После поминок в столовой мы с матерью вернулись домой. Дядя Толя приехал немного позже. Напоив мать успокоительными препаратами, хотя какие тут, к черту, успокоительные, я уложил ее в постель, а сам присоединился к уже ожидавшему меня на кухне Анатолию Иосифовичу. Усевшись на стул, я налил себе полную рюмку водки и выпил… Мы, как положено в таких случаях, пили не чокаясь. Потом я закурил и посмотрел на дядю Толю.

— Ну, давай, дядь Толь, подробненько — что тут произошло?

Анатолий Иосифович медленно осушил свою рюмку, так же медленно взял дольку огурца и кусочек колбасы. Тщательно прожевав, он начал свой рассказ:

— Видишь ли, Влад, примерно год назад, может, чуть больше, в нашем городе появилась новая то ли партия, то ли организация, то ли хрен их знает кто… называются они: «Народно-патриотический союз рабочих». Не знаю, какая у них программа, но одно знаю точно: рабочих там, как у меня волос. — Он провел ладонью по абсолютно лысой голове. — Я в это дело не вникал, но твой отец… ты ж его знаешь, не мог молчать и при всяком удобном случае чихвостил их почем зря. — Дядя Толя умолк и наполнил рюмки. — Давай за твого батьку, добрый був чоло-вик, — ни с того ни с сего перейдя на украинский язык, проговорил он. Мы выпили.

— Дальше что? — поторопил я его.

— А дальше то, что твой отец раскопал какой-то материал и хотел опубликовать его в областной газете. — Он прервался, закурил папиросу. — Ему стали звонить и угрожать.

— Кто? — играя желваками, спросил я.

— А кто их знает, они же не назывались. Просто звонили и требовали, чтобы он забрал материалы из газеты. Я ему говорил! — неожиданно крикнул он и ударил кулаком по столу. — Не лезь в это дело. Так нет же, ему больше всех надо. — Дядя Толя закрыл руками лицо и некоторое время молчал, тяжело дыша. Потом он успокоился и продолжил: — Первый раз, это было недели две назад, отца подстерегли в подъезде. Сильно не били, так, стукнули пару раз и предупредили, что в следующий раз убьют… Так он же у тебя смелый… Говорит мне: «Я их все одно на чистую воду выведу»… Вывел, — он тяжело вздохнул. — На него напали пять человек, били этими… как их, ну, палки… ими еще в какую-то амэриканьськую игру играють.

— Бейсбольные биты, — подсказал я ему.

— Точно, они самые. И ногами били. Всех их сразу же задержали, но буквально через час отпустили.

Я ткнулся было к милицейскому начальству, пытался возмущаться, а мне говорят: иди, мол, отсюда, старый пердун, не надо тут нам воздух портить. Твой друг сам виноват — напился и кинулся с ножом на одного из проходивших мимо мальчиков. Остальные, мол, заступились за него.

— Так что, дело не возбудили? — ошарашенно спросил я.

— Нет никакого дела, Владик, несмотря на то, что этим занялась городская милиция, он ведь как-никак почетным гражданином города был. — Старик не выдержал и заплакал.

Я не стал его успокаивать, тут самому впору платочек к носу подносить. Оставив его одного — пусть поплачет, — я прошел в гостиную, где стоял телефон. Позвонив нескольким своим давнишним приятелям, я уже через полчаса получил достаточное представление об этом «Союзе». Каждый из говоривших со мной имел свое мнение об этой организации — кто хорошее, кто плохое, а кто вообще никак ее не воспринимал, — но все сходились в одном: связываться с ними — себе дороже.

Следующий мой звонок был Камбале — моему дружку, с которым мы вместе в органах работали, потом я перевелся в столицу, а он остался здесь. В дальнейшем наши судьбы также схожи — уволившись из органов, Камбала открыл свое детективное агентство.

Хмара Алексей Сергеевич получил прозвище Камбала совсем не из-за того, что он был плоским, наоборот — это был огромного роста, очень толстый светловолосый детина тридцати девяти лет, а прозвище у него появилось после службы на флоте.

