41

Пролетают дни, и я с головой погружаюсь в работу. Работать с Мигелем – одно удовольствие. Помимо того, что он воспринимает меня как секретаршу, я для него еще и компаньон. По вечерам я выхожу прогуляться. Брожу по улицам, но иногда толпы народу меня утомляют. Мне так не хватает тех прогулок под снегом по пустынному, засаженному деревьями мюнхенскому кварталу.

В один из таких дней мой начальник в обеденный перерыв говорит:

– Приглашаю тебя пообедать. Хочу показать тебе нечто, что, уверен, тебе понравится.

Садимся к нему в машину и приезжаем в центр Мадрида. Держа его под руку, мы идем по улицам и болтаем, как вдруг он заводит меня в обшарпанное бургер-кафе. Я смотрю на него и, улыбаясь, говорю:

– Это будет крыса.

– С чего ты взяла? – весело спрашивает он.

– Ты и вправду пригласил меня поесть гамбургеров?

Мигель кивает, смотрит на меня со странной улыбкой и говорит:

– Конечно. Они же тебе всегда нравились, разве не так?

Я пожимаю плечами и наконец шепчу:

– Да, ты прав. Но сегодня, поскольку угощаешь ты, я хочу двойной с сыром и двойную порцию картошки.

Он соглашается, и мы становимся в очередь. Мы болтаем, и, когда приходит наша очередь делать заказ, я теряю дар речи, когда вижу перед собой человека, который принимает у нас заказ. Передо мной стоит моя бывшая начальница. Та самая идиотка с сияющими волосами, которая делала невозможной мою жизнь в компании «Мюллер». А сейчас она работает в этом бургер-кафе. У меня на лице такое удивление, что она недовольно говорит:

– Если вы не знаете, что заказать, пожалуйста, пропустите следующего клиента.

Отойдя от потрясения, мы с Мигелем делаем заказ и смеясь направляемся с подносами к столику. Однако он меня останавливает:

– Ну же, выброси этот гамбургер и пойдем перекусим в другом месте. Эта стерва настолько злая, что способна плюнуть или подсыпать крысиный яд нам в еду.

Придя в ужас от такой возможности, слушаюсь его, и мы выходим из заведения. Иногда жизнь бывает справедливой, и этой гадине жизнь преподала хороший урок.

Мои дни состоят из работы, прогулок и ночей, когда я думаю об Эрике. Я больше ничего о нем не слышала. Прошел уже месяц, как я вернулась в Испанию, и с каждым днем я чувствую себя еще дальше от него, хотя, когда я ласкаю себя вибратором, который он мне подарил, я ощущаю его присутствие.

Я опять начинаю встречаться со старыми друзьями и с удовольствием провожу с ними время, поглощая бутерброды с кальмарами на Пласа Майор. Однако когда мы ходим на вечеринки, я не контролирую себя. Я много пью, хоть и понимаю, что делаю это, чтобы забыться. Мне это просто необходимо.

На данный момент меня не привлекает ни один мужчина. Никто меня не цепляет. И когда кто-то пытается меня закадрить, я сразу же его отшиваю. Я сама делаю выбор, я же не на мясном рынке.

Однажды в воскресенье, после буйной вечеринки накануне, слышу звонок в дверь. Я поднимаюсь. Звонок повторяется. Это не сестра, она бы сама открыла дверь. Когда я смотрю в глазок, то не могу поверить своим глазам. Открываю дверь и шепчу:

– Бьорн?!

Он окидывает меня взглядом и, разразившись смехом, говорит:

– Мама дорогая, Джуд, похоже, ты вчера здорово повеселилась!

Я простираю руки, он делает шаг вперед, и мы сливаемся в искренних и нежных объятиях. Через несколько секунд он тихо произносит:

– Давай, иди в душ. Тебе нужно принять божеский вид.

