Едва занялся день, Кристиан был уже на палубе. Если бы перед ним открылся город с домами из мрамора и дворцами из прозрачного стекла, он бы не удивился — его воображение было готово ко всему. Он думал, что будет потрясен, но увидел совсем не то, чего ожидал. Много кораблей, несколько домов, а на узкой косе слева — ряд высоких строений, которые, казалось, плыли по воде.

Взошло солнце и осветило множество недостроенных кораблей на верфях, где уже появлялись рабочие; шхуна скользнула в широкую протоку, и показались дома, башни и мосты; они плыли словно по улице — это был Нюхавн. Высокие дома громоздились по обе стороны — ни в одном доме в Свеннборге не было так много этажей. Большие и маленькие суда стояли бок о бок в широком канале, и на каждом развевались пестрые флаги, потому что здесь, в порту, была свадьба, в честь которой и подняли флаги все корабли. Они выглядели так великолепно, как будто вот-вот ждали приезда короля. По узким улочкам с обеих сторон канала с шумом катили кареты и экипажи, люди шумели и кричали, мужчины и женщины, разодетые, как господа, проходили мимо друг друга, не здороваясь.

«Люцию» подтянули к пирсу и пришвартовали.

Там, где кончался канал, была площадь, и оттуда доносилась музыка, такая праздничная и чудесная, — видно, и впрямь здесь, в большом городе, было одно сплошное гулянье и веселье! День промелькнул, как один час, а когда стемнело и флаги спустили, во всех окнах зажегся свет в честь жениха и невесты; сияющие огнями дома освещали канал и отражались в воде. Шарманщик играл свою печально-веселую мел од то.

Кристиан молил Бога о том, чтобы навсегда остаться среди этого великолепия и красоты.

Петер Вик уже уехал в гости; двоим матросам было разрешено сойти на берег, Кристиан попросил взять его с собой. Один стал возражать: не вести же мальчишку к Стефановой Карете! Но все же Кристиан выпросил разрешения пойти с ними. Они ступили на сушу, пересекли большую площадь. Здесь восседал на коне бронзовый король, а вокруг возвышались четыре огромных черных фигуры. Здания, которые видел Кристиан, казались ему дворцами, а на улице, на которую они свернули, его ослепили модные лавки, одна великолепнее другой. Толкотня была, как на ярмарке; мимо проезжало больше экипажей, чем в Свеннборге, когда в ратуше давали бал. Потом улицы стали узкими, но дома были такие же высокие и красивые. Важные дамы, такие нарядные, точно собирались на бал, стояли у открытых окон и кивали им приветливо и дружелюбно, как добрым знакомым. На углу улицы, на холодном, грязном камне перед домом сидела молодая, бледная, как смерть, женщина в лохмотьях; маленький полуголый мальчик плакал, положив голову ей на колени, болезненно-желтый младенец сосал исхудавшую грудь, а она, откинув голову назад, бормотала проклятья, и казалось, не замечала ни старшего ребенка, ни младшего.

— Она больна! — воскликнул Кристиан. — Может быть, надо рассказать о ней какой-нибудь из важных дам?

Матросы засмеялись и повели его в переулок, где из низенького, мрачного на вид дома доносились звуки флейт и скрипок. Они вошли в этот дом.

Чудесные ликующие звуки наполнили душу Кристиана, свет многочисленных свечей в люстрах и бра ослепил глаза, хоть вокруг и плавали облака серого дыма. Кристиан сиял шляпу и вежливо раскланялся на все стороны. Никто этого не заметил. Мужчины были вовсе не при параде, но тем великолепнее выглядели дамы, и щеки у них алели, как розы. Один мужчина танцевал, не вынимая трубки изо рта, и выпускал через плечо своей партнерши густые клубы дыма. У дверей совсем юная барышня прижалась к кавалеру, — наверное, они были помолвлены. Тут в зал вошла высокая дама в белом платье, с цветами в волосах и бутылкой пива в руках — Стефанова Карета собственной персоной. Она была хорошо знакома с матросами, более того, наверняка состояла с ними в родстве, потому что радушно обняла и расцеловала обоих. Это была исключительно любезная дама. К Кристиану она тоже обратилась дружески и просто, как к старому знакомому, и угостила его пуншем; он поцеловал ей руку, а она ласково отвела назад волосы, упавшие ему на лоб. У этой дамы, несомненно, было доброе сердце.

С величайшим почтением и благодарностью покинул Кристиан ее дом. Сказка о крестьянском мальчике, ставшем императором, пришла ему на ум. О, если бы эта благородная дама приняла в нем участие, он мог бы сделаться скрипачом, играл бы в оркестре у нее в доме или стал бы кем-то еще более важным, но это непременно было бы связано с музыкой.

На улице стало довольно тихо — ведь был уже поздний вечер, но в доме у Стефановой Кареты Кристиан не заметил, как прошло время. Все еще слышалась музыка флейт и скрипок, а через отверстия в форме сердечка, вырезанные в ставнях, вырывался длинный луч света. В соседнем переулке раздался свисток стражника, громкие голоса — там был какой-то скандал. Немного погодя появилась странная процессия: стражники несли на плечах лестницу, к которой была привязана молодая женщина, такая же разодетая, как дамы в танцевальном зале. Кристиан не знал, что и думать об этом городе и этих людях. Они вернулись на шхуну; дома вокруг все еще сверкали иллюминацией, огни отражались в воде. Матросы строго запретили мальчику рассказывать Петеру Вику о том, где они были.

Переполненный впечатлениями дня и вечера, Кристиан долго не мог заснуть. Одна мысль особенно живо владела им: ах, если бы остаться здесь навсегда! Дама, которая поцеловала и приласкала его, казалась ему такой доброй и могущественной. Да, он доверится ей! Она многое может сделать для него и наверняка сделает, если он сумеет объяснить ей, как сильно его стремление, как велика его тоска. Он истово помянул ее в своей вечерней молитве и, твердо решив, что однажды тайком придет к ней днем и один, наконец уснул.

На следующий день Кристиан сидел на самой верхотуре и смолил снасти; перед ним открывался широкий обзор: справа большая площадь с бронзовой статуей, слева, за Хольменом, темно-синее море и шведский берег, но больше всего привлек его внимание сад, расположенный совсем близко, за низкой стеной, у которой была пришвартована шхуна. Там росли диковинные, редкостные растения, высился большой тополь, и все это очень напоминало сад еврея, который Кристиан видел ребенком. Низкие стеклянные дома, внутри которых виднелись зеленые ветки, были разбросаны там и сям между изгородями и клумбами с великолепными осенними цветами. Это был ботанический сад. Все, что Кристиан до сих пор видел в Копенгагене, было чудесно — а ведь ему говорили, что он еще ничего не видел. Да, здесь он хочет остаться; с Божьей помощью у него это получится. Как только ему снова разрешат побродить по улицам, он разыщет приветливую добрую даму, с которой были связаны все его надежды.

Через неделю был день рождения королевы; все суда в гавани подняли флаги, на улицах звучала музыка и горели фейерверки. Кристиану разрешили погулять одному; теперь дело было только за тем, чтобы найти узкую улочку, гдё он был в первый вечер.

Широкую великолепную улицу с множеством модных лавок Кристиан нашел быстро. Пестрые портьеры развевались вокруг дверей, забавнейшие игрушки красовались в витринах, а вывески у подвалов и первых этажей были как настоящие картины, которые не стыдно повесить в парадной гостиной. Мальчик бродил по улицам и смотрел во все глаза. Той, которую искал, он не нашел, зато вышел на большую площадь, где вода била плотными струями и играла золотыми яблоками в честь сегодняшнего праздника. Да, Копенгаген великолепный город, но как же найти ту даму? Оставалось только еще раз увязаться за матросами, когда они пойдут к ней, и тут уж постараться лучше запомнить дорогу.

Вечером город сиял разноцветными огнями, на площади опять полыхали фейерверки, рассыпая снопы красных искр, подобных развевающимся огненным волосам; король с королевой в роскошной карете проследовали в театр.

— Когда-нибудь мы с тобой тоже пойдем в театр, — сказал Кристиану Петер Вик. — Там ты послушаешь музыку и увидишь веселое представление.

Как будто может быть музыка прекраснее той, что он слышал на улицах! Как будто где-нибудь может быть веселее, чем в доме нарядных дам!

Они как раз шли переулком. Кристиан узнал его: свет пробивался сквозь сердечки, прорезанные в ставнях. Ну конечно, это был тот самый дом! Кристиан постарался точно запомнить место и улицу.

В воскресенье утром мальчик попросил разрешения пойти в церковь. Он надел свою лучшую куртку, действительно пошел в ближайшую церковь и подпевал там мелодии органа без слов, поскольку Псалтыря у него не было, а потом отправился на поиски и нашел нужную улицу. Ставни в доме были закрыты. Он пошел по длинному темному коридору и отыскал дверь, но, прежде чем постучать, преклонил колена, прочитал «Отче наш» и помолился о том, чтобы Господь склонил сердце доброй дамы помочь ему найти путь к музыке; чего в точности ему хотелось, он и сам не знал.

Кристиан постучал в дверь.

Ему открыла неопрятно одетая старуха и спросила, чего ему надо. Объяснение мальчика звучало неубедительно, и она уж совсем было собралась захлопнуть дверь перед его носом, но тут за ее спиной появилась сама Стефанова Карета в весьма легком утреннем капоте и сапожках со шнуровкой, отделанных пушистым мехом.

— Это ты! — сказала она ему, как старому знакомому, улыбаясь всем лицом. — Тебя прислал Сёрен?

Старуха отступила в сторону. Кристиан поцеловал даме руку и весьма наивно стал рассказывать о своем стремлении к музыке, о том, как плохо ему было дома и как получилось, что он оказался в людях.

— Да, мой хороший, — кивала дама. — Я и сама люблю музыку. Если бы ты хоть был девочкой!

Она потащила его к открытому буфету, дала ему пунша и яблок, потом разразилась веселым смехом.

— Ты не иначе как гений, или как там это называется, — сказала она.

Тут из соседней комнаты появились еще несколько благородных дам, одетых так же легко. Выслушав историю Кристиана, они почему-то смеялись и глупо на него таращились.

На что он мог надеяться, что она ему обещала? Покидая дом, мальчик был вне себя от радости: она протянула ему руку, назвала его гением и наказала не падать духом — он непременно добьется успеха.

Кристиан и сам был уверен в этом, как всякий истинный гений, отдающий свою судьбу в руки состоятельного человека, будь то мужчина или женщина. Надо сказать, что последние чаще бывают способны оценить истинный гений — примерно так же, как оценила она!