— Привет, Камбана, — поздоровался я, услышав в трубке его голос.

— Здоров-здоров, — ничуть не удивившись, ответил он. — Наслышан о твоем приезде.

— Так-таки наслышан — я всего несколько часов в городе.

— Ну-у, у нас же тут деревня, хоть и большая, но все же деревня — ты еще из поезда с блондиночкой выходил, а мне уже стукнули.

— Хорошо работаешь, — похвалил я его. — Тогда ты, наверное, знаешь, зачем я тебе звоню?

— Зачем звонишь, не знаю, но, зная тебя, догадываюсь. — В трубке возникла пауза.

— Ну, раз догадываешься, тогда где и во сколько?

— Кафе «У дороги» помнишь? — спросил Камбала.

— Конечно.

— В семь вечера жду, — и он положил трубку.

Я заглянул к маме — она спала, вздрагивая во сне всем телом, — вернулся на кухню, где сидел Дед, уставившись ничего не видящим взглядом в стену.

— Дядь Толь, — положил руку ему на плечо, — мне сейчас нужно уйти, а вернусь я, наверное, поздно. Ты сможешь побыть с мамой?

— Конечно, Владик, о чем речь, — охотно согласился он.

— Шо надо?! — услышал я окрик дежурного, когда в четыре часа дня нарисовался в городском управлении милиции.

— Да так, ничего. Просто гуляю, — хмуро ухмыльнувшись, ответил я.

— Тогда гуляй отсюда.

Мужичок, торчавший за перегородкой, был явно пенсионного возраста и орал скорее всего не для порядка, а с перепугу, поскольку находился в помещении дежурного один. Его старания не прошли даром — из двери в глубине комнаты выглянул моложавый сержант с отвислыми щеками.

— Чего тут, Петрович? — не прерывая процесса жевания, пробубнил он.

— Та ходют тут разные, сами не знают чего, — пожаловался тот, кого звали Петровичем.

Сержант наконец-то прожевал, откашлялся, настраивая командный голос, грозно посмотрел на меня, открыл было рот, чтобы сообщить мне, кто я такой и куда мне следует идти. Но вдруг его взгляд изменился.

— Влад, ты, что ли? — не веря своим глазам, произнес он.

— А что, могут быть сомнения? — ответил я, пытаясь вспомнить, откуда я могу знать этого сержанта.

— Не помнишь, — догадался он. — Я Скороходов Сашка, вы, младшие инспектора, меня Скороходом звали.

И тут я вспомнил того худенького паренька, который еще школьником вступил в созданный тогда при отделе карманных краж комсомольский оперативный отряд. Руководили этим отрядом мы — младшие инспектора (так нас тогда называли) уголовного розыска.

Скороход в те времена полностью соответствовал своему прозвищу: мало кто мог состязаться с ним в скорости и выносливости — он выходил «на транспорт» ранним утром и заканчивал работу поздним вечером. Работка была не из легких — проездить целый день в переполненных троллейбусах, да еще и выявить среди массы народа карманного вора. А если тот потянет кошелек, задержать его и доставить на базу, прихватив с собой терпилу и пару свидетелей, что зачастую не менее сложно, чем задержать преступника.

Веселые были времена.

— Я смотрю, ты раздобрел, — отключившись от воспоминаний и окинув взглядом бывшего Скорохода, сказал я.

— Ну так, — он самодовольно похлопал себя по колыхнувшемуся животу. — У моей тещи хозяйство свое, так что на жизнь не жалуюсь.

— То-то я смотрю — жиры колышутся, как море в штормовую погоду.

— А ты не изменился, — прищурив свои припухшие глазки, в которых блеснул злой огонек, пробормотал он.

— Как ввдишь, — коротко ответил я. — Ты лучше скажи, у кого дело моего отца?

— У зама по оперработе, — не задумываясь, ответил он, словно уже ждал моего прихода.

— А кто сейчас зам?

— Ты его не знаешь, он из новеньких. Перевелся откуда-то из области, — пояснил Скороход.

— Из наших кто-нибудь остался? — без особой надежды поинтересовался я.

