Кристиан увидел впереди женщину и молодую девушку; он нагнал их, и они окликнули его по имени. Это были Люция и ее мать: они вышли из дому в такую рань, чтобы навестить дядюшку Петера Вика, чья шхуна сейчас стояла на приколе в Свеннборге.

Кристиан сбивчиво рассказал о крестном, повесившемся в лесу, и, из свойственного простому народу страха перед самоубийством, а также боясь оказаться замешанной в полицейское расследование, мать Люции прибавила шагу, а разговор между тем продолжался.

— О Господи Боже ты мой! — воскликнула женщина. — Вы что, вместе пошли туда ночью?

— Я встретил его там, — сказал Кристиан и признался наконец, что ушел из дома без ведома родителей.

— Что же ты наделал! Они, верно, места себе не находят. Возвращайся скорее домой. Конечно, достанется тебе на орехи, а может быть, даже и побьют, но ведь это пройдет и забудется.

— О нет, — вздохнул Кристиан, — разрешите мне пойти с вами. Не прогоняйте меня! Я буду кормить кур и уток, чистить птичник. А спать буду на гумне на своей вывернутой наизнанку одежде. Только не заставляйте меня возвращаться домой.

Он разрыдался и принялся целовать женщине руку и передник.

У Люции тоже выступили слезы на глазам и она стала просить за него:

— Пусть он останется у нас! Разве ты не помнишь, как сводный брат обижал его в церкви?

— Но у меня нет никаких прав на него. Я не могу забрать его у родителей.

— Он может хотя бы пойти с нами в Свеннборг. Дядюшка разрешит ему переночевать на шхуне, а завтра он вернется вместе с нами; ты сходишь к его родителям и замолвишь за него словечко, а когда гнев их поостынет, он пойдет домой. Согласна?

Кристиан печально посмотрел на девушку; она взяла его за руку:

— Не тужи! Моя матушка хорошо к тебе относится! — И Люция просительно посмотрела на мать.

— Ладно! — ответила та. — Господь привел тебя к нам; ну так оставайся. Этой ночью в Свеннборге ты будешь как у Христа за пазухой. А завтра вернешься с нами.

— Хорошо, — вздохнул Кристиан.

Женщина снова начала расспрашивать о крестном — что он был за человек, — и мальчик, как умел, отвечал на ее вопросы. Люция рассказывала о любимом дядюшке и его шхуне, на борт которой они поднимутся, об уютной маленькой каюте с красными шторами на окошках, между которыми висит дагеротип его покойной жены — она была шведка из Мальмё. Еще там висит полка с Библией, Псалтырем и книгами о приключениях Альберта Юлиуса и старая скрипка.

При этом слове глаза Кристиана сверкнули.

— Скрипка! — воскликнул он.

Только теперь он понял, насколько этот человек может быть любимым.

Около полудня они добрались до Свеннборга. С каким восторгом Кристиан вновь увидел Торсенг, бухту и весь дорогой его сердцу город; ему хотелось поклониться каждому дому, ведь это все были старые знакомые. Они поднялись по Мёллегаде, и мальчик увидел внизу дом крестного — ставни были открыты, а дверь заперта. Они подошли к причалу.

— Вот «Люция», — показала мать на шхуну.

— А вот дядюшка! — воскликнула Люция.

Теперь они чуть ли не бегом бежали.

Кристиан увидел толстого коротышку в ситцевой пижамной куртке в цветочек, с красным добродушным лицом. Это и был дядюшка Петер Вик.

— Кого я вижу! Глазам своим не верю! — воскликнул он. — Где это записать? Лисбет и моя любимая сухопутная Люция. Южный ветер принес вас с севера. Ну, переходите по доске!

— А она выдержит? — спросила Лисбет.

— Уж если она не проваливается под таким грузом, как я, то двух цыплят вроде вас и подавно выдержит. Как ты выросла, Люция! Прямо невеста. А этот юнец с тобой, — он показал на Кристиана, — никак, твои будущий супруг? Ну ничего, с годами станет мужчиной. Смотри в оба, мой мальчик, как бы она не сбежала от тебя прежде, чем ты успеешь надеть на нее обручальное кольцо.