Бегу в ванную комнату и, когда смотрю на себя в зеркало, сама пугаюсь своего отражения. Я похожа на ведьму Лолу, только темноволосую. Вода возвращает меня к жизни, и у меня на лице появляется румянец. Когда я, закончив туалет, захожу в гостиную, одетая в свои классические джинсы, футболку и с высокой косой, он говорит:

– Ты чудесна. И так ты в тысячу раз соблазнительней.

Мы оба смеемся, и я приглашаю его сесть на диван. Глядя ему в глаза, спрашиваю:

– Что ты здесь делаешь?

Бьорн убирает прядь волос с моего лица, заправляет ее за ухо и отвечает:

– Нет, дорогая. Правильный вопрос: что ты здесь делаешь?

Я в недоумении хлопаю глазами.

– Ты должна вернуться в Мюнхен.

– Что?!

– Что слышишь. Эрик нуждается в тебе, и ты нужна ему прямо сейчас!

Я усаживаюсь поудобней в кресле и поясняю:

– Бьорн, мне нечего делать в Мюнхене. Ты сам видел, что после той ночи между мной и ним ничего не получилось. Ты видел, что…

– Я видел то, что ты поцеловала меня, чтобы разозлить его. Вот то, что я видел.

– Черт побери, Бьорн! Не напоминай мне об этом.

– Я был так ужасен? – прикалывается он. И когда я собираюсь ответить, он через смех спрашивает: – Но, послушай, солнце, как тебе пришло это в голову?

С каждой минутой я чувствую себя еще больше растерянной и, нахмурив брови, бормочу:

– Я поцеловала тебя, потому что Эрику нужен был последний толчок, чтобы вышвырнуть меня из своей жизни. Он сказал мне об этом несколько секунд до этого, и я просто облегчила ему задачу. Потом пришел ты… Прости меня, но когда я тебя увидела, то должна была это сделать. Я поцеловала тебя, чтобы он сделал последний шаг и выгнал меня.

– Но разве он сказал тебе, чтобы ты уходила?

– Да.

– Нет, – поправляет он. – Это ты кричала, что уходишь, и в конце концов он сказал, чтобы ты уходила, если хочешь. Но, дорогая Джудит, это ты сказала.

– Нет… но…

– Поверь, он этого не говорил.

Кровь хлынула мне в лицо. Я не желаю об этом больше говорить и, прежде чем Бьорн успеет еще что-то сказать, встаю с кресла и говорю:

– Послушай, милый, если ты пришел сюда, чтобы взбесить меня беседами о своем чертовом друге, то ты знаешь, где выход, понятно?

Бьорн улыбается и шепчет:

– Ого!.. Эрик прав, какой характер!

Я закрываю глаза и выдыхаю. Начинаю чесать шею, а он говорит:

– Эй, девушка, не чешись, а то пятна будут еще больше.

Я ошарашенно на него смотрю, а он закатывает глаза:

– Да, милая моя. Эрик сводит меня с ума. Он постоянно говорит о тебе, и я больше не могу его выносить. Я знаю о твоих пятнах; о том, как ты сердишься; о том, что ты любишь трюфели и жевательную резинку с клубничным вкусом. Пожалуйста, я так больше не могу!

Мое сердце начинает сильнее биться, но, не желая во все это верить, ворчу:

– Он сказал, что снова будет играть. Он заявил мне об этом, перед тем как я ушла.

– Он так сказал?

– Да.

Улыбаясь, Бьорн шепчет:

– Милая, насколько мне известно, я не видел его ни на одной из вечеринок. Более того, я уже стал подумывать о том, что он стал монахом.

У меня нет слов, и он, глядя на меня, поясняет:

– В ту ночь, когда ты превратилась в фурию, мой глупый и упрямый друг собирался попросить, чтобы ты вышла за него замуж.

– Что?!

– Ладно тебе, Джудит, – продолжает Бьорн, – подумай, зачем я пришел к вам с бутылкой шампанского в руках? Дело в том, что он или плохо объяснил, или ты не захотела его слушать.

Я хлопаю глазами и недоверчиво качаю головой. Свадьба? Эрик собирался попросить моей руки?!