Я уже был наслышан о прошедшей в городе волне увольнений. Это было лет семь-восемь назад, в те времена я уже обосновался в Москве, тогда в свете решений нового правительства решили провести чистку. А как известно, в нашей стране в первую очередь чистят лучших. Шестерки и лизоблюды под чистки не попадают. Результаты чистки были таковы, что многие из моих знакомых, стоящие сыскари, которые вместе со мной начинали с младших, оказались за бортом.

— Дуча сейчас старший опер, — прервал мои грустные мысли Скороход.

— Что, на большее не тянет? — с иронией проговорил я.

— А я знаю? — пожал он плечами. — Я тут не начальник.

— Ясно. Какой у него кабинет?

— Двадцать первый. Это на…

— Я помню, — не дал я ему договорить. — Бывай. — Я кивнул на прощание головой и направился к выходу из дежурки.

— Может, как-нибудь посидим, вспомним былое? — крикнул мне вдогонку Скороход.

— Посидим, — буркнул я, ни на йоту не сомневаясь, что с этим типом я пить не буду.

Свое прозвище Дуча получил от фамилии Дуч-ник. Я подошел к нужному мне кабинету и, постучав (мало ли чем он там может заниматься?), открыл дверь. Из-под рыжих аккуратно подстриженных волос в меня стрельнули, несмотря на возраст, все еще озорные, но уже с отпечатком мудрости глаза. Дуче хватило одного мгновения, чтобы узнать меня. Он выскочил из-за стола и кинулся обниматься.

— Здоров, дружбан… Ну, как ты, хрен моржовый? — тиская меня, приговаривал он.

— До встречи с тобой травм не было, — высвобождаясь из стальных объятий невысокого и худенького на вид Дучи, прохрипел я.

— Ладно прибедняться — тебя раздавишь, — всем своим видом излучая радость, сказал он. И быстро повернул торчавший в замке ключ. — Давай к столу, сейчас за встречу сообразим. У меня тут кое-что есть.

— Кто-кто, а ты, похоже, совсем не изменился, — улыбнулся я.

— Какое там меняться — у меня на это времени нет. — Он извлек из стола початую бутылку водки и сверток, вероятно, с закуской.

— Извини, Дуча, но сейчас не могу, — решительно отверг я его предложение. — Я и так сегодня уже напринимался. У нас еще будет время, вот тогда мы с тобой за все годы, что не виделись, на душу примем — это я тебе обещаю. Я хочу с вашим зампоопер встретиться, — объяснил я еще одну причину своего отказа.

Дуча опустил глаза в стол и начал перебирать лежавшие на нем бумаги.

— Извини, Влад, как-то я на радостях и не сообразил, — наконец выговорил он. — Только вряд ли ты чего-нибудь вразумительного от него добьешься — сука он конченая. — Дуча помолчал, плеснул себе в стакан немного водки, выпил залпом, потом достал из свертка зеленый лук, кусок черного хлеба и небольшой ломтик сала. Откусил всего понемногу, затем тщательно прожевал. Остатки спрятал обратно в сверток, а тот и вслед за ним бутылку — опять в стол. — Сначала я вел дело твоего отца. Я выезжал на место, — начал он без вступления. — Много непонятного в этом убийстве… — Дуча закурил. — Понимаешь, Влад, только очень прошу тебя, без нервов. Эти краснорубашечники, по ходу дела, ни при чем. По крайней мере я так думаю, хотя я, возможно, и ошибаюсь. Да, действительно на месте преступления обнаружены биты в количестве пяти штук, и этих отморозков пятеро, но пальчиков-то на битах нет…

Я изумленно посмотрел на Дучу. Под моим взглядом он чуть не поперхнулся.

— Ты чего, молодой летеха, что ли? Не знаешь, что для этого перчатки существуют?

— Не было у них перчаток, — поникшим голосом ответил Дуча.

— Ты что-о, во все щели заглядывал? — Я еле себя сдерживал.

