, когда они вынуждены были так или иначе с ним сотрудничать. Способствовало этому и то, что в городе постоянно муссировались слухи о том, что Мишка или является, или вот-вот будет назначен едва ли не членом Одесского исполкома большевиков. Думаю, что эти слухи распускали как раз люди Япончика, а сам он, как показали дальнейшие события, был совсем не прочь действительно перейти на официальную службу к большевикам.

В ответ на приведенную выше публикацию, видимо, заподозрив, что представители новой власти хотят от него избавиться или как минимум приуменьшить его влияние в городе, Мишка распространил сразу в нескольких центральных газетах Одессы свое собственное заявление, так сказать, открытое письмо, в котором утверждал, что ни один представитель пролетариата и беднейшего крестьянства не был им обижен: «Что же касается буржуазии, то если мною и предпринимались активные действия против нее, то этого, я думаю, никто из рабочих и крестьян не поставит мне в вину. Потому что буржуазия, привыкшая грабить бедняков, сделала меня грабителем ея, но именем такого грабителя я горжусь, и покудо моя голова на плечах, для капиталистов и врагов народа буду грозой. Моисей Винницкий под кличкой Мишка Японец».

Такой пример открытой публичной полемики был характерен для того времени и весьма любопытен применительно к отношениям Япончика с большевиками.

Мишка понимал, что в Одессе без его услуг большевики в ближайшее время обойтись не смогут, и пытался подороже и с перспективой для себя на будущее их продать. Подтверждение вышесказанного следует из секретного доклада одного из лидеров одесских большевиков Софьи Соколовской, писавшей в Москву в Центральный комитет: «Одесский пролетариат – это бандиты-спекулянты, гниль… возможно, что мы попадем в самое отчаянное положение, накануне падения Одессы останемся без средств, а в Одессе без денег революция не двигается ни на шаг и, пожалуй, под грохот боя с нашими войсками будет классически безмолвствовать».

Сначала новая власть не только Мишку не тронула, но даже представители революционного матросского комитета пришли к нему просить организовать порядок в городе во время праздничного концерта, весь сбор от которого планировалось отдать сиротам, которые стали таковыми в результате гибели их родителей за революцию. Мишка согласился. По городу были расклеены афиши артистов, на которых красовались надписи, выведенные неверной рукой: «Порядок обеспечен. Грабежей в городе не будет до двух часов ночи». А ниже подпись: «Мойсей Винницкий по кличке Мишка Японец».

Одесситы без опаски гуляли по ночному городу в течение нескольких дней. Вооруженные до зубов Мишкины бандиты патрулировали город.

Скоро короткий период идиллии между Мишкой и большевиками завершился. В Одессу прибыл старый большевик с дореволюционным стажем Федор Фомин, который был назначен начальником особого отдела 3-й армии. Под его руководством большевики железной рукой стали устанавливать собственную государственную власть и никаких конкурентов в этом вопросе терпеть не желали. Бандитской Одессе была объявлена настоящая война. Начались массовые облавы на одесских грабителей. Особенно пострадали Слободка и Молдаванка. В иные дни без суда и следствия на месте преступления расстреливалось до 40 бандитов. Такого не было даже при белых. На всеобщее удивление активность новых властей Мишка воспринял спокойно. Однако когда большевики поставили на конвейер расстрелы без суда и следствия и в числе погибших оказался его друг детства Васька Косой, Мишка пропал из Одессы на несколько недель.

После того как он вернулся, начался заключительный и самый загадочный период его жизни. Комментарии исследователей этого периода в основном сводятся к тому, что Мишка принял сторону большевиков как временную и неизбежную меру, но на самом деле хотел лишь сохранить свою силу и власть. разумеется, это верно, но, как я полагаю, лишь отчасти. Мне представляется, что период его долгих размышлений о своем будущем завершился тем, что он окончательно решил порвать со своим дореволюционным преступным прошлым. При белых он такое решение принял, а при большевиках окончательно в нем утвердился. Это не был жест отчаяния, как это обычно преподносится, или можно предположить, в том смысле, что Мишка понимал неизбежность своего конца. Я полагаю, что это был глубоко продуманный тактический ход.