Он определенно сумасшедший, просто безумец! И когда я собралась что-то сказать, Бьорн продолжает:

– После случая с Беттой и после того, как он узнал обо всем остальном, он сильно рассердился. Он здорово поругался с матерью и сестрой. Но они доходчиво ему объяснили, что во всем, что произошло, нет ни твоей, ни чьей-то еще вины. В любом случае это была его вина – из-за того, что он именно такой. Дорогая, он не на тебя рассердился, он разозлился на самого себя. Он не мог понять, почему был таким тупоголовым. Понял, что из-за этого все вокруг вынуждены были обманывать его. – Я затаив дыхание слушаю и хлопаю глазами, а Бьорн продолжает: – Когда он пришел ко мне и рассказал мне все, я сказал ему то, что всегда ему говорил. Он настолько категорично выражается, что люди пугаются и ничего ему не рассказывают. Ему стоило большого труда понять это, но он все-таки осознал это. На протяжении нескольких дней он обдумывал происходящее, поэтому и не разговаривал с тобой. Однако когда он наконец понял, что происходит и что происходило, и захотел исправить ошибки, все пошло к черту. Ты меня поцеловала. Он закрылся, и ты уехала.

Бьорн смотрит на меня, а я, до сих пор в шоке, смотрю на него.

Он щелкает передо мной пальцами, чтобы привлечь мое внимание, и спрашивает:

– Ты здесь?

Киваю, а он продолжает:

– Милая, дело в том, что он сказал, что ты сама ушла, поэтому ты сама и должна вернуться. Он жутко гордый. Несмотря на то что понимает, что поступил плохо, он не будет просить, чтобы ты вернулась, даже если станет умирать. Поэтому, солнце, если ты его любишь, пойди ему навстречу. И все мы, кто его окружает, будем тебе за это благодарны.

Я на некоторое время задумываюсь, Но, прикинув и так и этак, отвечаю:

– Бьорн, я не буду это делать.

Тот выдыхает, поднимается и спрашивает:

– Как вы можете быть такими упрямыми?

– Это практика, – отвечаю я теми словами Эрика, какими он когда-то мне ответил.

– Вы любите друг друга. Скучаете. Почему бы не подумать об этом? Первый раз вы расстались, потому что он тебя прогнал. На этот раз ты сама ушла. На третий раз один из вас должен будет уступить, ты понимаешь это?

Я встаю и, потрясенная услышанным, говорю:

– Мне нужно отсюда выйти. Пойдем, я приглашаю тебя перекинуть где-нибудь стаканчик.

В это вечер мы с Бьорном гуляем по Мадриду. Мы долго разговариваем. Он ни разу не попытался выйти за рамки приличий и вел себя как настоящий джентльмен и лучший друг Эрика. В девять вечера он завозит меня домой, потому что он еще должен улететь этой ночью в Мюнхен.

На следующий день в офисе, когда я пишу электронное письмо, мужчина, который сводит меня с ума, пролетает мимо меня, словно ураган, и, стукнув по моему столу, говорит:

– Сеньорита Флорес, зайдите ко мне в кабинет.

У меня сердце подскакивает к горлу. Эрик здесь?

Я не могу сдвинуться с места. У меня дрожат коленки. Я начинаю учащенно дышать.

Через три минуты звонит телефон. Это внутренний звонок. Поднимаю трубку.

– Сеньорита Флорес, я вас жду, – настойчиво говорит Эрик.

Я с трудом поднимаюсь. Я слишком долго его не видела, и вдруг он здесь, менее чем в пяти метрах от меня, и требует прийти. У меня опять колет кожа на шее. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и вхожу в его кабинет. Из-за того, что я вижу, у меня замирает дыхание. Он отрастил себе бороду.

– Закрой дверь.

Он говорит тихо и угрожающе. Я послушно выполняю его просьбу и смотрю на него.

Он долго смотрит на меня и вдруг говорит:

– Что ты вчера вечером делала с Бьорном в Мадриде?