— Нет, во все не заглядывал… — Дуча выводил шариковой ручкой какие-то зигзаги на листе чистой бумаги. — Хрен его знает, возможно, я и ошибаюсь. Одно могу сказать с уверенностью: как только эта падаль узнала, что мы с тобой друзья… В общем, дело у меня забрали и отдали… есть тут у нас некий Соленов, вот ему и отдали. Этот будет землю грызть, лишь бы начальству угодить… Сейчас он прекратил дело за отсутствием состава преступления.

— Быстро, — удивился я.

— Падаль, — констатировал Дуча. — Это Хохлов, зампоопер, сказал: «Чего тут тянуть — все очевидно». Катят на то, что твой батя был под градусом…

— Он уже лет десять и пива не пил, — вставил я.

— Я знаю. — Дуча тяжело вздохнул. — Я его часто встречал. Он говорил, что с сердцем какие-то проблемы…

— Ладно, я пошел к этому Хохлову. Потом опять загляну к тебе.

Хохлов оказался невысоким коренастым мужчиной лет пятидесяти. В его облике было что-то отталкивающее: квадратное лицо с большим мясистым носом и пухлыми губами, чуть покрасневшие глаза. Остатки волос на голове были полностью седыми и образовывали реденький полукруг с лысиной посредине.

Кабинет Хохлова резко отличался от только что покинутого мною маленького невзрачного кабинета Дучи: евроремонт, дорогостоящая импортная мебель, аппаратура, кондиционер. Мне показалось, будто я попал не к заместителю начальника горотдела, а как минимум к заместителю директора какой-нибудь процветающей фирмы.

— Кто такой? — отвлек меня от осмотра голос Хохлова.

— Закриди.

— Заккриди? — с заиканием произнося мою фамилию, Хохлов как-то весь дернулся.

— С одной «к», — не удержался я.

— Присаживайтесь.

— А стульчик-то не запачкаю? — съязвил я, но тем не менее присел на один из стоявших у самого стола Хохлова стульев.

— Вы об этом, что ли? — Он обвел кабинет равнодушным взглядом. — Так это нам спонсоры удружили.

— Меня меньше всего интересует — кто и чего вам удружил. Меня интересует, в какой стадии дело об убийстве моего отца.

— А кто вам сказал, что его убили? — Хохлов уперся в меня наивно-удивленным взглядом.

— Гроб… в котором он лежал, — сцепив зубы, прохрипел я.

— Вы не горячитесь, молодой человек, — попытался он меня успокоить. — Я не знаю, кто и что вам рассказывал, но фактически… — Хохлов откашлялся, — произошел несчастный случай.

— Это пятеро, или сколько их там было, недоносков с битами против старика — несчастный случай?! — От возмущения у меня перехватало дыхание.

— Какие пять человек, какие биты? — Его удивление было настолько искренним, что, будь на моем месте кто-то другой, он бы клюнул на эту дешевку. — У нас есть свидетельские показания, из которых ясно, что молодые люди пытались оказать помощь вашему отцу и-и… не было никаких бит…

Я поднялся так резко, что стул отлетел к стене. Слушать весь этот бред — только время терять. Не говоря ни слова, я развернулся и вышел из кабинета, захлопнув за собой дверь с таким грохотом, что его было слышно по всему горотделу.

Дуча сидел за своим столом и, судя по его блестящим глазкам, успел за время моего отсутствия принять на грудь еще порцию из спрятанной в столе бутылки. Мое появление он встретил словами:

— А вот это ты зря. Таких вещей Хохолок не прощает.

— Ты о чем? — не понял я.

— Дверь в его кабинет нужно закрывать тихо и с поклоном. Ты знаешь, каких денег эта дверка стоит?

— Ничего, спонсоры еще сделают, — в сердцах буркнул я.

— Ка-аки-ие спонсоры? — Дуча захохотал. — Это новое название взятки. Спонсоры, — повторил он и снова прыснул.

— Сделаем так… Мы сегодня встречаемся с Камбалой в «У дороги», так что ты тоже подъезжай туда к семи часам.

— Хорошо живете, ребята. Да мне на один ужин в этой кафешке и месячной зарплаты не хватит. У меня нет денег, чтобы за развод заплатить, а ты — кафе.

— Какой развод? — удивился я. — У вас же классная семья была.

— Была, да сплыла, — грустно поведал он. — Жена была, когда менты ментами были — деньги нормальные получали… — Дуча махнул рукой. — Нашла себе какого-то коммерса стриженого и сделала ручкой. А, лацно, у тебя своих проблем хрен бульдозером разгребешь, а тут еще я со своими лезу. Все, — он протянул мне руку, — давай, до вечера.

Я пожал Дуче руку и вышел из кабинета. Спустившись на первый этаж, я неожиданно наткнулся на стоявшего на лестничной площадке Скорохода.

— Ты чего здесь пасешь? — улыбнулся я ему.

— Извините, гражданин. — Он преградил мне дорогу и уперся ладонью правой руки в мою грудь. — Вас приказано задержать для выяснения личности. — Он дыхнул на меня смесью чеснока, лука и еще чего-то подобного — меня передернуло от такого букета запахов.

Продолжая улыбаться, я ухватил его выставленную руку чуть выше локтя двумя пальцами и сильно сжал. Морда Скорохода перекосилась от боли, а больно ему было не потому, что в моих пальцах сила могучая, сила-то есть, но надо еще знать, где нажимать.

— Ты в кого, шестерка вонючая, ручонками тычешь, а? — прошипел я, — Еще раз коснешься меня, руку на хрен сломаю. Понял?

— Да-а-а, — прохрипел он искаженным от боли голосом.

Я, с трудом сдерживая ярость, ткнул его основанием открытой ладони в грудь так, что он впечатался спиной в стену и медленно сполз по ней на пол. Я же быстро покинул здание, так как ловить мне тут, кроме неприятностей, больше было нечего.

До намеченной встречи еще была масса времени, и я решил заскочить домой. Мать все еще спала, если состояние, в каком она пребывала, можно было назвать сном. На всякий случай я решил вызвать «Скорую» и, как оказалось, вовремя. Сама мама уже идти не могла. Мы попробовали снести ее вниз на носилках, но, увы, из-за узких лестничных пролетов это тоже оказалось невозможным. Тогда мы положили ее на одеяло и, взяв по краям, медленно спустили вниз. Далее все происходило предельно быстро — машина «Скорой помощи» с включенной сиреной помчалась через весь город в больницу, где после осмотра маму срочно доставили в реанимационное отделение. Пообещав врачу всяческое содействие, в том числе и финансовое, и оставив ему номер своего телефона, я вместе с Анатолием Иосифовичем покинул больницу. Договорился, что он будет ждать меня у нас дома, и поехал на встречу.

Ровно в девятнадцать ноль-ноль я входил в бар. Камбала уже был там: развалившись за столиком, как хозяин, он разминался пивком. Увидев меня, призывно помахал рукой. Не успел я сесть за стол, как огромный бокал, стоящий напротив меня, наполнился пивом.

Осушив его, я с удовольствием закурил.

— Я смотрю, — проговорил Камбала, снова наполняя бокалы й хитро прищурившись, — ты не можешь жить спокойно.

— Ты о чем?

— Да все о том же — зачем Хохлу двери выломал?

— Кто тебе такую чушь сказал? — Я был несколько поражен его осведомленностью.

— Да земля слухами полнится, — ушел от ответа он. — А Скороход на тебя заяву кинул… — Камбала выжидающе посмотрел на меня, ожидая моей реакции после услышанного. Я молча пил пиво. — Телесные повреждения средней степени. — Камбала отхлебнул из бокала. — После того, как ты его об стену хряпнул, он часа два икал. В справочке…

Мои брови поползли вверх, а челюсть вниз.

— Ка-акой справочке?

— Ему судмедэкспертизу делали.

— Че-его?

— Чего слышал. Так вот, в справочке ему написали, что у него… как это… — Камбала на секунду сосредоточился, вспоминая запись в медицинском заключении, — «…нарушение нормального функционирования внутренних органов», вот.

— Что за хренотень, — возмутился я, — у него что, запор с перепугу образовался?

— Я же тебе сказал, — продолжая невозмутимо попивать пиво, проговорил он, — икота у него была. Дуча там за тебя глотку рвет. Скорее бы его уволили, — мечтательно сказал Камбала, — я бы его к себе забрал.

— Кому что, а рыбе червячки, — буркнул я, находясь еще под впечатлением услышанного. — Так это что, я теперь в розыске?

— Ага, — подтвердил он, причмокивая, с наслаждением прикусывая плавничок сушеной рыбины.

— Весело вы живете.

— А ты думал, что только у вас в Москве серьезные люди есть? — усмехнулся Камбала.

В этот момент на свободный стул упал запыхавшийся Дуча.

— Пива мне… и много, — выдохнул он.

Ни капли не удивившийся Камбала придвинул к нему свободный бокал и наполнил его до краев. Дуча вылил в себя жидкость, как в бочку, и, не переводя дыхания, попросил еще. Камбала взял новую бутылку, снова наполнил бокал, который мгновенно оказался пустым.

— Теперь, — с довольной физиономией потирая руки, выговорил Дуча, — можно и с непьющими бороться.

— Жарко было? — поинтересовался Камбала.

— Не то слово, — ответил Дуча и посмотрел на меня. — Короче, Влад, все обвинения с тебя сняты… — начал он.

— А их что, много было?

— Достаточно, — неопределенно ответил Дуча. — Обвинения-то сняты, но при одном условии… — Дуча сделал паузу, давая мне возможность сосредоточиться и отнестись к его словам со всей серьезностью. — Завтра ты должен уехать из города.

— Угу, разогнался, — пробурчал я.

— Тебе решать, но тогда тебе лапти сплетут однозначно, и я уже ничем не смогу тебе помочь.

Я прекрасно понимал, что Дуча прав и что мне лучше всего уехать отсюда первым же поездом… «Но я же дал клятву на могиле отца! Ну уж нет, пока я с этими гнидами за отца не рассчитаюсь, никакая падла меня отсюда не выгонит», — решил я.

— Ты принес список тех мудаков, что отца убили? — спросил я у Дучи.

— А ты что, просил? — деланно удивился он, одновременно опуская руку в карман потертых джинсов, но когда он ее вынул, я увидел в ней зажигалку. Дуча скосил глаза на входную дверь. — Эти мальчики неспроста здесь.

Я тоже заметил вошедших в бар четверых молодых ребят. Выглядели они как близнецы: все одного роста, темноволосые, со стрижками «под горшок», колючие глаза, квадратные челюсти, крепко сбитые спортивные фигуры (мальчики явно дружили со штангой). Их одежда тоже ничем не различалась: красные джинсовые военного покроя рубашки, черные джинсы, заправленные в полуботинки (это в такую-то жару). Даже издали были заметны их крепкие кулаки.

Молодые люди внимательно осмотрели зал и медленно подошли к столику, стоявшему почти у самого выхода. За столиком сидели парень и девушка, они ужинали и о чем-то весело разговаривали. Пришедшие молча уставились на парочку.

— Вам что-то нужно? — спросил паренек, кладя нож и вилку на тарелку.

— Валите отсюда, — коротко отрезал один из четверки.

— Не-е по-оня-ал. — Паренек был достаточно крепок и вполне мог постоять за себя и свою девушку, но та вскочила с места и схватила его за руку. Парень взглянул на девушку и тоже встал. — Официант! — громко произнес он, но вполне мог бы этого и не делать, так как официант уже спешил к ним.

Рассчитавшись, он взял девушку под руку и, не оборачиваясь, вышел из помещения.

— Красная гвардия — солдаты «Союза», — прошептал мне в ухо Дуча.

Я посмотрел на него, требуя взглядом продолжения. Дуча понял, чего я от него хочу, но прежде чем начать свой рассказ, закурил.

— Ты, Влад, даже не понимаешь, во что вляпался, — опустив голову, заговорил он. — Официально этим «Союзом» руководит некий Фролов Николай Петрович. Они арендуют под офис несколько комнат в здании бывшего горисполкома. Помнишь, где это?