— Просто удивительно, как здесь чисто и прибрано, — заметила Лисбет.

— Черт возьми, а ты думала, что мой корабль похож на свинарник? Нет, моя морская Люция каждый день моется и наводит красоту, как юная кокетка, а когда мы выходим в море, то соленая водица отдраивает ее еще чище. Палуба должна сверкать. По будням это мой променад, а по воскресеньям моя церковь. Но ваш визит — вот это сюрприз так сюрприз! Удачная мысль пришла тебе в голову, Лисбет!

— Честно говоря, — ответила та, — она пришла в голову не мне, а Люции; дочка покоя мне не давала, пока мы не собрались в путь.

— Я не видела тебя больше года, дядюшка, — сказала Люция.

— Будь я на двадцать лет моложе, а ты на пару годков постарше, Люция, не могу поклясться, однако, возможно, ты стала бы носить имя мадам Петер Вик. Но что поделаешь! К тому времени, как подрастают самые красивые девушки, глядишь — а ты уже стал старым моржом. Да, надо послать Эсбена, пусть принесет три порции похлебки и немного жаркого, вы пообедаете у меня на борту. Эсбен варит кофе с цикорием, которым не стыдно было бы угостить императора! Я научил его очищать цикорий кожей камбалы. Пошли теперь в каюту. Мне придется протискиваться боком, очень уж я растолстел. Ни с кем я в жизни не ссорился, кроме как с дверью моей каюты, она все норовит ущипнуть меня за бока. А ведь был и я когда-то тощий, как таракан!

Внутри все было именно так, как описала Люция. Короткие красные шторы шевелились перед маленькими окнами каюты, между которыми висел дагеротип мадам Вик. Над ними на полке лежали книги и скрипка; Кристиан уставился на нее во все глаза: простая и неказистая с виду, для него она была лампой Аладдина, повелительницей духов, могучих духов музыки.

— Следовало бы прорубить окна пониже, — сказала Люция, — тогда здесь было бы светлее.

— Пониже? — возразил Петер Вик. — Чтобы море залилось внутрь шхуны? Ты разбираешься в морском деле не лучше гуся, тот хотя бы умеет грести лапами. Вы, крестьяне, сухопутные крысы! Да, правильно написано про вас в книге, в истории о лодке, или корабленке. У людей не было денег купить большую шхуну, и купили они маленькую лодку, которая была привязана позади корабля; они думали, что это детеныш, который еще вырастет; они выпустили лодку на пастбище, но она не ела траву, тогда они подумали, что она больна или тоскует по дому, и заплатили шкиперу, чтобы он разрешил еще на год оставить лодку у матери, пока она не научится есть сама. «Смотри, как развеселилась!» — сказали они, когда лодка запрыгала по волнам вслед за большим кораблем. Ну как же, вы, крестьяне, первоклассные моряки!

Потом Петер Вик стал расспрашивать о Кристиане. Он услышал всю его горестную повесть, узнал и о том, что мальчик убежал из дому, но что касается крестного, тут, как он выразился, лучше всего предоставить этой истории плавать отдельно, они не хотят попасть в ее кильватер. Ночевать Лисбет и Люция отправились на квартиру Петера Вика в городе, сам же он остался на борту, где и для Кристиана нашлась койка. Только теперь, оставшись наедине, они познакомились поближе.

— Ну, мой мальчик, — сказал Петер Вик, — будем вдвоем сражаться против Оле Лукойе. Но он убаюкает нас, можешь не сомневаться. Раскачает и забросит на седьмое небо. Сейчас я приготовлю себе грогу, закурю трубку и немножко поболтаю с вами обоими. Ты ведь говорил, что умеешь играть на скрипке. Дайка я послушаю, как ты пиликаешь!

Прикасаясь к струнам, Кристиан дрожал от радости. Он сыграл несколько самых сложных пассажей из тех, которым научил его крестный.

— Да, конечно, — сказал, улыбаясь, Петер Вик, — это очень славная мелодия, если бы только ты сыграл ее в другой тональности. Ты играешь в норвежско-арабском духе. Твоя музыка ударяет в голову, как старый коньяк. А ты не знаешь такой, которая ударяла бы в ноги, заставляя людей пуститься в пляс?