Я хлопаю глазами. Мы так долго не виделись, и он спрашивает меня именно об этом? С ума сойти!.. Когда наконец я нахожу в себе силы расцепить зубы, отвечаю:

– Сеньор, я…

– Эрик… я – Эрик, Джудит, перестань меня называть «сеньором».

Он в ярости, в жуткой ярости, и его скверное настроение начинает на меня действовать. У него холодный взгляд, но, поскольку Бьорн мне многое рассказал, я играю с взяткой в мою пользу:

– Слушай, не буду тебе лгать. Хватит с меня вранья! Бьорн – мой друг. Почему бы мне не погулять с ним по Мадриду или там, где мне захочется?

Он не удовлетворен моим ответом и цедит сквозь зубы:

– Ты что, гуляла с ним в Мюнхене, о чем я не знал?

Я от удивления открываю рот и, качая головой, произношу:

– Какой же ты дурак!..

Эрик закатывает глаза, тоже качает головой из стороны в сторону и шикает:

– Джудит, не начинай.

– Извини. Но ты сам не начинай, – говорю я, ударяя рукой по столу. – Что за глупости ты у меня спрашиваешь? Бьорн – самый лучший друг, который только у тебя может быть, а ты выпытываешь у меня какую-то чепуху. Послушай, детка, знаешь, что я тебе скажу? Я буду с ним встречаться тогда, когда мне захочется.

– Джудит, ты с ним играешь?

Еще один безумный вопрос. Я все-таки ему сейчас врежу. Как он мог такое подумать? Кипя внутри от гнева, я весело отвечаю:

– Я просто делаю то, что делаешь ты сам. Ни более. Ни менее.

Тишина. Напряжение. Опять Германия против Испании. В конце концов он кивает и, глядя на меня сверху вниз, роняет:

– Хорошо.

Наши взгляды сражаются в дуэли. Я готова накричать на него из-за того, что он скрывал от меня новости о сестре, но вдруг, сама не зная почему, подхожу и говорю:

– Я на следующей неделе еду в Мюнхен.

Эрик встает со стула и, опершись на стол, спрашивает меня с выкатившимися из орбит глазами:

– Ты собираешься на вечеринку Бьорна?

Я не понимаю, о какой вечеринке он говорит. Бьорн ничего мне не рассказывал, да он и не знает о моей поездке. Я договорилась с Мартой встретиться в Мюнхене, чтобы увидеться с Флином и с теми, кого люблю, и тогда я, опершись на стол, медленно и вызывающе отвечаю:

– А почему это тебя интересует?

Звонит телефон. Это мое спасение! Я быстро поднимаю трубку:

– Добрый день. Вы говорите с Джудит Флорес. Чем я могу вам помочь?

– Дорогуша, как ты поживаешь?

Это моя сестра!

Не отрывая взгляда от Эрика, отвечаю:

– Привет, Пабло!

– Пабло?! Но, дорога-а-ая, это же я, Ракель.

– Я знаю, Пабло, знаю. Ладно. Если хочешь, пообедаем вместе. У тебя дома? Отлично!

Сестра в недоумении, и, не дожидаясь, что она что-то скажет, я добавляю:

– Я перезвоню тебе позже. Я сейчас разговариваю с шефом. До скорого.

Когда я кладу трубку, вижу, что взгляд Эрика предвещает беду. Он не знает, кто такой Пабло, и его это привело в замешательство. Радуясь тому, что я знаю, о чем он думает, добавляю:

– Что? Тот, кто докладывает о моей жизни, не сказал тебе о Пабло? – И, наклонившись над столом, чтобы приблизиться к нему, я говорю сквозь зубы прямо у его лица: – Значит, твои люди плохо работают. Бьорн – друг, а вот Пабло уже с некоторого времени – нет.

Не проронив больше ни слова, разворачиваюсь и выхожу из кабинета. У меня все дрожит. Почему я все так усложняю?