Я кивнул.

— Но по моим подозрениям, — продолжал Дуча, — есть кто-то другой, кто дергает за ниточки этих отморозков, в том числе и Фролова. Сначала, как только этот «Союз» стал действовать, люди отнеслись к ним как к очередной группе горлопанов, желающих сорвать бабки и пробиться к власти. То есть вообще не обратили на них внимания. Но через некоторое время оказалось, что в городе и области осталась всего одна партия — этот «Союз». Остальные партии и общественные организации прекратили свое существование. Некоторые сами по себе, а некоторые после гибели своих лидеров. — То, о чем рассказывал Дуча, все больше заинтересовывало меня. — Погибали они по-разному: один в канализационный люк упал, причем вниз головой, а нашли его только через неделю; другой в плавательном бассейне утонул, как написали в газетах: «…был в состоянии алкогольного опьянения». Другие — кто из окна выпал, кто под лед провалился во время зимней рыбалки… Гибли в основном те, кто не хотел просто так сдаваться или раскусил новоиспеченное народно-патриотическое движение, — не без сарказма произнес Дуча последние слова. — Среди народа поползли слухи, но их быстро прекратили… особо говорливых… как твоего отца… Извини, Влад.

В этот момент к нашему столику подошел официант, кативший перед собой тележку с множеством тарелок и бутылок. Он встал между мной и Камбалой, оказавшись спиной к компании «солдат», как назвал их Дуча. Расставив перед нами заказанное Камбалой несметное количество еды, которой хватило бы, чтобы накормить полресторана, официант взял полную пепельницу и поставил ее на освободившуюся тележку. Чистую он почему-то поставил поближе ко мне и, чуть сдвинув ее, украдкой показал мне торчавший из-под нее краешек свернутой салфетки. Я наклонился вперед, положил руки на стол так, чтобы пепельница оказалась между ними, и незаметно извлек из-под нее бумажку. Сжав ее в кулаке, я снова откинулся на спинку стула, а еще через мгновение она оказалась в кармане моих брюк. Официант едва заметно улыбнулся.

— Если что-то нужно, вы только моргните, — обратился он к нам и ушел, катя за собой тележку.

— Моргнем, моргнем, — обнадеживающе крикнул ему вслед Камбала. — Ну что, начнем пировать, — потирая руки, предложил он нам.

— Я сейчас, — встал я со стула.

— Ты куда? — спросил Дуча.

— Не волнуйся, я ненадолго, — успокоил я его и направился к туалетной комнате. Чтобы попасть в нее, мне пришлось пересечь весь зал. Закрывая за собой дверь, я осторожно оглянулся. Увиденное меня не обрадовало, но и нельзя сказать, что испугало: двое из четверки решительно пробирались вслед за мной. «Возможно, мальчикам тоже приспичило», — подумал я и сам себе не поверил.

Туалетная комната представляла собой вытянутое помещение длиною метров пять. По левой стороне находились закрытые кабинки, а по правой несколько раковин, над которыми по стене простиралось огромное зеркало с расположенными по верхней кромке лампами дневного света. Я сразу же прошел в дальнюю кабинку и закрыл за собой дверь на щеколду, затем вытащил записку и развернул ее.

«Сегодня в час ночи буду ждать вас у фонтана на площади.

Это очень важно. Я вас знаю».

Вот и все, что было в записке — никакой подписи, известное дело, не было. Почерк женский, чтобы это определить, не надо было быть графологом. Записка была написана косметическим карандашом на одноразовом бумажном носовом платочке, источавшем такой запах, что, находись я в другом месте, я бы попытался представить себе эту незнакомку.

Разорвав бумажку на мелкие кусочки, я кинул ее в унитаз и спустил воду. Сделал я это вовремя, потому что дверь в туалетную комнату открылась — кто-то вошел в помещение. Выйдя из кабинки, я сразу же наткнулся на одного из краснорубашечников, — он стоял перед моей кабинкой, сложив руки на груди.