Во-первых, очевидно, что Япончик давно симпатизировал левым экстремистским организациям, в том числе и большевикам. Ему импонировали методы и способы их деятельности. Не понимал он только их конечной цели. Я думаю, что он не играл словами, когда говорил, что он, так же как и большевики, боролся за счастье трудового народа против богатеев. Он искренне верил, что своими действиями помогает беднякам. Как свидетельствуют многочисленные данные, Мишка никогда не отличался жадностью и в отличие от других бандитов оказывал посильную помощь всем нуждающимся, как по их просьбе, так и просто так. Но что такое коммунизм или социализм, он не знал, да и знать не хотел.

Во-вторых, из всех экстремистских партий он выбрал партию большевиков просто потому, что она оказалась сильнее остальных, была более структурирована и вызывала больше симпатий у рабочих, и в этом, безусловно, присутствует элемент прагматизма, который Мишке был совсем не чужд. Никакого смысла вставать на сторону партий, хотя, может быть, по духу и более близких Мишке (например, многочисленных партий анархического толка), но которые были заведомо обречены на проигрыш в споре с большевиками, не было.

В-третьих, среди руководства большевиков было немало лиц, мягко говоря, с не очень светлым прошлым, и Мишка, видимо, решил, что он не хуже остальных. Кроме того, у него были отменные организаторские способности, которые, как он видел на примерах других, высоко ценились новой властью.

В-четвертых, он наверняка надеялся использовать пришедшую власть в своих интересах и с ее помощью построить в Одессе такой порядок, который устраивал бы прежде всего его самого. Другое дело, что большевики совсем не желали утверждения Мишки в качестве будущего руководителя Одессы, но в конце концов можно было попробовать доказать свою полезность и преданность и переубедить их. А если бы это не удалось, то Мишка мог всегда рассчитывать на то, что он сможет стать теневым руководителем Одессы и действовать параллельно с официальной властью, тем более что опыт такой работы у него уже был богатый.

31 мая 1919 года Мишка неожиданно продолжил свое выступление в эпистолярном жанре на страницах «Известий Одесского совета рабочих депутатов». В очередном открытом письме он рассказал, что 12 лет отсидел в царских тюрьмах за свою революционную деятельность. Он утверждал, что всю жизнь боролся за бедных против буржуев, что якобы побывал на революционном фронте и даже командовал бронепоездом в боях против белых.

Видимо, он ожидал какой-то реакции со стороны властей, но ее не последовало. Тогда Мишка в начале июня того же года лично заявился на прием к начальнику Особого отдела ВЧК 3-й Украинской армии Фомину. Фомин сначала не поверил в искренний порыв Мишки и отдал приказ о его разоружении. Однако никакого оружия при Мишке обнаружено не было. Более того, сами бойцы особого отдела встретили Мишку вполне дружелюбно и явно не считали его своим врагом. Кстати, некоторые из них в недавнем прошлом ему подчинялись и выполняли его приказания, а вовсе не приказания Фомина.

Воспользовавшись этим обстоятельством, Мишка сделал самый главный шаг в своей жизни, по сути дела подведя жирную черту под своим ярким, но преступным прошлым. Он заявил, что хотел бы, чтобы его ребята в полном составе под его личным командованием влились в ряды Красной армии. «Оружие у меня есть, – настаивал Мишка. – Деньги тоже. Требуется только разрешение на формирование отряда». Фомин, обескураженный заявлением Мишки, связался со своим непосредственным начальником Николаем Худяковым и доложил ему о предложении Япончика. Ожидая результатов переговоров Фомина с Худяковым, Мишка тем временем продолжал свою пламенную речь: