Глава 7
Такси остановилось, мы вышли. Дэйв расплатился. Хьюго, как выяснилось, жил на Холборнском виадуке, в квартире, расположенной над несколькими этажами контор. На доске у двери, за которой начиналась каменная лестница, среди наименований торговых и юридических фирм значилась его фамилия Белфаундер. Такси отъехало, мы остались одни на виадуке. Если вам приходилось бывать в лондонском Сити вечером, вы знаете, какое жуткое безлюдье царит на этих улицах, в дневное время таких оживленных и шумных. С виадука хорошо обозревать город. Но хотя перед нами открывались эффектные дали не только в сторону Холборна и Ньюгет-стрит, но и вдоль Фаррингдон-стрит, которая текла под нами, как высохшая река, нигде не было ни единой живой души. Ни кошки, ни полисмена. Вечер был теплый, прозрачно, безоблачно синий, и мы пребывали посреди немого пространства, которое замыкал далекий шелест — не то шум уличного движения, не то летние вздохи клонившегося к закату солнца. Мы стояли не шевелясь. Даже Финн и Дэйв притихли.
— Подождите меня здесь, — распорядился я. — Если через несколько минут я не вернусь, можете уходить.
Это им не понравилось.
— Мы проводим тебя наверх, — сказал Дэйв. — И уж поверь нам, тут же смоемся, как только ты дашь знак.
Они, видимо, надеялись хоть одним глазком взглянуть на Хьюго.
Я отнюдь не был убежден, что им можно верить, однако спорить не стал, и мы пустились гуськом вверх по каменным ступеням. Теперь я не ощущал ничего, кроме тупой решимости. Мы поднимались все выше и выше, мимо запертых контор оптовиков и нотариусов. Когда мы добрались до четвертого этажа, сверху послышался странный шум. Мы остановились и поглядели друг на друга.
— Что это? — сказал Финн.
Мы не знали, что и думать. На цыпочках двинулись дальше, и шум стал определяться — много высоких голосов говорили разом, перебивая друг друга.
— У него гости! — догадался я.
— Женщины! — сказал Дэйв. — Наверно, кинозвезды. Пошли!
Мы с опаской продолжали путь. До двери Хьюго оставался всего один марш. Я оттолкнул своих спутников и пошел дальше один. Дверь была приоткрыта. Голоса звучали теперь очень громко. Я расправил плечи и вошел.
Комната, в которой я очутился, была пуста. Прямо перед собой я увидел вторую дверь. Я быстро пересек комнату и отворил ее. Следующая комната тоже была пуста. Я попятился к выходу и налетел на Финна и Дэйва.
— Это птички, — сказал Финн.
И верно! Квартира Хьюго занимала угол здания, снаружи вдоль нее шел высокий парапет. Крутая крыша, выдаваясь над окном, почти касалась парапета; а в глубоком углу под крышей гнездились сотни скворцов. Они порхали и резвились между стеклом окна и парапетом, словно в клетке. С улицы их, видимо, не было слышно, а может быть, мы не различили их голосов в общем гуле Лондона. Здесь же они просто оглушали. Я испытал и растерянность и облегчение. Никаких признаков Хьюго!
Дэйв стоял у окна, тщетно пытаясь отогнать птиц.
— Оставь в покое, — сказал я. — Они здесь живут.
Я с любопытством огляделся по сторонам. Вторая комната была спальней и обставлена была с предельной простотой, присущей тому Хьюго, которого я когда-то знавал. В ней стояла только железная кровать, соломенные стулья, комод и сундучок, а на нем — стакан с водой. Зато в первой, большей комнате проявился новый Хьюго. Весь пол был застлан турецким ковром, зеркала, тахты, полосатые подушки, создавали атмосферу элегантного безделья. На стенах висели картины — все оригиналы. Я узнал двух маленьких Ренуаров, одного Минтона и одного Миро и тихонько свистнул. Не припоминаю, чтобы Хьюго интересовался живописью. Книг было очень мало. Меня умилило и показалось очень типичным для Хьюго, что он, уходя, оставил дверь этой сокровищницы открытой.
Финн глядел на птиц. Если забыть об их оглушительном верещании, они являли собой чудесное зрелище: они порхали, возились, прыгали, расправляли остроперые крылышки в раме окон, словно были частью убранства комнаты. Глядя на них, я думал, как мне поступить, может быть, усесться здесь и ждать возвращения Хьюго?
Но тут Дэйв, который рыскал по комнате, воскликнул:
— Гляньте-ка! — И указал на записку, приколотую к двери: входя, мы ее не заметили. Записка гласила: «Ушел в кабак».
Дэйв мигом выскочил на площадку.
— Чего мы ждем? — У него был вид человека, которому хочется выпить. И у Финна, когда ему подали эту идею, сделался тоже такой вид.
Я колебался.
— Мы не знаем, в какой кабак.
— Наверно, в ближайший, — сказал Дэйв, — или в один из ближайших. Можно поискать.
Они с Финном уже мчались вниз. Я быстро оглядел площадку. Другая дверь вела с нее в ванную и в маленькую кухню. Окно кухни выходило на плоскую крышу, за которой были видны окна других конторских зданий. Вот и все владения Хьюго. Я кинул прощальный взгляд на скворцов, оставил дверь в гостиную Хьюго приоткрытой, как было, и тоже пошел вниз.
Мы постояли возле бронзовых львов на виадуке. Чистый вечерний свет бил по шпилям и башням святой Бригитты на юге, святого Иакова — на севере, святого Андрея — на западе, Гроба господня, святого Леонарда Фостера и святой Марии-ле-Боу — на востоке. В вечернем свете дремали дома и одинокие белые шпили. Фаррингдон-стрит была все так же широка и пустынна.
— Куда пойдем? — спросил Дэйв.
Я хорошо знаю Сити. Мы могли двинуться либо на запад, к «Королю Лудду» и барам Флит-стрит, либо на восток, к менее популярным кабачкам Сиги, зажатым среди кривых переулков и высоких церквей. Я вызвал в памяти облик Хьюго и сказал:
— На восток.
— А где восток? — спросил Финн.
— Пошли! — сказал я.
Мы миновали церковь Гроба господня и ввалились в таверну «Виадук», которая славилась пивом Мьюкса. Окинув взглядом стойки, я убедился, что Хьюго здесь нет, и хотел тут же уйти, но Финн и Дэйв запротестовали.
— Я помню, — сказал Дэйв, — ты как-то объяснял мне, что неприлично пить в кабаке, когда не знаешь, как он называется, а также уходить из кабака, ничего не выпив.
Финн добавил:
— Это приносит несчастье.
— Так или иначе, — сказал Дэйв, — у меня пересохло в горле. Тебе какого, Финн?
В других условиях я бы тоже был не прочь выпить, и, так как вечер был жаркий, я разделил с друзьями пинту пива, только пил, стоя один в сторонке и думая о Хьюго. С пинтой мы быстро покончили, и я отдал приказ к выступлению. Стараясь не смотреть на Олд-Бейли, я повел их через улицу.
Тут стояло нарядное заведение «Пень и сорока», где подавали пиво Чаррингтона. Я забежал вперед, оглядел бар и выскочил на улицу, не дав им времени войти в дверь.
— И здесь нет! — крикнул я. — Пойдем в следующий. — Я понимал, что с каждым глотком продвижение наше будет замел литься, и мне хотелось, пока не поздно, уйти как можно дальше.
Финн и Дэйв галопом обогнали меня и ринулись в «Джордж», здесь поили элем Уотни, — уютный кабачок с облупленными стенами и старинной стойкой, где высилось сооружение из стекла и красного дерева, из-за которого бармен взирал на мир, как священник со своей кафедры. Хьюго там не было.
— Ничего не выйдет, — сказал я, когда мы опорожнили по кружке, — он может быть где угодно.
— Не вешай нос, — сказал Дэйв. — Домой к нему ты всегда можешь вернуться.
Он был прав; к тому же меня снедала нестерпимая тревога. Раз нужно убить вечер до возвращения Хьюго, почему не убить его на поиски Хьюго? Я окинул мысленным взором район вокруг собора святого Павла. Потом заключил с Финном и Дэйвом соглашение, что мы будем заходить не во все бары подряд, а через один. Наконец я стал подгонять их к выходу. Выйдя на улицу, я направился к Ладгет-Хилл и повернул вверх, к собору. В конце подъема стоял кабачок, где угощали пивом Янгера, но Хьюго там не было. Следующий привал мы сделали у Шорта, в переулке Святого Павла. Там мы выпили, и я стал обдумывать, не вернуться ли на Флит-стрит; но ведь я сам выбрал восточное направление, отступать не хотелось. Кроме того, встреча с Хьюго в обстановке Флит-стрит мне не улыбалась — был риск, что в нашу личную драму вторгнутся какие-нибудь пьяные журналисты. И я повел всю компанию на Чипсайд.
Час был поздний. Темнота уже сгущалась в воздухе, но под этой прозрачной завесой умирающие краски казались особенно яркими. Над головой небо густо синело, ближе к горизонту горело аметистами. Из мрака и теней переулка Святого Павла мы вышли на Чипсайд, как на освещенную арену, и к югу от себя, на той стороне Кэннон-стрит, увидели в раме развалин ровные бледные прямоугольники аббатства святого Николая. Заросли кипрея колыхались над остатками улиц. В этом запустении разноцветные остовы домов тянулись кверху пустыми и заполненными прямоугольниками окон и стен. Последние лучи солнца озаряли блестящий кирпич и сверкающую черепицу, тут и там согревали камень упавшей колонны. Когда мы проходили церковь святого Ведаста, синева в зените еще сгустилась, и мы, повернув за угол бывшего переулка Фрименс-Корт, вошли в заведение, где торгуют элем Хенеки.
Здесь наше соглашение лопнуло, главным образом по причине процесса замедления, о котором говорилось выше. К этому времени я уже пришел к мысли, что Хьюго мы едва ли найдем, но все равно, круг можно и завершить. Пока мы переходили обратно через Чипсайд и сворачивали на Боу-лейн, стали зажигаться фонари. Желтые качающиеся круги света в узких переулках падали на белые стены с вывесками старинных фирм, а вверху совсем стемнело. Я заметил несколько звезд — вид у них был такой, точно они висят там уже давно. Мы заглянули в старую «Таверну» на Уотлинг-стрит. Такие вот места Хьюго всегда любил; но его там не было. Допивая стакан, я сообщил Финну и Дэйву, что теперь мы зайдем в «Герб скорняков», а потом двинемся обратно, к Ладгет-Сэркус.
Они не возражали.
— Лишь бы не терять слишком много времени на переходы, — заметил Финн.
Я вытащил их на улицу, и мы подошли к «Гербу скорняков». Эта пивная стоит на стыке Кэннон-стрит и Куин-Виктория-стрит, под сенью церкви святой Марии. Мы вошли.
Только я убедился в том, что и здесь Хьюго нет, как Дэйв схватил меня за рукав.
— Идем, я хочу тебя с кем-то познакомить.
У дальнего конца длинной стойки стоял какой-то щуплый субъект в красном галстуке бабочкой. Он сделал Дэйву приветственный знак, и, когда мы подошли ближе, меня поразили его огромные глаза — печальные, круглые и лучистые, как глаза вомбата или Христа у Руо.
— Познакомьтесь, — сказал Дэйв. — Лефти Тодд — Джейк Донагью.
Мы обменялись рукопожатием. Я, разумеется, много слышал об эксцентричном лидере Новой Независимой Социалистической партии, но еще не встречался с ним и теперь не без любопытства его разглядывал.
— Вы что тут делаете? — спросил он Дэйва. Его изможденный, малокровный облик не вязался с резкой, энергичной манерой говорить. Он помахал Финну как знакомому. Финна почему-то никогда ни с кем не знакомят.
— Спросите Донагью, — сказал Дэйв.
— Что вы здесь делаете? — обратился Лефти ко мне.
Я не люблю, когда мне задают вопросы в упор, и в таких случаях обычно лгу.
— Заходили к одному приятелю в редакцию «Стар», — ответил я.
— К кому? — спросил Лефти. — Я там всех знаю.
— Некий Хиггинс, он там недавно.
Лефти посмотрел на меня удивленно и пристально.
— Ну ладно, — сказал он и опять обратился к Дэйву: — Вы не часто бываете в этих краях?
— А вы, наверно, укладывали спать «Независимого социалиста»?
— Строго говоря, он еще не спит, — сказал Лефти. — Там есть кому о нем позаботиться.
Он опять повернулся ко мне.
— Я о вас слышал.
Раздражение мое еще не прошло. Я не сделал промаха, не ответил, как иногда отвечают на эти слова знаменитому человеку: «Я тоже о вас слышал». Нет, я спросил:
— Что же вы обо мне слышали? — Этим вопросом легко смутить человека.
Лефти не смутился. Он немного подумал и отвечал:
— Что вы талантливы, но ленивы, а потому не работаете, и что вы исповедуете левые взгляды, но активно в политической жизни не участвуете.
Все было ясно.
— Информация правильная, — сказал я.
— На пункт первый мне плевать, — сказал Лефти. — Но по второму пункту хочу вам задать несколько вопросов. Время у вас есть? — И он поднял руку часами ко мне.
У меня покруживалась голова от пункта первого и пункта второго, а также от его резкости и от выпитого пива.
— Вы хотите говорить со мной о политике?
— О вас с политической точки зрения.
Дэйв и Финн тем временем отошли и уселись за столик.
— Ну что ж, — сказал я.