— Ничего-ничего, я сам справился — ваши услуги не нужны, — снисходительно улыбнувшись, сказал я. После этих моих слов к морде красавчика прилила кровь, а челюсть заходила из стороны в сторону. «Да, с самообладанием у него не все в порядке», — отметил я про себя, а вслух, продолжая улыбаться, произнес; — Но если вас волнует потеря чаевых, то проблем нет — сколько я вам должен?

Моя правая рука потянулась к карману джинсов, но не для того, чтобы залезть в него, просто этим движением я вывел руку на ударную позицию, поскольку квадратная челюсть моего собеседника не оставляла сомнений: чтобы вырубить его, мне придется постараться.

Не моргнув глазом, не вздрогнув ни одной мышцей, он вскинул свой правый кулак в направлении моего лица. Я рефлекгорно уклонился и чуть присел на правой ноге, перенеся на нее тело, затем резким мощным толчком выбросил его, а следовательно, и правую руку вверх. К несчастью для моего противника, его челюсть оказалась на пути движения моего кулака… По-моему, он потерял сознание еще до того, как грохнулся спиной на пол, вытянувшись перед этим чуть ли не по стойке «смирно». Но торжествовать победу мне было рано, так как второй, стоявший у двери, бросился ко мне, выкинув вперед ногу и целясь ею мне в живот. Я крутанулся на левой ноге, чем заставил противника поразить своим ударом пустоту, а сам в этот момент врезал ему с разворота правой пяткой по почкам. Одному богу известно, как далеко он мог пролететь после моего удара, но дорогу ему преградила стена, выложенная белым кафелем. Мой противник встретил стену достойно, как врага, — грудью, поскольку его руки находились сзади, как раз в том месте, куда я ему попал. Ударившись о стену, парень медленно осел на пол. Сознания он не потерял, а только слегка утратил ориентацию в пространстве, и, как мне показалось, я сбил ему дыхание. Возможно, он через некоторое время и сориентировался бы, и дыхание восстановил бы, но я не дал ему такой возможности, шарахнув основанием ладони в затылок. Дружок плюхнулся мордой в заплеванный пол и замер. Я же, вымыв руки, вернулся в зал. Увидев меня, двое оставшихся краснорубашечников кинулись туда, откуда я только что вышел. Растирая правый кулак, я уселся за столик.

— Ты только что нажил себе неприятности, по сравнению с которыми приказ Хохлова — ерунда, — потягивая пиво, пробормотал Камбала. — Теперь ты отсюда не уедешь — тебе просто не дадут этого сделать.

— Ас чего ты решил, что я собираюсь уезжать? — Я пристально посмотрел на Камбалу. — Ты лучше скажи — ты со мной?

Камбала выдержал паузу — он любитель подобных эффектов. Затем, опустошив бокал, тут же наполнил его.

— Куда ж от тебя денешься, — как бы с сожалением выговорил он. — Придется немного жирок растрясти.

— Тебе это на пользу пойдет, — утешил его Дуча. — Кроме того, я с вами… Надоело перед всякими мудаками вытягиваться — хочу делом заниматься.

В этот момент дверь в туалетную комнату открылась, выпуская наружу великолепную четверку, разбившуюся на пары, — двое небитых помогали передвигаться своим несколько помятым после беседы со мной сотоварищам. Немногочисленная публика, сидевшая в это время в зале, словно завороженная провожала их взглядами. Добравшись до выхода, они на мгновение задержались, и четыре пары глаз воззрились в нашу сторону.

Не тратя слов на пустые обещания, они молча покинули помещение, а публика переключила внимание на меня. В зале стояла гробовая тишина, но по устремленным на меня взглядам я чувствовал, что все мысленно мне аплодировали.

— Наконец-то можно спокойно поесть, — пробурчал Камбала и принялся поглощать содержимое стоявших перед ним тарелок.

Остаток вечера прошел спокойно. Наконец мы закруглились, Камбала позвал официанта и попросил счет. Я настоял на том, что половина счета моя, достал деньги и протянул их Камбале. Потом взглянул на часы: 00.07.