Он взял скрипку сам и сыграл веселый танец «молинаски». Потом стал расспрашивать о доме и о сводном брате.

— Но почему ты не вел себя, как настоящий мужчина? — спросил он. — Надо было постоять за себя. Дал бы ему по чайнику так, чтобы свернуть носик в другую сторону. Продали твою скрипку? Стыд и срам! Ты должен стоять на собственных ногах; ну, а раз ты не мог стоять, ты сбежал. А, черт! Часто на земле ветер дует сильнее, чем на море. А кто был твой родной отец?

Кристиан рассказал.

— Знавал я его, — сказал Петер Вик. — Он участвовал в битве при Ливорно, был среди тех, кто прикрывал нас с тыла, с суши. Вот уж воистину храбрый был портняжка.

— Ах, если бы и мне повидать чужие страны! — вздохнул Кристиан. — О, будьте так добры, разрешите мне остаться здесь, на шхуне!

Он схватил моряка за руку, и глаза его были столь же красноречивы, сколь и уста.

— По мне, так оставайся, мне как раз нужен юнга, только бы твоя мать согласилась, но хочу тебя предупредить: мы не каждый день стоим в гавани! Мы, чтоб ты знал, выходим в море, где очень сильно качает, где ты не раз получишь холодную головомойку, а порой — оплеуху или крепкий подзатыльник от меня, только тебе уж некуда будет убежать, мой мальчик! И не каждый день мы, как сегодня, пьем кофе и едим сдобу. Ну, а теперь спи в коечке, ты лежишь в ней, как в ящике материного комода.

Петер Вик остался сидеть на палубе с грогом и трубкой, а Кристиан пошел и лег на узкое ложе. Надежда на Господа переполняла его мысли, вера в нем крепла.

По привычке он встал рано утром, что пришлось по нраву шкиперу.

— Ты встаешь с курами, спозаранку уже на ногах. Молодец! Но сейчас лучше бы ты взял курс на сушу и подождал, пока будут готовы твои документы и мамаша разрешит тебе уйти в плаванье. О Господи, он того гляди разревется! Не надо, море и так соленое.

— Пусть остается у тебя, дядюшка, — попросила Люция, которая в это время подошла и узнала, чем так огорчен Кристиан. — Матушка еще вчера сходила к его родителям и рассказала им все. У пего нет никого, кто был бы ему таким добрым родичем, как ты мне! — И ее ручонка нежно погладила морщинистую щеку дядюшки.

— Ну ты смотри на нее, она уже знает уловки покойной мадам Петер Вик, когда та хотела заставить меня плыть нужным ей курсом. Вы, женщины, большие искусницы в этом деле.

Люция не отступалась, пустив в ход все свое умение убеждать, и в конце концов Кристиану разрешено было остаться на судне до тех пор, пока не станет известно решение его родителей.

Уже в полдень следующего дня Мария пришла в Свеннборг одна, без мужа и сразу же разыскала шхуну. Она одновременно целовала и бранила сына:

— Да как ты смел вот так взять и убежать от нас! Ты вылитый отец, от него я тоже наплакалась. Я не собираюсь тебя бить, хотя это пошло бы тебе только на пользу. Что ж, испытай, каково оно — жить среди чужих людей. Я еще не забыла, как намучилась с твоим отцом. И клянусь, я ни в жизнь не вышла бы замуж второй раз, не будь у меня тебя. Бог свидетель, жизнь у меня не сладкая, но ты еще мал, чтобы это понять, сопляк несчастный! Ну ладно, плавай себе на шхуне, а если она потонет, и ты вместе с ней, будет у меня еще одна причина лить слезы!

Примерно таков был разговор, и Кристиан стал юнгой. Подписали своего рода контракт; единственным, что усвоил из него Кристиан, было его право играть на скрипке шкипера: эту мольбу он, запинаясь, высказал, когда его спросили, все ли он понял.

Теперь ему предстояло узнать, что такое нактоуз, штаг, фок и кливер, и вскоре он уже перелетал с каната на канат, как чайка, хотя прежде никогда не увлекался лазаньем и прыжками.