Я знаю, что он не сводит с меня взгляда, поэтому беру свою сумочку и выбегаю из кабинета, словно за мной гонится дьявол. Когда я прихожу в кафетерий, заказываю кока-колу с огромной порцией, просто кучей, льда. Я безумно хочу пить, я киплю от злости, и я в истерике.

Что я вытворяю? А он что такое вытворяет?

Открываю мобильный и звоню Бьорну.

– Твой дружок Эрик здесь. Он только что в ярости расспрашивал меня, что мы с тобой вчера делали, гуляя по Мадриду?

– Он в Мадриде?

В этот момент в кафетерий заходит Эрик и смотрит на меня. Он садится на другом конце бара, а я продолжаю говорить по телефону:

– Да. Теперь он сидит прямо напротив меня.

– Черт побери, Эрик! – смеется Бьорн. – Ладно, милая, ты же знаешь, что я тебе рассказал. Ты нужна ему. И если ты действительно его любишь, не усложняй все и возвращайся с ним. Он просто ждет, когда ты сделаешь первый шаг. Будь доброй и нежной.

Я улыбаюсь и прихожу в отчаяние. Доброй и нежной? Я не то что сделала шаг, я объявила ему войну. Сокрушаясь тем, что оказалась на самом безумном перекрестке в своей жизни, шепчу под пристальным взглядом Эрика:

– Я собиралась приехать в Мюнхен в конце следующей недели. Я рассказала ему об этом, а он подумал, что я собираюсь пойти с тобой на какую-то вечеринку.

– Вот это да-а! Милая, его это наверняка взбесило, – подшучивает он.

Поговорив с Бьорном о своей предстоящей поездке в Мюнхен, прощаюсь с ним и закрываю мобильный. Выпиваю кока-колу, плачу за нее и выхожу из кафетерия.

Когда я возвращаюсь в кабинет, через две минуты появляется Эрик. Он входит в свой кабинет и пристально на меня смотрит.

Боже мой, как же он меня возбуждает, когда так на меня смотрит. Я долбаная мазохистка, но именно этот леденящий душу взгляд и покорил меня.

Я с трудом концентрируюсь на работе. Но не могу собрать мысли в кучу. Я знаю, что он нуждается во мне. А мне нужно поцеловать его, чтобы забыть о той ловушке, в которую я себя загнала. Я мечтаю о его поцелуе, о его прикосновении, но, поскольку я знаю, как его заполучить, встаю, вхожу в кабинет Мигеля, которого сейчас нет, и прохожу в архив.

Я все правильно обдумала. Мне недолго пришлось ждать Эрика. И прежде чем я успела отдышаться, он уже стоит позади меня. Он не прикасается ко мне. Просто стоит очень близко. Делаю вид, что не догадалась о его присутствии, поворачиваюсь и наталкиваюсь на него. О боже! Его аромат сводит меня с ума! Я смотрю на него, он смотрит на меня.

– Вы что-то хотели, сеньор Циммерман? – спрашиваю я.

Его губы прямой целью нападают на мои.

Он не теряет времени, чтобы облизывать мои губы.

Его язык врывается в мой рот и жадно меня целует. Он щекочет мне нос и щеки усами и бородой, а когда он обхватывает руками мое лицо, чтобы поглубже в меня впиться, я просто подчиняюсь ему. Мне это нужно. Я наслаждаюсь этим. Пока он пылко и требовательно целует меня, мое тело набирается силы, а когда он заканчивает, я смотрю на него и, не вытирая губ, шепчу:

– Запомните, сеньор, мой рот уже не ваш.

Сказав это, толкаю его к полкам и, довольная тем, что добилась своего поцелуя, выхожу из архива. Потом я, конечно, корю себя. Что же я вытворяю? Ему нужно, чтобы я сделала первый шаг, но моя гордость этого не позволила. Остаток дня он больше ко мне не приближается. Но он не сводит с меня глаз. Он хочет меня. Я это вижу. Он хочет меня так же, как и я его.